Спускаясь по лестнице на палубу, он услышал пистолетную стрельбу и крики. Шум, похоже, доносился снизу, и Бёртон заспешил, морщась от боли на каждой ступеньке. На середине палубы «А» у борта толпился народ. Бёртон подошел и стал проталкиваться к предмету всеобщего внимания.

Это был смазчик Джеймс Маккенна. Он лежал на боку, с пистолетом у раскрытой руки. В голове у него торчал томагавк.

Огромный ирокез Дойийи вышел вперед, нагнулся и выдернул томагавк.

— Он стрелял в меня, но промахнулся, — сказал он.

Королю следовало бы отдавать приказы лично, а не по селектору. Тогда Маккенну, возможно, поймали бы с поличным, когда он прилаживал десять фунтов пластиковой взрывчатки к корпусу в темном углу машинного отделения. Впрочем, какая разница. Маккенна ушел оттуда, как только услышал по радио, что объявлен поиск. Он сохранял хладнокровие и вел себя как ни в чем не бывало. Но помощник электрика заметил его и окликнул, и тогда Маккенна выстрелил в него. Потом побежал и убил двоих, мужчину и женщину, стараясь прорваться к борту. Поисковая партия, бегущая в его сторону, обстреляла его, но без успеха. Маккенна ранил еще одного, но в Дойийи не попал. Теперь Маккенна лежал мертвый и уже не мог сказать, почему пытался взорвать пароход.

Король Иоанн спустился посмотреть на бомбу. К запалу были присоединены проводами часы и блок взрывчатки. Стрелка стояла на десяти — через двадцать минут произошел бы взрыв.

— Этого хватило бы, чтобы проделать дыру шире, чем весь правый борт, — весело сказал эксперт-взрывник. — Прикажете убрать, сир?

— Да, и немедленно, — спокойно ответил Иоанн. — Постой. Ведь радио при ней нет?

— Нет, ваше величество.

— Странно. Ничего не понимаю, — нахмурился Иоанн. — Почему дезертиры поручили одному из своих заложить бомбу с часовым механизмом, если ее куда проще взорвать по радио? А Маккенна мог бы уйти с ними, не подвергаясь опасности. Бессмыслица какая-то.

Бёртон, примкнув к группе офицеров, сопровождавших Иоанна, молчал.

Стоит ли раскрывать Иоанну глаза, если можно назвать раскрытием глаз то, что он, Бёртон, скажет?

Маккенна явился к ним сразу после десанта с «Парсеваля», вызвавшись заменить одного из убитых. Теперь Бёртону представлялось очевидным — во всяком случае, очень возможным, что Маккенну сбросили на парашюте или планере с борта «Парсеваля». Как это называли таких людей в двадцатом веке? Да… «пятая колонна». Клеменс заслал к ним своего человека в ожидании того дня, когда «Внаем не сдается» сойдется с «Рексом», и с приказом взорвать судно, когда этот день настанет.

Бёртон не понимал одного — почему Клеменс приказал Маккенне так долго ждать. Почему было не взорвать корабль при первом удобном случае? Зачем было тянуть сорок лет? Существовала ведь возможность, что Маккенна, сжившись за столько лет с «Рексом», перейдет на сторону врага. Он не имел никакой связи с «Внаем не сдается» — трудно хранить верность тем, кто существует только в воспоминаниях.

Но, возможно, Клеменс об этом не подумал.

Странно. Всякому, кто читал книги Клеменса, известно, какой он тонкий психолог.

Тогда, быть может, Клеменс приказал Маккенне не уничтожать «Рекса» без крайней на то необходимости?

— Выкиньте эту дрянь в Реку, — сказал Иоанн, кивнув на труп.

Так и сделали. Бёртон не нашел предлога, чтобы попросить перенести тело в морг. Там он мог бы вскрыть череп и посмотреть, нет ли в мозгу черного шарика. Но теперь уж поздно. Теперь Маккенну вскроют рыбы.

Как бы ни обстояли дела, для Маккенны все кончено. Поиск продолжался — одна бомба нашлась, но могли быть и другие. Через некоторое время выяснилось, что на судне нет больше взрывных устройств — ни внутри, ни снаружи. Водолазы обследовали каждый дюйм обшивки.

Бёртон подумал, что дезертирам, будь у них голова на плечах, следовало бы позаботиться о потоплении судна перед своим отплытием. Тогда ни сам пароход, ни его авиация не смогли бы преследовать их. Но они агенты и не выносят насилия, хотя и прибегают к нему в крайних случаях.

И был один верный способ выяснить, кто такой Маккенна: агент этиков или агент Клеменса.

Одно, во всяком случае, ясно: Подебрад и Струбвелл — не диверсанты.

Зачем же они тогда остались на борту?

Бёртон долго думал об этом и наконец воскликнул: «Ха!»

Они остались добровольно. Вызвались сами, поскольку на «Внаем не сдается» есть один или несколько человек, с которыми им надо связаться. Друзья там плывут или враги, у этих двоих есть веская причина для встречи с ними. Поэтому они и приняли рискованное решение остаться на «Рексе» во время боя. Если «Рекс» победит, что возможно — хотя шансы, казалось бы, против него, и если эти двое выживут, им представится случай заполучить любого, кто плавал с Клеменсом.

Но вот откуда они могут знать, что нужные им лица находятся на «Внаем не сдается»?

Возможно, у них имеется какая-то тайная техника связи — Бёртон не представлял себе, что это может быть.

Он стал думать о дезертирах. Известно ли им о лодках в пещере на берегу полярного моря и о двери у подножия башни?

Он надеялся, что они не слышали рассказа Пахери. Насколько Бёртону было известно, только он, Алиса, Фрайгейт, Логу, Нур, Лондон, Микс, Казз и Умслопогаас знали об открытии древних египтян. Во всяком случае, здесь, на пароходе. За его пределами, конечно, полно таких, что слышали Пахери из первых рук, а также из вторых, третьих и четвертых.

Но Икс, по всей вероятности, тоже среди дезертиров, и он сообщит агентам о тайном ходе.

Хотя не обязательно. Икс, наверное, тоже выдает себя за агента. Он использует своих спутников, чтобы добраться до башни, а там сделает так, чтобы они, как Эхнатон и его люди, лишились сознания или умерли.

А вдруг Подебраду и Струбвеллу стало известно, что Икс плывет на «Внаем не сдается»?

Впрочем, Иксом может быть и любой из них.

Бёртон пожал плечами. Придется разрешить событиям идти своим чередом, пока он не найдет случая повлиять на них. А уж тогда он сверзится, как сова на мышь.

Малоудачное сравнение. Агенты и этики больше смахивают на тигров.

Но ему это все равно. Когда придет нужда, он атакует.

Бёртон снова подумал, не рассказать ли обо всем Иоанну. Тогда взятые в плен агенты будут застрахованы от казни на месте. Правда, их нужно будет оглушить, чтобы помешать им покончить с собой. Но среди двенадцати — четырнадцати схваченных, включая Струбвелла и Подебрада, кто-то один непременно будет без сознания. Ладно, подождем еще немного. Может, и не придется ничего открывать Иоанну.

Пароход снова был поставлен на якорь, пока водолазы обследовали корпус. Потом он опять двинулся вверх по Реке на предельной скорости. Вскоре пришлось подойти к берегу, чтобы подзарядиться от питающего камня. Настал рассвет; камни громыхнули и разрядились. Кабель втянули обратно, и «Рекс» опять устремился в погоню. После завтрака у трех самолетов прогрели моторы. Затем Фосс и Окаба на своих бипланах и торпедный бомбардировщик с ревом поднялись с откидной кормы летной палубы.

Предполагалось, что пилоты засекут катер через час-другой. Дальнейшие действия оставлялись на их усмотрение в установленных Иоанном пределах. Король не желал топить или выводить из строя катер, нужный ему для боя. Самолеты могли обстрелять катер, помешав ему плыть дальше, и задержать его до подхода «Рекса».

Через час и двадцать две минуты после взлета вышел на связь Окаба, доложив, что катер замечен и что предпринята попытка связаться с дезертирами по радио. Ответа они не дали. Сейчас три самолета поочередно снизятся над катером и обстреляют его из пулеметов. Атаки будут короткими — свинцовые пули имеют слишком большую ценность и слишком нужны для боя против «Внаем не сдается». Если через несколько заходов дезертиры не сдадутся, не повернут обратно или не покинут катер, рядом с судном будут сброшены бомбы.

Окаба сообщил еще, что катер находится в нескольких милях выше места, где долина внезапно расширяется. Катер уже ходил в этот район два месяца назад во время перемотки. Его экипаж вел переговоры с титантропами — на эсперанто, разумеется, — с целью завербовать человек сорок в десант. Король Иоанн, в случае встречи с Клеменсом борт о борт, предполагал поставить этих великанов во главе абордажников. Два десятка таких, как Джо Миллер, могли в короткий срок очистить все палубы Клеменса. И один Миллер не сумел бы выстоять против натиска столь многих своих собратьев.