— Как так можно? — вслух произнесла Оля. — У них на глазах умер человек, а им хоть бы хны. Всем безразлично…
— Нет, не безразлично, — услышал её слова старичок. — Просто все привыкли к этому.
— К чему? К тому, что люди умирают в очереди?
— Да. Поначалу мне тоже это казалось дико и бесчеловечно. Но потом, со временем, я, как и все, к этому привык.
— Разве к этому можно привыкнуть? Сколько времени нужно привыкать к подобному, чтобы так очерстветь?
— Меньше чем ты предполагаешь, — ответил другой старик, который сидел с ней рядом, и без устали перебирал чётки.
Этот задумчивый старец с раскосыми глазами, жидкой бородкой клинышком, и тюбетейкой на голове, говорил с типичным восточным акцентом.
— Чтобы не потерять рассудок, научись относиться к подобным вещам философски. Человека не стало — значит очередь впереди тебя стала меньше на одного. Значит ты продвинулась на шаг ближе к завершению этой муки.
— Жестокая позиция.
— Жестокость — основа нашего мира.
— Не согласна.
— Ты — идеалистка? — улыбнулся старик напротив. — Зачем же тогда ты пришла сюда?
— По личному делу.
— Все здесь по личному делу. Нельзя ли поконкретнее? Если это не секрет, разумеется.
— Я хочу помочь своему другу, попавшему в беду.
— Поразительно. То есть, ты добровольно спустилась сюда, ради кого-то другого?
— Этот человек мне очень дорог…
— Ты не понимаешь, девочка. Здесь нет таких, кто пришёл просить за кого-то. Каждый пришёл сюда только ради себя самого.
— Выходит, что только одна я готова протянуть руку помощи близкому мне человеку, а все остальные, здесь присутствующие, пекутся лишь о собственных интересах?
— Конечно. Многие спустились сюда, якобы, ради кого-то. Но когда начинаются разбирательства, обычно выясняется, что цель их прихода заключалась отнюдь не в слепом альтруизме. Это было их личное желание. Оказать помощь кому-то лишь ради того, чтобы им самим было хорошо от этого. Видишь, как легко всё получается. Ты идёшь вступаться за кого-то не из-за самоотверженности, а лишь потому, что благополучие этого человека необходимо для твоего собственного благополучия. То есть, тебе важен покой твоей собственной души, который установится, если с дорогим тебе человеком всё будет в порядке.
— Абсурд какой-то…
— Вот простой пример. Что ты ответишь, если я пообещаю обменять жизнь твоего друга на твою собственную жизнь? Он будет жить и радоваться жизни, но тебе для этого придётся умереть. Только попрошу не лукавить… Ага, задумалась. И правильно. Значит, в твоей душе есть сомнения. Значит, либо твой здравый смысл слишком твёрд, либо человек, за которого ты вступаешься, не слишком критично дорог тебе. На самом деле, когда собираешься умереть за кого-то, то нужно задуматься, а есть ли в этом смысл? На мой взгляд, смысл есть лишь в одном случае, когда умираешь ради детей, потому что детям суждено продолжить твой род, и вся жизнь у них ещё впереди. Когда же один взрослый человек умирает ради другого взрослого человека, то суть от этого не меняется, так как в любом случае погибнет один из равноценных элементов.
— Извините, конечно, но насчёт равноценных элементов, Вы не правы, — встряла в их разговор женщина, дочь которой распознала в наушнике Лишу.
— Это почему? — повернулся к ней старичок.
— Да потому, что это определение годится только для мужчин. Но если молодая женщина приносит себя в жертву, то это значит, что она так же жертвует своими будущими детьми. А значит, идти на заклание ради кого-то, и тем более ради мужика, для женщины не только бессмысленно, но и недопустимо. С точки зрения здравого смысла, естественно.
— Мудрое замечание. Сразу видно, толковый женский подход. Не в бровь, а в глаз.
— Мудрости тут особо никакой нет. Я рассуждаю как мать.
— И то верно. Спасибо, что поправили меня. Так вот, к чему я вёл, — старичок вновь повернулся к Ольге. — Какой смысл отдавать свою жизнь ради чужой жизни, если ты не узнаешь, как будет жить этот человек? Другое дело, если бы ты получала удовольствие от осознания того, что он будет жить благодаря тебе. Но это осознание покинет тебя вместе с жизнью. Ты бесследно исчезнешь, и не будешь знать, что там стало с твоим другом, как он живёт, плохо ему или хорошо. И какой во всём этом интерес, скажи мне на милость? Какое счастье? Счастье, это когда ты жива, и он жив. А когда один из вас умирает, это в любом случае трагедия.
— С чего Вы вообще взяли, что я собралась расстаться с жизнью? Я намерена вернуться обратно, вместе с моим другом. Никто из нас не должен умереть, — Ольгу начало доставать это бессмысленное нравоучение.
— Но ведь это же невозможно. Вернуться может только один. И то, если повезёт.
— Обычно, оно никого не отпускает, — добавил усатый мужчина, сидевший рядом с болтливым стариком. — Поэтому не тешь себя надеждами.
— Что верно — то верно. Но ведь всё зависит от стремления. И от того, что ты написала в своей анкете.
— В какой ещё анкете? — насторожилась Вершинина.
— Что значит, «в какой анкете»? Типовая форма А-618. Её все должны заполнить, чтобы потом предъявить регистратору. Разве ты её не заполняла?
— Нет. А надо было?
— Конечно!
— Без анкеты тебя не зарегистрируют, — ухмыльнулся бородач. — Скажут «иди, заполняй анкету», и по новой придётся очередь отстаивать. Иди, заполняй.
— Но мне никто ничего не говорил ни о какой анкете, — упиралась Ольга.
— А кто тебе должен был о ней сказать? Правила висят на входе. Почему ты их не прочла? Там про анкету всё подробно расписано, где её брать, и как оформлять.
— Я не обратила внимания. Где можно взять эту анкету?
— Бланки анкет лежат на столике, в коридоре.
— Я впервые об этом слышу, — оправдывалась Лиша. — Честно.
— Ладно, чего уж там, — в сердцах пробормотала Ольга. — Надо, так надо. Пойду, возьму бланк…
— Подожди. Если встанешь — твоё место займёт другой.
— А что мне делать остаётся?
— Вот, возьми, — к ней протянулась рука с листочком бумаги. — Я всегда беру по два бланка анкет. На всякий случай. Вдруг ошибусь в одном — тогда не придётся идти за новым. Тебе повезло, что я заполнил всё с первого раза, и второй экземпляр мне не потребовался. Можешь взять.
Оля подняла глаза, и поняла, что её вновь выручил незнакомый старик, сидящий напротив. Приподнявшись со стула, она приняла бланк, и тут же поспешно вернулась на своё место.
— Спасибо большое.
— А писать-то у тебя есть чем? Или пальцем собираешься?
Безрезультатно похлопав себя по карманам, Ольга грустно вздохнула, и покачала головой.
— Простите, я могу одолжить у кого-нибудь ручку?
— На, лови, — старик бросил ей авторучку. — Эх, ты, чудачка. Занялась таким серьёзным делом, абсолютно к нему не подготовившись. Даже ручку с собой не взяла.
— Премного благодарна.
Кое-как разместив бланк на колене, Ольга принялась заполнять анкету. Не смотря на то, что листочек был небольшим, пунктов в нём оказалось очень много, причём места для текста отводилось издевательски мало. Из-за этого приходилось постоянно вылезать за пределы отведённых строчек, даже не смотря на то, что данные вписывались мизерным, убористым почерком.
Вначале шли стандартные строки: фамилия, имя, отчество, год рождения, и паспортные данные. Потом потребовалось заполнять графы об образовании, месте учёбы и работы. Сведенья о родителях, и, зачем-то, о домашних животных. После этого пошла откровенная чушь: «Как часто Вы теряли ключи от дома»; «Назовите наиболее привлекательный для Вас вид суицида»; «С какой регулярностью Вы мастурбируете», и так далее. Каждый очередной вопрос был идиотичнее предыдущего. В конце концов Ольге это надоело.
— Довольно с меня! Я не хочу на это отвечать!
— Но ты должна, — требовала Лиша.
— Зачем? Зачем им надо знать, поедаю ли я сопли из носа? Это отвратительно, фу! Тот, кто составлял эту анкету — душевно больной!
— Ты должна отвечать честно. Иначе Заккум тебя не пропустит, — указал на неё пальцем старик, сидевший напротив.
