— Спасибо, молодец. Сообщил вовремя. Пошлю на проверку наших ребят.

— Ваше превосходительство, князь Куракин говорил, что после начала мирных переговоров мне позволят вернуться домой. Сколько лет шатаюсь по иноземным городам и в чужом обличье. С бабой не могу ночь провести, боюсь заговорить по-русски.

— Понимаю тебя, молодец. Сам пятнадцать лет живу вдали от дома, — посол вздохнул. Раскрыл изящную табакерку, на крышечке которой была изображена соблазнительная девица с охапкой цветов. Понюхал душистую смесь, помолчал.

— О тебе князь уже писал. Еще числишься на английской службе?

— Взят из запаса для проведения операции, которая в бумагах не обозначена. У них это обычное дело. Сейчас необходимость в ее проведении отпала, могу считать себя свободным.

— Ох, не спеши молодец! Казенные дела так не делаются. Извести их формально, что нанимаешься на датскую службу. Бумаги, какие надо, мы сочиним. И верно князь пишет — пора тебе из Европы убираться. Еще пригодишься дома.

— Что случилось, ваше превосходительство?

— Англичанам ты стал не нужен, кто-то из них навел на твой след французов, — посол совсем по-стариковски вздохнул, прошептал молитву. — А что касается шведского вторжения в Норвегию, то, сколько лет сижу здесь и жду этого известия. Не хочет король Карл мириться с Россией, желает втянуть нас в войну со всей Европой.

— Если шведы захватят норвежские порты, их корабли смогут свободно выходить в океан.

— Все так. Твою весточку подкрепим нашими доказательствами и пошлем в английский парламент одному важному господину. Он знает толк в русских соболях и понимает, что мы слов на ветер не бросаем. Кому надо он объяснит, что случится с Великобританией, если такой неугомонный вояка как король Карл вырвется на просторы Атлантики. Вот тогда на английскую землю высадятся не голодные якобиты или трясущиеся от холода испанцы, а свирепые скандинавы, которые много веков резали британцев, как овец. Можно припугнуть и тем, что план Герца близок к исполнению и на шведских кораблях на английскую землю прибывают российские полки. Это подействует!

В Копенгагене пришлось задержаться, составление нужных бумаг шло медленно. Иван удвоил осторожность и большую часть времени проводил в людных местах. Заметил, что какие-то личности вновь стали проявлять к нему особое внимание. Но друзья из российского посольства действовали без лишнего шума, и все обошлось. С чиновниками из Адмиралтейства удалось договориться по-хорошему, и Джон Карпентер стал свободным человеком.

Однажды в его комнату вновь явился Юрген. Усталый и небритый, до глаз закутанный в солдатский плащ. Жадно набросился на предложенную еду и только после второй стопки выпалил:

— Король Карл убит!

— Как это случилось?

— У осажденной крепости Фредрикстад он решил ночью проверить, как солдаты копают траншеи. С ним была шумная компания — принц Гессенский, муж его сестры Ульрики, несколько штабных офицеров, секретарь француз. Из крепости по ним открыли огонь, шведы начали отвечать. Чья-то пуля попала точно в висок короля. Когда тело принесли в палатку, то увидели, что выстрел сделан с близкого расстояния. После этого секретарь исчез и его никто больше не видел[70].

— Он хороший стрелок?

— Не знаю, всегда возился только с бумагами. Но его и не искали, принц приказал раздать офицерам войсковую казну, а солдатам дать водки. Пили до утра и решили, что Швецией будут править королева Ульрика и новый Государственный совет. Герца приказано немедленно арестовать. Ты знаешь, как все это называется?

— Что ты там делал?

— Числился конюхом. Посылал секретные донесения, но к гибели миропомазанного монарха не имею никакого отношения. Это же величайший грех…

— Выпей еще и успокойся. На все воля Бога, твоя совесть чиста. Иди прямо во дворец и все доложи его величеству королю Дании Фредерику. Тебя ждет награда!

В последующие дни в Копенгагене царило плохо скрываемое веселье. Поступили сообщения о том, что военные действия в Норвегии прекращены. После недолгого суда советник Герц был признан виновным во всех бедах шведского королевства и обезглавлен. За выдающиеся заслуги перед Отечеством Юрген получил звание контр-адмирала. Особая награда, о которой мало кто знал, была вручена ему в английском посольстве.

Над белесым морем высоко в небе застыли редкие облака. На северной стороне синевато-серые, розовые и золотистые по всему горизонту. На легкой волне качались уже потемневшие льдины, а над ними кружились чайки. С пронзительным криком они падали вниз, выхватывали из воды серебристых рыбешек.

Все было, как и двадцать лет назад. Но тогда сердце замирало от мыслей, что доведется увидеть заморские страны, встретить таких непонятных и грозных чужеземцев. Да и страшно было очутиться в окружении этой зыбкой глади, населенной водяными духами, русалками и другими таинственными существами.

А еще все радовались, что карбас деда Кондратия вышел-таки к соленой воде. На шведской таможне в устье Невы подарки сверх меры не вымогали, а моряки со встречного военного корабля не обидели. Просто посмеялись над русскими медведями, посоветовали им сидеть на берегу и собирать клюкву.

Все это было. А сейчас волнует другое. Что ожидает дома? Как пойдет служба на новом месте, с новыми людьми?..

Еще в Ревеле Ивану передали письмо из Новгорода. Из него узнал, что батюшка исполнил-таки мечту дедушки Степана, выбился в купеческое сословие. До своей кончины успел выдать дочек замуж, но младшего сына дома не удержал. Кум Амосов, знаменитый судовой мастер, сманил парня в Архангельск. Теперь они на государевой верфи строят линейные корабли для российского флота. В Новгороде всем домом правит матушка Елена Степановна. Она ведет небольшую торговлю мукой и крупами, наставляет зятьев, опекает внучат. Еще из письма можно понять, что засевшие на бывшем воеводском дворе новые губернские власти вдову поборами не донимают. Побаиваются. Хотя все эти новоявленные комиссары и секретари, как были жадными до денег и даровой выпивки приказными дьяками, так ими и остались. Но с решительной купчихой дела иметь опасаются. Особенно после того, как с ней встретился бывший в городе проездом в Москву боярин Матвеев. При самом епископе новгородском знатный вельможа заверил Елену Степановну, что ее сын Иван жив-здоров и несет государеву службу где-то за тридевять земель. Наказал молиться о его здравии и ставить свечку перед образом Николая Чудотворца.

Радостно было прочитать об этом. Другую радость Иван испытал в мундирной конторе Ревеля, где ему выдали отрез зеленого казенного сукна, галуны, медные пуговицы и прочее, необходимое для пошива офицерской формы. Портные постарались, все сделали быстро. В отличие от армейских командиров, флотские нашивками и петличками не увлекались, одевались просто и удобно. Не в ущерб жалованию.

Теперь Иван гордо стоял на носу двухмачтовой шнявы «Надежда», которая по казенной надобности была послана в Санкт-Петербург. Время от времени поправлял треуголку с серебряной кокардой, на которой красовался двуглавый орел, и поглаживал нагрудный карман. В нем хранился пакет с предписанием лейтенанту российского флота Ивану Петровичу Плотникову прибыть в распоряжение сенатора и президента Морской академии господина Матвеева.

На палубу вышел командир «Надежды», совсем еще юный унтер-лейтенант, почтительно приветствовал старшего по званию, уже побывавшего в дальних морях.

— Подходим к острову Котлин, Иван Петрович, — сказал он и протянул подзорную трубу. — Извольте взглянуть, какие перемены произошли в наших краях.

— Это и есть Кроншлот? — удивился Иван. В утренней дымке разглядел низкие бастионы, над которыми возвышалась смотровая башня.

— Государь сам выбрал эту отмель. Зимой на нее спустили ряжи[71], навезли земли, поставили батареи. Приказано «оборонять это место до последнего живота». Шведы уже несколько раз пытались прорваться через протоку, не получилось! А другого фарватера нет. В Санкт-Петербурге теперь могут спать спокойно — нападение с моря больше не грозит!