— Чушь какая-то. Я не хочу терять времени. Говори, куда мне нужно идти.

— Прямо по коридору.

Чем дальше продвигалась Ольга, тем больше народу вокруг становилось. Люди толкались возле кабинетов, спорили, бегали, роняли какие-то бумажки. Некоторые сидели на скрипучих стульях, в то время как другие стояли, подпирая стены в унылом ожидании, когда освободится чей-нибудь стул, чтобы занять место раньше другого стоящего. Бледные, заморённые клерки время от времени пробегали по коридору с кипой бумажек. Откуда-то доносился стук печатной машинки, дополняемый сонным бормотанием радио и последовательным взвизгиванием матричного принтера. Всё это дополнялось возмущёнными репликами измученных посетителей, и короткими перебранками, вспыхивающими между ними. В дополнение ко всему, здесь было очень душно. Помещение абсолютно не проветривалось, от чего воздух оставался застоявшимся и спёртым.

Вскоре коридор закончился, и Оля оказалась в широком помещении, разгороженном высокой стойкой с несколькими окошечками, за которыми сидели хамоватые служащие. К каждому окошечку, обозначенному порядковым номером, тянулась длинная очередь. Хвосты очередей переплетались и смешивались, от чего возникала неразбериха, кто к какому окошечку стоит. Клерки, снующие в этой толпе, то и дело продирались через людскую массу, время от времени, отбрехиваясь от некоторых приставучих граждан, высказывающих им своё возмущение.

— Извините, простите пожалуйста, — Ольга поймала одного из таких клерков за рукав.

Тот только что отмахнулся от очередного посетителя. Его взгляд из-под очков с мощными линзами был усталым и сердитым. Осунувшееся лицо служащего вызывало жалость и сочувствие. Этот ещё далеко не старый человек, уже имел сверкающую плешь посреди редких прилизанных волос, а кожа его, после долгих лет изоляции от солнечного света, приобрела землистый оттенок. Не смотря на свою демонстративную занятость и раздражённость, клерк всё же притормозил, вопросительно взглянув на Ольгу.

— Вы мне не подскажете, где можно пройти регистрацию?

— Какую именно регистрацию?

— А что, есть несколько регистраций?

— Девушка, не морочьте мне голову. Точнее сформулируйте ваш вопрос. Вам какая регистрация нужна? Регистрация индивидуального индекса, регистрация на приём…

— На приём, — подсказала Лиша.

— Вот-вот, да, — закивала Вершинина. — На приём мне.

— Так бы сразу и сказали. Второе окошко, — служащий указал рукой, и тут же исчез в коридоре.

— Кто последний во второе окошко? — громко спросила Ольга.

С первого раза на её слова никто не отреагировал. Тогда она повторила настойчивее:

— Кто последний на приём?!

— За мной будешь, — буркнул бородатый мужик, притулившийся в уголке, возле несгораемого шкафа.

— Спасибо, — выбрав местечко посвободнее, где люди не толкались, она встала у стены, и задумалась.

От скуки, Вершинина принялась разглядывать узоры на старом, затоптанном линолеуме под ногами. Края линолеума отгибались на стыках, заставляя спешащих людей спотыкаться об них, каждый раз чертыхаясь.

— Долго ещё? — тихонько спросила Оля.

— Не знаю, — ответила Лиша.

Напротив, на стуле сидели мама с дочкой. Ребёнку уже так наскучило это времяпрепровождение, что она была не в силах даже шалить, и сидела, навалившись на мать, раскисшая и квёлая. Остановив блуждающий взгляд на Ольге, девочка вдруг произнесла:

— Мам, смотри, а вон у той тёти на ухе ящерка сидит.

— Не говори ерунду, — оборвала её мать.

— Но она же там.

— Хватит, кому сказала.

Ольга с опаской дотронулась до наушника.

— Всё в порядке, — успокоила её Лиша. — Она меня видит. Это нормально. Детям свойственно видеть то, что не видят взрослые.

Ожидание продолжало своё унылое течение. Очередь двигалась необычайно медленно. Дождавшись, когда за ней займут место, Оля решила немного поразмяться. Она вышла в прилегающее помещение, в котором находилось одно единственное окно. Подойдя к нему, она положила руки на подоконник, и принялась смотреть через мутное заляпанное стекло, на улицу.

За окном виднелся огороженный участок дороги, за которым, до самого горизонта, простиралось пшеничное поле. Неизвестно, была ли тому причиной грязь на стекле, но мир за окном казался каким-то тусклым, лишённым ярких красок, пасмурным, не смотря на то, что на небе не было ни тучки. Но, тем не менее, он манил к себе, звал на свои бескрайние просторы — на свободу, из тесной духоты кабинетного склепа.

Ольга попыталась открыть окно, но оно не поддалось. Форточка также была прибита ржавыми гвоздями намертво. Немыми свидетельствами бесполезности стремления на волю, наглядно служили дохлые насекомые, валяющиеся между рамами. Осы, кузнечики, мухи, пауки и мотыльки — лежали в густой перине многолетней пыли, точно в упаковочной вате, иссохшие и бесформенные, вперемешку, хищники и жертвы, объединённые единым фатальным исходом, в общем стеклянном гробу, из которого не суждено выбраться.

Созерцая замурованных насекомых, Ольга ощутила, как клубок тоски в её душе разрастается многократно. Чем больше она смотрела в окно — тем сильнее её тянуло туда, на волю. Пусть бесцветную и бессмысленную, но дающую ощущение свободы.

Начавшаяся вдруг суматоха заставила её отвлечься от окна, и обернуться. Причиной бурного обсуждения людей, стоявших в очередях, оказался некий пожилой гражданин, упавший со стула. Вершинина не сразу решилась приблизиться к нему. Она чувствовала, что с этим человеком случилось что-то неладное, но её останавливало практически абсолютное безразличие остальных посетителей, которые лишь перебрасывались короткими репликами, безучастно пялясь на упавшего.

— Что с ним? — обратилась она к толпе. — Он что уснул?

— Да какой там, уснул, — поморщившись, ответил высокий парень с папкой под мышкой.

— Пьяный, что ли?

— Не пьяный он, — тихонько ответил старичок с противоположного ряда стульев, и недвусмысленно указал глазами на стул, который занимал упавший.

Ольга взглянула на пустой стул, и, ничего не поняв, вновь посмотрела на старика.

— Человеку, наверное, плохо, — пытаясь уловить хотя бы намёк на сочувствие, встревоженным тоном произнесла Оля. — Надо помочь. Надо врача позвать. Пусть регистраторы скорую вызовут, у них же наверняка телефоны есть.

— Девушка, успокойтесь! Что Вы так раскричались! — послышался из одного окошка рассерженный женский голос.

— Не нужна ему помощь, — печально добавил старичок. — Умер он. Всё, отмучился, болезный. Повезло…

— Как умер? — не веря собственным ушам, Вершинина наконец-то переборола свою осторожность, бросилась к лежащему, и проверила его пульс.

Сердце не билось. Тело ощутимо холодело.

— Этого не может быть. Этого не должно быть.

— Дочка, ты бы местечко заняла. Тяжко стоять-то будет, — стараясь говорить как можно тише, произнёс дед, вновь указывая на стул, на этот раз рукой.

— Да не хочу я…

— Садись на стул! Послушайся совета доброго человека, — сказала Лиша. — Здесь свободные стулья ценятся на вес золота. Тебе подвернулась несказанная удача. Ты ближе всех к освободившемуся стулу. На это место метят как минимум пятеро близстоящих субъектов. Не упускай момент!

Бросив взгляд исподлобья, Ольга заметила двух мужчин и одну женщину, которые, не сводя глаз со стула, поспешно приближались к нему с разных сторон. Было понятно, что интересует их именно свободный стул, а никак не преставившийся собрат по очереди.

— Чёрт знает что! — с содроганием перешагнув через мертвеца, Ольга уселась на его стул, вызвав улыбку старика и злобное шипение раздосадованных граждан, не успевших занять освободившееся место. Ворча, и одаривая Ольгу убийственными взглядами, они вновь разошлись по своим углам. Остальные люди, ожидающие в очереди, успев потерять к произошедшей трагедии всяческий интерес, попросту отвернулись.

Близость мёртвого тела беспокоила только Вершинину. Она старалась на него не смотреть, ощущая себя прегадко. Наконец, из коридора вышла пара измождённых клерков, которые без промедлений подхватили покойника с двух сторон, и поволокли его прочь, на ходу проклиная судьбу, и свою собачью работу. Очевидно, с подобными ситуациями они сталкивались постоянно.