— Насилие — вещь кинематическая, — говорит он, — такая же, как последовательность танцевальных движений.

Но хотя он, кажется, и просмотрел все произведенные на свет фильмы (его охват простирается от Дугласа Серка до Эрика Ромера), для него настоящими творцами крайности стали Дарио Ардженто, Абель Феррара, Брайан Де Пальма и Пол Шредер, каждый из которых, по его словам, «заходит за грань допустимого. Они так откровенны, так стилистически одарены и так преданы этой крайности, что она становится оправданием самой себе».

Его нынешний кумир — гонконгский режиссер Джон Ву («Он заново изобрел экшн»), которого Тарантино считает самым талантливым постановщиком в жанре боевика после Серджо Леоне и вместе с которым он работает над предварительной версией сценария. Замечу, что, даже если рассматривать фильм Леоне «Однажды в Америке» как опыт театра жестокости, все равно эта жестокость используется для того, чтобы рассказать кое-что об особенностях этого мира. Однако Тарантино считает, что режиссеры, работающие в этом жанре, используют социальную значимость, как зонтик.

— Насилие у Джона Ву — это, мол, очень точный барометр гонконгского самосознания по мере приближения девяносто седьмого года [5] и т. д. и т. п… Не думаю, что именно поэтому он его снимает. Он снимает его, потому что таким образом избавляется от него.

Хотя Стэнли Кубрик использовал социальные комментарии в «Заводном апельсине» — самом жестоком фильме, когда-либо виденном Тарантино, — социальный анализ был у него только камуфляжем.

— Он был заворожен насилием — возможно, даже чересчур. И я хорошо понимаю эту завороженность.

Однако и Тарантино не прочь прикрыть свою задницу.

— Я делал эту [пытки] сцену не для того, чтобы сказать: «Эх, как я пропрусь, когда фильм выйдет». Если ты любишь свой фильм, ты в конечном итоге сочувствуешь персонажам. Оказывает ли насилие воздействие на сознание людей? Возможно, оказывает. Ни утверждать, ни отрицать это безоговорочно нельзя.

Девятьсот страниц отчета практикующего хирурга о насилии на экране и сотни других научных отчетов согласятся с ним. Нет достоверной информации о том, как влияет и влияет ли вообще на людей увиденное ими на экране. И от кадра к кадру в «Бешеных псах» действительно меньше сцен физического насилия, чем в любом среднестатистическом боевике. Некоторые из сцен очень забавны, и, за исключением проделок Мэдсена, можно согласиться, что жестокость в «Бешеных псах» «относительна», потому что, как и в фильме Клинта Иствуда «Непрощенный», она изображается такой, как в действительности, — кровавой, панической, бесславной и тупой. Но это не так.

— Я не собираюсь надевать на себя наручники за то, что какой-нибудь придурок сотворит, посмотрев мой фильм, — заключает Тарантино. — В ту минуту, когда на художника наденут наручники за подобный материал, кино перестанет быть искусством.

Тарантино, однако, без обиняков позволяет себе быть глашатаем от искусства. Он белый мужчина, работающий в жанре, который гарантирует необходимые прокатные сборы. Ему не грозит понижение в рейтинговых таблоидах, которые озабочены насилием гораздо меньше, чем сексом. (Как это характерно для 90-х — покровители Тарантино совсем не обращали внимания на сцены насилия, но тут же вскидывали брови на любые проявления расизма или половой дискриминации). Критикам тоже не нравится осуждать насилие, отчасти потому, что дебаты оказались связаны с разногласиями между левыми и правыми, а отчасти потому, что восхваление — наилегчайший выход из любого положения.

Меня не увлекали сцены насилия. С самого начала и вплоть до кульминации я смотрела на них сквозь пальцы, и если бы не моя работа, я давно выбежала бы из зала, так же, как я сделала, когда умерла мать Бемби. Сцены насилия бесят меня, потому что они не преследуют никакой цели, кроме как блеснуть изощренной техникой и повысить уровень адреналина в вашей крови, что в наши дни иногда небесполезно. Мы давно привыкли к картинам насилия, и оно должно быть запредельным, чтобы хоть как-то расшевелить нас. И это не только «Бешеные псы». Кажется, что некоторые из наших наиболее талантливых молодых режиссеров специализируются на моделировании актов жестокости: Грег Араки в «Оголенном проводе», Том Кейлин в «Обмороке», Роберт Родригес в «Музыканте» (не успевшем выйти в прокат, но уже перекупленном киностудией «Коламбия» для ремейка) — все это мастерски снятые фильмы, сдобренные сценами крутого, беззаботного и даже со смешком насилия. (Когда женщины ступают на этот путь — Кэтрин Бигелоу в «Голубой стали», Кэт Ши в «Ядовитом плюще», — у них не выходит ничего хорошего). В нынешнем сезоне только Нику Гомесу в «Законе неизбежности» и Энтони Дразану в «Зеброглавом» хватило мужества рассказать историю без воплей и с подлинным чувством трагедии, как это было сделано в «Непрощенном».

Фильм «Бешеные псы» — несомненно, искуснейший и талантливейший в своем роде. Тарантино переполнен идеями будущих картин, включая любовные истории и мюзиклы. У него нет сомнений в том, что он может продолжать делать кино в рамках студийной системы.

— Я не считаю, что должен бежать от студий как можно дальше или, наоборот, стремиться как можно ближе к ним, потому что и то и другое одинаково опасно. Как только вы теряете бдительность, вы в ту же минуту становитесь Ричардом Доннером. Вместе с тем, если все, на что вы способны, — это несколько художественных фильмов с бюджетом один-два миллиона на протяжении десяти лет, значит, вы просто погрязли в самокопании. Когда Николас Роуг последний раз сделал хороший фильм? Я никого не браню, но после того, как я посмотрел в Каннах «Твин Пикс. Огонь, иди со мной», у меня пропало желание смотреть другие фильмы Дэвида Линча до тех пор, пока не услышу что-нибудь новое. А знаете, я его любил. Я любил его. Мне кажется, Гас Ван Сент после «Моего личного штата Айдахо» стал пародией на самого себя. Многие из этих ребят становятся известными благодаря яркой индивидуальности, и когда у них появляется возможность делать все, что они хотят, они начинают выпячивать эту индивидуальность.

В первом своем фильме Тарантино сделал сразу несколько блестящих фильмов — гангстерскую картину, комедию, драму и фильм ужасов, и «Мирамакс», независимый дистрибьютор, ему это позволил. Позволят ли его будущие покровители (студии), которые сейчас ползают вокруг него, предоставить ему свободу делать что-нибудь, кроме стандартных боевиков? Его следующий фильм, который частично продюсирует «Джерси филмз» Дэнни ДеВито, курирует «Трайстар». Эта антология из трех криминальных историй по цене одной называется «Криминальное чтиво». После этого он пристегнется к Джону Ву — для сочинения мюзикла с историей любви, несомненно.

Квентин Тарантино родился в Ноксвилле, штат Теннесси, в 1963 году, когда «Калитка в ад» и «Побег к ярости» Монти Хеллмана, «Убийцы» Дона Сигела и «За пригоршню долларов» Серджо Леоне тоже были «на сносях» — о чем вы, наверное, уже слышали от него самого. Автор сценария и режиссер «Бешеных псов» (1992) и сценарист «Настоящей любви» (1993) и «Прирожденных убийц» (1994), Тарантино — очень удачливый молодой человек, который с максимальным успехом использовал свою одержимость дешевыми триллерами и вестернами именно в то время, когда эти жанры заново изобретались и возрождались Голливудом.

Тарантино вырос с матерью в Южной Калифорнии и получил начальное кинообразование в двухзальном кинотеатре городка Карсон, а высшее — в видеопрокатном салоне на Манхэттен-Бич, где он работал, занимаясь по выходным в актерской школе. Его сценарии переполнены ссылками на кинематографический ассортимент тех дней. История юноши и девушки — Кларенса (Кристиан Слейтер) и Алабамы (Патрисия Аркетт), сбежавших с чемоданом кокаина, который они стянули у мафии («Настоящая любовь», поставленная Тони Скоттом), выстроена Тарантино как переосмысление ленты Теренса Малика «Пустоши» с добавлениями той же темы от Эрика Сати и нескладным закадровым монологом главной героини.