ДЖ. X: А есть такой фильм, который своей жестокостью вызвал бы у вас отвращение?

КТ: Я не подхожу к художественным произведениям с моральными критериями. Если это плохо с художественной точки зрения, то не важно, мюзикл это или какая другая херня.

ДЖ. X: Влияет ли кино на поведение зрителей?

КТ: Если бы я не любил так кино и не хотел стать актером, я, наверное, стал бы уголовником. Меня очень привлекала романтика этой жизни. Когда я был подростком, я был абсолютно уверен, что никогда не стану вламывать с девяти до пяти для того, чтобы заработать на «хонду». Я буду просто брать то, что хочу. Я три раза отсидел в окружной тюрьме — ну, там, за ерунду, — но лучше я отсижу в тюрьме, чем буду платить деньги.

ДЖ. X: Вы имеете в виду штрафы за нарушение правил парковки?

КТ: Да, все эти жуткие предписания. У меня всегда были неоформленные машины.

ДЖ. X: Значит, по-вашему, нет никакой связи между пристрастием к насилию на экране и в жизни?

КТ: Я вовсе не пристрастен к насилию в жизни. Я никогда не любил драться. Я не дерусь по правилам дуэльного кодекса. Если уж я дерусь, то дерусь насмерть, предполагая, что противник собирается меня убить. Потому-то я не держу в доме оружия: если бы сюда ворвался двенадцатилетний подросток, я бы его убил. У него нет права врываться в мой дом. Я вынужден предполагать наихудшее. Я не стал бы задерживать его до появления полиции, стрелять в ногу… Я разрядил бы в него всю обойму до последнего патрона. Точно так же я отношусь и к своей работе в кино. Я знаю, что к концу работы никто ничего не напутал и не сделал такого, что могло бы меня расстроить.

ДЖ. X: Что, такого никогда не случалось?

КТ: Никогда! Я даже не беспокоюсь об этом. Я сжег бы негатив. Двадцать миллионов долларов — тьфу! — ерунда.

Квентин Тарантино простужен, и раз это не какая-нибудь простуда, а его простуда, она получает статус злоебучей и говенной. Он небрит, в джинсах и футболке, но, даже хворый, брызжет такой мощной самовлюбленностью, что она перерастает в этакое великодушие и очаровательную непосредственность. Рядом с ним в облаке струящегося дыма — Джульетт Льюис, усталая, стройная, элегантная, в приталенном черном пиджаке и синтетической голубой сорочке. Им вместе, как они сами говорят, «по кайфу»: Тарантино — необузданный, рефлексирующий и неукротимый в работе и в жизни; Льюис — сдержанная, безотчетная и неуловимо порочная. Они сошлись на съемках фильма «От заката до рассвета» (выходит в следующем месяце), сценарий которого написал Тарантино, а поставил Роберт Родригес.

Как ни различны были их пути, Льюис и Тарантино живут в самом сердце Голливуда. Оба успешны в киноиндустрии, самобытны и в известном смысле выполняют тот социальный заказ, который Америка возлагает на знаменитость, — играть на людских страстях. (Особенно Тарантино, сменивший в рекордно короткое время образ полубога на амплуа тирана; совсем недавно критики ополчились на него за фильмы «Обычные подозреваемые» и «Чем заняться мертвецу в Денвере», к которым он не имеет никакого отношения. «Естественно, это должно было произойти, — говорит Тарантино, мотая головой. — Если ты не читаешь рецензий, они тебя не обижают. Но если люди думают, что я самодовольный горлопан, то они ошибаются»).

Как бы там ни было, оба любят свою работу.

— Каждый независимый режиссер ноет о том, как это все его заебывает, — говорит Тарантино. — Но если тебе так хреново, зачем ты этим занимаешься? Если у тебя такая горькая жизнь, брось снимать фильмы!

— Актерство для меня — это разрядка, — говорит Льюис. — Мне становится светло и легко, потому что перед маленькой камерой я вступаю в новый, несуществующий, волшебный мир. Но иногда, — добавляет она деловито, — это просто работа.

МИМ ЮДОВИЧ: Хорошо. Вы готовы?

ДЖУЛЬЕТТ ЛЬЮИС: О господи, как все по-военному.

МЮ: Почему фильмы стали такими плохими?

ДЖ. Л: Я думаю, идет война между денежными мешками и художниками. И этим мешкам почему-то кажется, что или вычурная независимость, или скверная коммерция — третьего не дано.

МЮ: А почему их так заклинило на этом?

КВЕНТИН ТАРАНТИНО: Думаю, их уже не клинит. Правила, по которым они играли до сих пор, больше не действуют, и все уже это понимают. Незыблемая формула «Тачстоун», которая существовала в восьмидесятые и не давала сбоев, сейчас не работает.

ДЖ. Л: Точно! Типа никто не ожидал, что «Один дома» станет таким хитом. Никто не мог предсказать успех «Конго».

КТ: Да уж, формулы последних десяти лет больше не работают. Сиквелы снимаются, потому что они в любом случае найдут своего зрителя. Однако эти фильмы, которые собирали сотни миллионов, теперь едва дотягивают до двадцати, а то и меньше. Думаю, Голливуд переживает самые увлекательные времена с семьдесят первого года. Потому что Голливуд увлекателен тогда, когда непредсказуем.

МЮ: Как альтернативный рок, который непонятно чему альтернативен, так, что ли?

КТ: Точно. Целую неделю, пока шла премьера «Криминального чтива», я вел шоу Кеннеди «Альтернативная нация» на «MTV». И я спрашивал: «Альтернативная — чему?» Это самое продаваемое говно там.

МЮ: Надо и Джульетт дать поговорить.

КТ: Да она и так больше всех говорит!

МЮ: Давайте переключимся на «От заката до рассвета». Кого ты там играла?

ДЖ. Л: Я играла дочь священника, дочь Харви Кейтеля. Он разуверился и слегка обижен на Бога, потому что у него умерла жена. Мы с ним колесим на автофургоне по стране и встречаем этих двух головорезов — Квентина и Джорджа Клуни, и они берут нас в заложники. Ну, эти головорезы, конечно, дерутся там, а потом мы попадаем в притон вампиров.

КТ: Самое крутое, что эти вампиры — плотоядные инфернальные чудовища, как крысы, просто очень огромные. Там нет никаких стенаний о муках вечной жизни, для поддержания которой нужна человеческая кровь, и всего этого ревизионистского вампирского бреда. Они просто стая монстров, и ты должен убить их как можно больше, потому что они хотят убить тебя.

ДЖ. Л: И тогда моя девочка превращается в настоящую стерву. Это круто. Она должна превратиться в воина, чтобы прикончить этих тварей.

МЮ: Значит, вскрываются внутренние резервы стервозности. Скрытый потенциал характера.

ДЖ. Л: Точно! То, что не задействуется в обычной жизни.

МЮ: Хорошо, ты вскрыла запрятанную в тебе стервозность. А Джордж Клуни что? По мне, так он просто красавчик.

ДЖ. Л: Надо думать. Он крутой, а большинство людей если круты, то красивы. Помню, я считала Скорсезе сексуальным, потому что он вел себя как король.

МЮ: Знаешь, не в обиду, но мне хочется спросить: ты что, западаешь на режиссеров?

ДЖ. Л: Не только. Я западаю иногда и на официантов, на швейцаров, на носильщиков, на актеров, но не по-настоящему, так — минут на пять.

МЮ: На этого официанта я сама бы запала.

ДЖ. Л: На самом деле коридорный, по-моему, интереснее — он такой немногословный и сдержанный. Но я не играю в такие игры, я очень осторожна в этом плане. И парни не западают на меня.

МЮ: Действительно?

ДЖ. Л: Да! Или западают… Я в самом деле не знаю. Я просто стала бояться этого с прошлого года, после того как побывала в Нью-Йорке.

МЮ: Ты была в Нью-Йорке? Ну, там проблем хватает. Нью-Йорк — не самое подходящее место для одинокой девушки. Но тебе удалось отделаться от поклонников на фильме «От заката до рассвета».

КТ: В Барстоу, где снимался фильм, была в то время грандиозная ярмарка.

МЮ: Что-нибудь запомнилось из представленного?

КТ: Мне — нет. С тех пор как дизайнеры стали присылать мне бесплатную одежду, удовольствие от похода по магазинам как-то улетучилось. Больше всего запомнилось, как мы — я, Джульетт, Джордж Клуни и Чич Марин — ходили туда. Сейчас вы кое-что поймете про Джульетт…