— Не волнуйся, Ген, — заверил его Бекас. — Мы тебя подстрахуем.

— Хорошо. Я на вас полагаюсь, — капитан уверенно кивнул, и, набрав в грудь побольше воздуха, твёрдо выдохнул. — Ну, с богом!

Поднявшись на табуретку, он осторожно пошатался, устанавливая равновесие, после чего, стиснув зубы, ухватил труп под руки. Табуретка подозрительно заскрипела, но выдержала резко удвоившуюся нагрузку. Да и Сергей тут же принялся помогать Осипову, поддерживая мёртвое тело снизу, и толкая его наверх. Настя весила не очень много, но ребятам всё равно приходилось очень тяжело. Сказывалось неудобного расположение трупа и глубокое отвращение, с которым они усиленно боролись. Гену всего передёрнуло, когда жуткое искажённое лицо умершей, запечатлевшее на себе весь ужас последних минут своей жизни, упёрлось в его грудь, щекоча шею растрепавшимися волосами, а затем легло на плечо, после того как крюк наконец-то целиком высвободился, издав тихий, но глубоко омерзительный, чавкающий звук.

От Насти пахло смертью. Её окоченевшее тело напоминало гуттаперчевый манекен. К нему было неприятно даже прикасаться, не говоря уже о том, чтобы заключать в подобные объятья. Но капитан понимал — это необходимо. Он с трудом подбадривался мыслями, что это испытание скоро закончится, и, скрепя сердце, заставлял себя отвлечься от неприятных эмоций, будоражащих его сознание.

Половина работы уже была сделана. Им удалось снять труп с крючка. Теперь оставалось лишь аккуратно спустить его на пол. И вот на этом заключительном этапе, как назло, произошёл небольшой эксцесс. Табуретка вновь заскрипела, и пошатнулась. Одна из её ножек начала подгибаться. Растерявшийся Геннадий, продолжая удерживать свою страшную ношу, принялся балансировать на ней, пытаясь сместить центр тяжести в другую сторону, и не дать табуретке сломаться окончательно. При этом ему очень помог Сергей, который не только не отпустил удерживаемое им тело, но и принял большую часть нагрузки на себя, дав Гене возможность сохранять равновесие. Верхняя часть трупа, на пару секунд лишившись поддержки, начала валиться в сторону, прямо на Бекаса, явно не ожидавшего такого поворота событий. Машинально выставив вперёд руки, он удержал падающий труп, но испытал при этом настолько сильные переживания, что его нервы попросту не выдержали такого морального удара.

Над растерявшимся Иваном вдруг навис отвратительный мертвец, который когда-то был Настей. Бекас увидел лишь свои руки, инстинктивно метнувшиеся вперёд, и упершиеся в плечи покойницы, голова которой наклонилась в его сторону. В результате этого, омертвевший взгляд кошмарного лица, наполовину закрытого рыжими волосами, упёрся прямо в него. На долю секунды несчастному парню показалось, что покойница ожила. Её взор был настолько страшен и дик, что внутри у Ивана всё перевернулось от ужаса. Гена успел быстро скоординироваться, и выбрать надёжное положение на табуретке, после чего снова подхватил соскользнувший с него труп, оторвав его от обескураженного Бекаса, а затем, с помощью Сергея, аккуратно спустил тело Насти на пол.

Ваня продолжал стоять как вкопанный, с вытаращенными глазами и открытым ртом. Его внутренности разрывались дикими спазмами. В желудке, вращаясь, формировался тяжёлый комок, медленно поднимавшийся наверх, к пищеводу. Невообразимый жар разлился по всему его телу, ударив в виски, в глаза, в затылок. Когда Бекас снова обрёл контроль над собой, он больше не мог оставаться на месте, и стремглав бросился к выходу. Буквально протаранив дверь, он вылетел наружу, с разгона ударился в кухонный стол, хрипло закашлялся, затем, корчась, сделал круг по камбузу, и остановился в углу, согнувшись в три погибели. Не обращая внимания на девушек, которые всё ещё стояли у входа в морозильник, он упёрся руками в стену и, захлёбываясь, принялся изливать рвотные массы прямо на пол. Содержимое его желудка фонтанировало, расплёскиваясь по полу и по стене. Блокируя дыхательные пути, оно рвалось через нос. Желудочный сок разъедал слизистую оболочку. Бекас задыхался, и ему казалось, что он вот-вот изрыгнёт наружу собственные внутренности — настолько сильными и дикими были эти спазмы. Они продолжали накатывать вновь и вновь, даже после того, как желудок бедняги полностью опустел. Вместе с судорогами, вызываемыми страшным, незабываемым воспоминанием того невероятно жуткого лица, смотрящего на него сквозь пелену смерти, скорченного нечеловеческой гримасой.

Foetor…

Сергей выглядел крайне подавленным, и с трудом сохранял хладнокровие. За свою жизнь он успел немало пережить, но сейчас ему всё равно было очень тяжело. То, с чем им пришлось столкнуться, оказалось чем-то из ряда вон выходящим, нетипичным, противоестественным. Крепкий Гена обгонял Сергея по возрасту, но ему было не легче. Однако, сохраняя незыблемый статус лидера, капитан нашёл в себе силы проявить снисхождение к младшему товарищу, хотя тот и не просил его об этом.

— Всё, Серёж, давай, иди, — кивнул Осипов в сторону двери. — Дальше я сам справлюсь.

Сергей послушно направился к выходу, но не вышел наружу, а остановился, и, обернувшись, стал ждать Гену.

— Ступай-ступай, — подогнал его тот. — Я скоро приду.

Парень не стал спорить. Понурив голову, он вышел из камеры. Теперь, оставшись наедине с мёртвым телом, Геннадий наконец-то смог дать волю своим эмоциям. Его лицо исказилось страдальческой гримасой, руки задрожали. Он хотел было стереть пот с лица, но вовремя вспомнил, что на его руках всё ещё одеты окровавленные перчатки, которыми он прикасался к покойнице. Нахлынувшее отвращение вовремя его остановило, и он аккуратно смахнул пот рукавом своей тельняшки.

— Ох, Настюха-Настюха… — прошептал он, взирая на труп сверху вниз. — Что же ты натворила…

Подняв с пола измятую простыню, капитан принялся заботливо заворачивать в неё мёртвую Анастасию, точно в саван. При этом он старался не смотреть на её лицо. В конце концов, когда оно осталось единственным открытым участком, Геннадий, с трудом перебарывая неприязнь, решился оказать мёртвой последнюю и обязательную услугу. Ведь её глаза до сих пор были открыты. Закусив нижнюю губу, весь взмокший от напряжения, задыхаясь от удушливого смрада, который словно становился всё ощутимее с каждой минутой, Осипов присел на корточки, и поднёс свою руку к векам покойной. Он знал, что это необходимо, хоть никогда ещё этого не делал.

Тень от кисти легла на иссиня-бледное лицо Насти. И в этот момент капитану пришлось пристально взглянуть на него. От увиденного его перекосило страшной судорогой, пронзившей лицевые мускулы, и сотрясшей всё тело моряка. Мой бог! Какая же она страшная! Два пальца: большой и указательный — резко упали на холодные веки, и потянули их вниз, навсегда закрыв жутко-выпученные, помутневшие глаза мёртвой девушки. Сразу после этого Геннадий одним рывком набросил оставшийся край простыни на её лицо, окончательно укрыв труп, и, вскочив на ноги, почти бегом бросился вон из морозильника, отчаянно чертыхаясь одними губами.

Наверное, я так никогда и не пойму, почему для того, чтобы человека по-настоящему признали, полюбили, оценили и поняли — ему непременно нужно умереть? Это одна из многочисленных дурацких особенностей рода человеческого…

— Я не понимаю, что ты хочешь мне показать? — недоверчиво произнёс Евгений, сцепив руки в замок.

— Скоро начнётся самое интересное, — Хо довольно прищурилось. — Спектакль.

— Ребята потеряли свою подругу. Что тут может быть занимательного? Чужая скорбь? Спасибо, я сыт этим по горло.

— Им страшно. О-очень страшно. И больше всего их пугает неизвестность. Думаешь, они оплакивают «свою подругу»? Наивный простак. Они оплакивают самих себя. Ведь подсознательно они ощущают неизбежный дамоклов меч, нависший над их жалкими судьбами. Сейчас они не знают, что им делать и как быть дальше. Поистине увлекательный момент.

— Твои умозаключения порой бывают крайне примитивными. Это понятно. Тебе ведь неведомы такие понятия, как жалость, сострадание, любовь. Ты же мыслишь как зверь.