Они остановившись возле выхода из галереи. По обеим сторонам массивных врат располагались две жаровни. Подойдя к одной из них, Хо указало на пылающие в ней угли.

— Но сперва ты должна кое-что сделать. Возьми уголь, и положи его в рот.

— Что? Ты в своём уме?! Я не собираюсь этого делать. Ты, кажется, обещало мне безопасность! А теперь что же, передумало?!

— Вот именно потому, что я обещало тебе безопасность, я и прошу тебя положить уголёк в рот. Это необходимая мера.

— Может быть, ты не в курсе, что мы, люди, не питаемся раскалёнными углями. Я не какой-нибудь йог. Нет, и не проси! Мы так не договаривались…

— Ты не обожжёшься, даю слово. Уголь необходим, чтобы благополучно пройти в следующую залу. Без него ты там превратишься в ледяной кристалл всего за полторы секунды.

— Так там что, холодно будет?

— Очень. Поэтому не упрямься, и делай то, что я тебе говорю, — взяв тонкие щипцы, сумеречник извлёк из жаровни красный уголёк, и протянул его Ольге. — Ну-ка, открой рот.

Всё ещё с великой неохотой и преобладающими сомнениями, Вершинина подчинилась.

— Сначала немного покатай уголь за щеками, — посоветовало Хо.

Когда раскалённый кубик с шипением коснулся языка, Ольга вздрогнула, и напряглась. Но, к великому удивлению, уголь оказался не настолько горячим, чтобы его невозможно было удержать во рту. Он напоминал кусок горячего мяса, только что снятого с мангала. Быстро катая его за щеками, девушка чувствовала, как он остывает. Или же это она нагревалась до его температуры. Кровь как будто начала кипеть. В голову, руки и ноги ударили горячие волны. Жар нарастал с чудовищной скоростью, и ей начало казаться, что она вот-вот воспламенится.

— Теперь можно входить, — пригласило Хо.

Как только они шагнули за порог галереи, картина радикально изменилась. В первые мгновения, Ольга не могла ничего рассмотреть из-за огромных паровых облаков, вырывающихся из её рта. Пар шёл от всего её тела, как от тлеющей головни. Наконец зрение прояснилось, и она окинула взглядом бескрайнее ледяное поле, над которым метались волны танцующей позёмки. В глубине кристально-прозрачного и бесконечно глубокого ледника, по которому они шли, виднелось бесчисленное множество намертво вмёрзших людей.

— Мы в царстве вечного холода. Здесь всегда жуткая холодища. Всё живое тут мгновенно замерзает, превращаясь в ледышку.

— Я так понимаю, это более гуманный ад? Насколько мне известно, замерзание только поначалу мучительно, а потом превращается в сладкий сон.

— Только не здесь, — Хо усмехнулось, и указало рукой себе под ноги, где в толще льда застыли скорченные фигуры. — Ты, наверное, имела в виду этих? Не-ет, эти ребята здесь всего лишь в качестве декораций. Настоящие мученики размещаются дальше. Я бы тебе их показало, но я не настолько жестоко.

Только теперь Ольга различила сквозь нескончаемый вой безумной вьюги далёкие вопли и стоны, доносящиеся из темноты.

— Это… Они так кричат? А почему ты не хочешь мне их показать?

— Посреди ледяного ада располагается огромное незамерзающее озеро. Вода в нём холоднее самого холода, а пронизывающий ветер настолько яростный, что тебя не спасёт уголёк в рту. Ты не сможешь даже рассмотреть его издалека, потому что за двести метров до озера твои глаза замёрзнут, превратившись в ледяные шарики. Ещё через полсотни метров твои дыхательные пути, покрывшись инеем, заледенеют, и ты не сможешь дышать. Ледяные иглы раздерут лёгкие, кровь кристаллизируется, а тело — остекленеет. Но даже на это расстояние ты вряд ли отважишься приблизиться, так как вопли, которые издают мученики, лишат тебя рассудка гораздо раньше. Настолько там ужасно. Это не место для посетителей. Это место для грешников. Они сидят в этом озере, и их состояние постоянно поддерживается на том неизменном уровне, когда мучения от замерзания находятся на своём пике. Вот-вот боль должна закончиться, уступив место тому самому «сладкому сну», но он всё не наступает. И не наступит никогда.

— Насколько же серьёзными должны быть грехи этих несчастных?

— Посерьёзнее, чем в предыдущем варианте. Для иронии, я поместило в озеро учёных, ставивших опыты над людьми, по выживанию в условиях низких температур. Кстати, у меня там гостит сам «Ангел Смерти». Слышала о таком? Мне пришлось основательно потрудиться, чтобы изловить этот прелюбопытный экземпляр в Бертиоге. В своё время он устраивал миниатюрную модель такого ада на земле, а теперь вот сам оказался его обитателем. Награда, как говорится, нашла своего героя. Впрочем, в том озере купается ещё очень много всяких забавных мерзавцев. Когда-нибудь я займусь разработкой доступа посетителей к его берегам, но пока это, увы, невозможно.

Сойдя с ледника, они миновали торосы, за которыми простиралось снежное поле, и отправились по нему напрямик, погружая ноги в снег выше щиколоток. Повсеместно из сугробов щетинились длинные острые пики сосулек, на которые, в виду сгущающейся темноты, можно было легко напороться. Поэтому Хо то и дело поправляло Ольгу, предостерегая от встречи с очередным ледяным шипом.

— Я не вижу выхода, — обратилась к проводнику Вершинина, катая во рту уголёк, ощутимо уменьшающийся в размерах. — Сколько нам ещё топать по этой тундре?

— Без паники. Мы уже входим на очередную диораму. Выплёвывай уголь.

Ольга выплюнула уголёк, и тот с шипением провалился в снег. Сразу после этого, всё вокруг поглотила окончательная темнота. Заунывный вой метели преобразовался в иное, изматывающее завывание, не прекращающееся, а лишь меняющее тональность. Пол под ногами исчез, и они зависли посреди непроглядного пространства, пронзаемого редкими вспышками фиолетовых молний. Время от времени в темноте проявлялись бледные светящиеся фигуры призраков. Порой, из тьмы выступали их искажённые болью лица, и рты их раскрывались в немом крике так широко, что рвались, выворачивая глотки наизнанку, вызывая всплеск зловещего мерцания, быстро распадающегося на гаснущие искры.

— Третья разновидность ада. Самая современная, — сообщило Хо. — И самая мучительная, потому как основывается на психических муках, а не на физических, как две предыдущие. Страдания здесь сравнимы с зубной болью — непрекращающейся и однообразной. Самая скучная, и, одновременно с этим, самая эффективная из трёх представленных адских моделей. Задерживаться здесь долго нет смысла. Тем более, что в скором времени я смогу представить окончательный, доведённый до ума прототип идеального ада. Я называю его «Адом Справедливости». Потому что это будет универсальный ад. Не тупая живодёрня, придуманная церковниками, а полноценная исправительная система. Представь себе, после смерти ты попадаешь в некую сферу, вроде альтернативной реальности, где заново проживаешь всю свою жизнь, видя её со стороны. Последовательно переживая каждый свой негативный поступок, находясь в шкуре того, кому причинила зло. Предупреждение всем живущим — «не твори зла, ибо зло это причинишь ты себе самому» — по крайней мере, заставит их призадуматься более серьёзно о своих поступках. Только пережив то, что пришлось пережить тем, кому ты причинила зло, чувствуя то, что чувствовали они, и мысля так же, как мыслили они, но при этом понимая, что страдаешь ты из-за себя самой — ты сможешь сполна взвесить тяжесть собственных грехов. Ведь зло, как правило, не мимолётно. Порой жертва проносит причинённое тобой зло до самой смерти. И не только она, но и, зачастую, её близкие, родные, знакомые. И всё это тебе придётся пережить, переболеть. Теперь представляешь, как будут страдать, скажем, диктаторы и тираны, на чьей совести тысячи и миллионы жизней? Им не позавидуешь. Но, как говорится, поделом.

К слову, я почти уверено в том, что ваш мир устроен именно по такому принципу. Разум преступника после смерти становится разумом жертвы, у которой на роду написано пережить то, что она сама когда-то сотворила с кем-то другим. В качестве наказания. Живёт себе, скажем, какой-то человек. И тут на него нападают бандиты. Грабят, и сильно избивают. Вот он и сокрушается после этого — «да за что же мне такое наказание?!» А оно именно за то, что когда-то, в другой жизни, этот самый разум сам был бандитским, бессовестно грабившим кого-то. А чтобы переживать это наказание более мучительно, он об этом ничего не знает, считая себя невинной овечкой, незаслуженно и несправедливо обиженной. А знай он об этом заранее — был бы готов к такому испытанию, и пережил бы его уже не столь глубоко. Что может быть хуже несправедливости, проявленной по отношению к тебе. Согласна? Проникаешься замыслом? Что с тобой?