— Ну же! Закрывайся! Закрывайся! — визжала Ольга, беспомощно елозя ногами по гладкому полу кабины.

Двери закрылись перед самым носом у монстра. Тесак вошёл прямо между ними, и несколько капель крови с его лезвия попали на лицо Ольги. Кабина сорвалась с места, и поехала. Но не вверх, и не вниз, а вбок. Лезвие звякнуло и скрылось в промежутке между дверями. Лифт трясся и раскачивался, словно ехал на колёсах по ухабистой дороге. «Боже мой. Куда я попала? Как же выйти отсюда?» — крутились мысли в голове несчастной девушки.

— Успокойся, дорогуша. Ты что, никогда раньше не была в метро? — прозвучал чей-то спокойный голос.

— Кто здесь? — Ольга осмотрелась, но кроме безликих стен кабины ничего не увидела.

Заиграло радио. Приятный женский голос, сообщив о погоде в Москве, сменился звуками старомодного фокстрота. Свет в лифте погас. Кабина сотрясалась и грохотала, словно была готова вот-вот развалиться.

— Обстановка в мире нестабильна, — задумчиво изрёк Евгений.

— Привет. Ты опять в очках?

— А что поделать? — стыдливо потупил взгляд Сергей. — Я близорук, и не могу без очков. Не хотел тебя расстраивать, потому и скрывал это.

— Да что особенного-то?

— Ага, «что особенного»! Это немаловажный аспект, основывающийся на исключительно ситуационных показателях.

— Чего-чего?

— Хо промыло тебе мозги! Хо промыло тебе мозги! — пропищала порхающая в воздухе Лиша, и, сделав круг вокруг её головы, скрылась среди пальмовых листьев, надменно хихикая.

— Да не верь ей, — отмахнулся Сергей. — Дура она. Нет никакого Хо. Всё это бабушкины сказки.

— Я даже больше скажу, — послышался голос за спиной у Ольги, та обернулась и увидела Настю — живую и здоровую. — Тридцать первого июня в девять часов сорок семь минут, мы вернёмся домой. Запомните эту дату!

— Ну, слава богу. Теперь я спокоен, — Сергей улыбнулся, и пошёл прочь, через безлюдный переулок.

— Постой, ты куда?! — крикнула ему вдогонку Ольга.

— В библиотеку, — бросил через плечо он. — Куплю пивка и чипсов.

— Нельзя есть чипсы! — воскликнула Настя. — От них можно рак заработать. Мой брат ел много чипсов, и теперь у него хронический простатит.

— Фигня! — отмахнулся Сергей.

— Оля, скажи ему! Он же может развязать войну!

— Войну?

— Самую настоящую войну, между светом и тьмой! Поторопись!

Ольга побежала сама не зная куда. Мимо фруктовых садов и рекламных щитов. Остановившись на смотровой площадке, она взглянула на расплывчатую панораму раскинувшегося перед ней Рима и, неожиданно для себя, подумала:

— В последний раз я здесь была вместе со своим мужем, во время нашего медового месяца… Странно. Сколько лет прошло, а город не изменился. Не зря его называют «вечным».

И тут её озарило. Стоп! С каким ещё мужем?! Когда она успела выйти замуж? Нужно вспомнить. Нужно просто всё вспомнить. Надо только открыть свой дневник и почитать его. Пока дома никого нет, пока родители с работы не вернулись. Усевшись на диван, она открыла старый дневник, испещрённый зашифрованными знаками. Записанное всплывало из памяти, переплетаясь замысловатыми арабесками очевидной бессмыслицы. «Сегодня я ушла из бассейна, потому что плесень разъела провода и воздух стал горьким. Хоть все и советуют мне пользоваться плесенью, но я не могу смириться с мыслью о яде, впитывающемся в мою кожу. Солнце опять взошло не там, где я хотела…»

— Когда я успела это написать? — Ольга захлопнула дневник.

— Наверное, тогда же, когда я написал свою книгу «Как говорил Заратустра», — ответил ей светловолосый очкарик, сидевший с ней за одной партой. — Позвольте представиться. Меня зовут Ницше,

Он протянул ей руку.

— Кто?

— Ницше, — повторил сосед. — Эн Иц Ша Е.

— Я Вас знаю. В смысле, читала Ваши труды, — кивнула Ольга, не скрывая своего изумления.

— Не удивлён. Меня очень много публикуют.

— Признаться, я не ожидала, что Вы — такой…

— Такой… Молодой? Ха-ха-ха, понимаю Вас! Все думают, что если Ницше — это непременно седой старикашка, дышащий на ладан. Это — стереотип. Вопреки большинству убеждений, не все Ницше — старики. И уж конечно же не все — англичане. Я вот, например, украинец.

— Извините, но я Вам не верю. Во-первых, Ницше — немец, во-вторых, он уже давно умер, а в-третьих, он был один. Только один.

— Это Вам кто сказал?

— Ну-у, — Ольга задумалась.

— Вот видите, — очкарик улыбнулся. — Всё это маркетинговая морока. Творческий псевдоним, торговая марка. Тут всё дело в философии, а не в стереотипах. Лишь философия является основополагающей константой в ядре бытия. Вот Вы, как я понимаю, запутались в ложных умозаключениях, а ведь смысл кроется отнюдь не в диалектической подоплёке истины. «В мире и без того недостаточно любви и благости, чтобы их еще можно было расточать воображаемым существам». Как Вам это высказывание?

Оля кивнула.

— Вот видите. У меня этих гениальных фраз в запасе имеется ещё вагон и маленькая тележка. «Нет прекрасной поверхности без ужасной глубины», «Мы охладеваем к тому, что познали, как только делимся этим с другими», «Играя загадками, рискуешь сгинуть в лабиринте интриг», «Безрассудство — удел не людей, но кукол».

— Так, а ну прекратили разговоры! — к ним подошла учительница Ольги. — Вершинина!

— А? Да, — Ольга растерянно поднялась со стула.

— Ну-ка, расскажи, как ты решила задачу, заданную на дом?

«Боже, я ведь совсем забыла про домашнее задание!» — покрываясь мурашками, осознала девушка.

Какой позор. Как же она могла забыть? Надо выкручиваться, надо хоть что-нибудь вспомнить. Подняв свою тетрадь, она панически вглядывалась в пестроту бессмысленных формул и графиков, пытаясь понять, что вообще за урок сейчас идёт. Скорее всего, это высшая математика…

— Семьдесят четыре процента от икса, — шёпотом подсказывала ей однокурсница, сидевшая рядом с ней.

Так где же она? В школе, или в университете? И куда подевался юный Ницше? Действительно! Какая может быть школа, если она уже университет заканчивает?

— Вершинина, Вы будете отвечать?! — настаивала учительница.

— Э-э, семьдесят четыре процента от икса, э-э, — начала Ольга.

— Так. Дальше.

— И, э-э, — она задумалась.

Тут внезапно ею овладело прозрение, и она начала без запинки выдавать ответ, который должен был быть правильным, не смотря на очевидную околесицу.

— Согласно положению асимптоты относительно величины переменной, параметр является обратным основанию. Получается тридцать две целых и одна тысячная…

Бред сумасшедшего. Она говорила для того, чтобы говорить. Словно мозг работал сам по себе, выдавая на «холостом ходу» поток бессвязных параметров и цифр, не подкреплённых ничем. Тёмная пустота окружила её, качая волнами. Тяжесть в голове усилилась. Что-то выдернуло Ольгу из рассыпающейся по частям бредовой небывальщины, словно включилась отдельная часть разума, отвечающая за рационально мышление.

— Да ведь я сплю! — осенило её. — Это сон! Обычный сон!

— Прыгай! Немедленно прыгай! — крикнул кто-то прямо ей в ухо, и грубо толкнул вперёд.

Подошвы заскользили по льду, и она покатилась к обрыву.

— Прыгай! Там невысоко! Прыгай!

Она подпрыгнула, и полетела над лестницей уходящей на дно глубокой пропасти. Пролетев по высокой дуге, Оля начала падать вниз.

— О, нет! Если я упаду на лестницу, я себе в лучшем случае ноги переломаю! — в ужасе осознавала она.

Но поделать ничего не могла. Лишь падала и падала на эту бесконечную лестницу, а та всё удалялась и удалялась от неё, убегая вниз — к самому морю…

Сердце бухнуло, всё тело дёрнулось в непроизвольной судороге, и Ольга проснулась. Она не сразу смогла сообразить, где находится. Грёзы с неохотой отпускали её. На часах без пяти минут шесть. За окном светло-серый утренний туман. По каюте бродит Сергей.

— Я тебя разбудил? — шёпотом спросил он, склонившись над ней. — Прости.

— Нет. Я сама проснулась, — с трудом шевеля одеревеневшим языком, ответила Оля.