Постичь чудо этого невообразимого расслоения глупый парень попросту не мог, как и не мог он понять того, куда попал, и почему все остальные ребята не видят сейчас того, что видит он. Волна этих хаотичных мыслей моментально заблокировала его рассудок, и он стоял, боясь пошевелиться, не говоря уже о том, чтобы как-то отреагировать на происходящее.
Оцепенение продолжалось, пока между ним и этим отвратительным кровавым маскарадом не появилось перекошенное лицо капитана, который яростно крикнул: «Вовка!». После этого Геранин моментально очнулся и пришёл в себя.
Propera pedem!
— Уведи девчонок отсюда! — потребовал Гена, но реакция Геранина оказалась совершенно непредсказуемой.
Он вдруг попятился назад, а затем, развернувшись, бросился бежать, при этом сильно ударившись о дверной косяк, когда выбегал из морозильника.
— Придурок… — капитан тут же перевёл взгляд на Бекаса. — Иван, уведи их! И успокой ради бога. Только паники нам сейчас не хватало…
Бекас не стал долго раздумывать и, схватив Лиду за руку, потащил её на выход. В проёме, образовавшемся на пару секунд, Оля успела разглядеть страшный труп, от чего сердце её сжалось, и она невольно пошатнулась.
— Настя умерла, да? Умерла? — задыхаясь, лепетала Лидия.
— Идём, идём отсюда. Здесь и без вас разберутся, — бурчал Ваня, ведя её к выходу.
Двигаясь вдвоём, они начали оттеснять Ольгу назад, и вскоре, вместе с ней, вышли из морозильной камеры, остановившись у входа, после чего Бекас отпустил Лиду, и прикрыл дверь. Его всего трясло. Вместо того, чтобы успокоить подруг, он лишь вздыхал, и бормотал себе под нос что-то невразумительное. Лидия была на грани истерики. Она ежесекундно всхлипывала и причитала. Ольга же выглядела внешне спокойной, и лишь набухшие от слёз глаза выдавали безумную боль, творившуюся сейчас в её душе. Казалось, что она постарела на несколько лет. Лида подошла к ней и, заикаясь от подкатывающих к горлу рыданий, произнесла: «Я не верю в это. Этого не может быть». Оля моргнула, и по её бледным щекам потекли слёзы.
— А может она всё ещё жива? Нужно ей помочь! — Лидия продолжала цепляться за последние крохи надежды.
Ничего не ответив, Ольга подошла к ней и обняла. Теперь подруги смогли дать волю своей скорби и, прижавшись друг к другу, горько плакали.
Выносите своих мертвецов!
Теперь, когда Бекас увёл девушек за дверь, и в морозильнике кроме него остался только Сергей, Геннадий Осипов наконец-то смог сосредоточиться на происшедшем. Всхлипы и причитания Лиды больше его не отвлекали. Можно было внимательно осмотреть труп, и решить, что им делать дальше.
— Чёрт возьми, — тихонько ругался Серёжка. — Надо же было такому случиться. Не было печали…
— Да уж. Ситуация, — кивнул капитан, медленно обходя вокруг трупа.
— Кошмар какой-то. Что же могло её побудить на это?
— Не знаю, Серёг, не знаю.
— И как нам теперь быть? Что делать будем?
— Нужно снять её с крюка. Потребуется твоя помощь.
В морозильную камеру вернулся взъерошенный Бекас. Его руки тряслись, и было видно, что он старается не смотреть на висящее напротив него тело. Растерянно таращась то на Гену, то на Сергея, он иногда разевал рот, но так ничего и не произносил, а лишь испускал тяжкие вздохи.
— Сначала её нужно приподнять, — рассуждал капитан. — И только потом, когда острие крюка выйдет — переносить в сторону.
— Предлагаю ничего не трогать, — постукивая зубами, выступил Иван. — Потом, когда милиция будет разбираться, у нас возникнет много неприятностей, связанных с отпечатками пальцев и прочим…
— Бекасыч дело говорит, — согласился Сергей. — По логике нам не следует тут лазить до прихода врача или криминалиста. Труп есть труп.
— Кроме вашей логики существуют ещё и моральные нормы, — сухо ответил Геннадий. — И согласно им, не знаю как вы, а я не могу спокойно смириться с тем, что на судне, на котором мы находимся, будет висеть мёртвая девушка, на крючке в морозильнике, словно какая-то говяжья туша! Если вы не забыли, она была вашей подругой. Так о каких, чёрт возьми, логических правилах может идти речь?! Пусть криминалисты с этим разбираются, но тело покойной нужно сохранить до их прихода в подобающем, христианском виде, а не так…
Сергей пожал плечами, и кивнул, не найдя что ответить.
— А перчатки всё-таки нужно одеть, — посоветовал Бекас. — И отпечатков лишних не будет, и трупный яд на руки не попадёт.
— Вот и сходи в медицинский кабинет за перчатками. Принеси три пары, — кивнул Осипов. — И заодно простыню какую-нибудь прихвати.
— Сейчас всё принесу, — Бекас тут же отправился выполнять распоряжение капитана.
Пока он отсутствовал, Гена и Сергей собирали разбросанные по камере обрывки одежды, сохраняя при этом скорбное молчание.
Какое странное ощущение испытываешь, видя знакомого человека мёртвым. Осознавая, что совсем недавно ты с ним общался, и он был таким же, как и ты — живым. Он смеялся и грустил, он к чему-то стремился, кого-то любил и о чём-то мечтал. А теперь он лишь недвижимая и холодная, безжизненная, человекообразная форма, глядя на которую, ты испытываешь несуразные и противоречащие друг другу чувства. Либо тебе кажется, что этот человек всё ещё жив, и что он только притворяется, а может быть, безмятежно спит. Либо все воспоминания о нём вдруг стираются, и возникает диаметрально противоположное ощущение, что он и не был никогда живым. И всегда вот так лежал, безмолвно, недвижимо. Все эти восприятия порождаются одним и тем же заблуждением — мы до последнего момента, до последней горсти земли, брошенной в могилу, не перестаём тупо верить, что всё это неправда, и что этой смерти на самом деле не было, и что усопший всё ещё с нами. Пока человек жив, нам почему-то кажется, что он будет жить вечно, и когда смерть его всё-таки настигает, мы, соответственно, очень этому удивляемся. Нелепо? Возможно. Но, как ни странно, именно такой наивный подход к вопросу жизни и смерти уберегает нас от безумия и апатии, порождаемых безнадёжностью бытия.
Запыхавшийся Бекас вернулся в морозильник, держа в руках герметично упакованные резиновые перчатки и скомканную простыню.
— Вот. Принёс, — торопливо сообщил он.
— Спасибо, — Осипов забрал у него пару перчаток, и принялся их распаковывать, продолжая говорить. — Одевайте перчатки, будете мне помогать.
— А что делать-то нужно? — опасливо осведомился Бекас.
Геннадий ничего не ответил. Натянув перчатки, он подошёл к трупу вплотную, и, не без брезгливости прикоснулся к бёдрам мёртвой девушки, выбирая захват понадёжнее.
— Погоди, — бросился к нему Сергей, поспешно надевая вторую перчатку. — Давай вместе.
— А мне что делать? — вопрошал Ваня.
— А ты заходи с другой стороны. Будешь подстраховывать, если она повалится туда.
— Высоковато висит, — качал головой Осипов. — Наверное, всё-таки придётся на табуретку вставать.
— Нам нужно её приподнять. Думаешь, снизу это не получится? — спросил Сергей.
— Висела бы она пониже — получилось бы. А так… Стащить-то мы её стащим, но пока стаскиваем, расковыряем ей крючком спину ещё сильнее.
— А ей сейчас не всё ли равно? Согласен, это наверное звучит кощунственно, но она же мертва. Ей уже не больно.
— Нельзя, нельзя, — нервно переминаясь с ноги на ногу, гудел Бекас. — Нельзя допускать появления новых повреждений на трупе. Кэп прав, если снимать, то аккуратно.
— Выбора у нас нет. Поступим так. Я сейчас забираюсь на табуретку, и приподнимаю её, удерживая за подмышки. Ты, Серёга, помогаешь мне, поднимая её снизу за бёдра. Ванёк — будь наготове, если повалится в сторону — подхватишь, — распорядился Гена. — Всё поняли?
— Да, — ответил Сергей. — Только ты будь поосторожнее с этой табуреткой. Она шаткая. Смотри, не свались с неё вместе с трупом.
— Для этого вы мне и нужны. Чтобы не дать свалиться.
