Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Когда проснется, она будет вполне здорова, — сказала Софи. — Физически, я имею в виду. Но умственно и эмоционально…

Женщины договорились, что будут по очереди ухаживать за Звездной Ложкой. А Бёртона позовут, как только она проснется. Он протестовал, уверяя, что в этом нет необходимости. Он будет сидеть возле ее кровати до пробуждения, а потом сам за ней присмотрит.

— Позвольте нам тоже принять в ней участие, — сказала Софи.

Бёртон сдался и сказал, что они будут заботиться о несчастной вместе; он понимал причину их настойчивости. Женщины глубоко сочувствовали Звездной Ложке, потому что сами не раз подвергались насилию. Им искренне хотелось помочь ей; это непреодолимое влечение, если можно так выразиться, было свойством их натуры.

— Прирожденные сиделки, — сказал Бёртон Фрайгейту.

— Везет же некоторым!

Американец вовсе не иронизировал. Он завидовал людям, которые с радостью служили своим ближним.

Звездная Ложка встала к завтраку. Хотя она выпила только немного чаю и поклевала кусочек тоста, китаянка чувствовала себя достаточно хорошо, чтобы принять участие в застольной беседе. Она, казалось, радовалась обществу трех женщин, которым несколько раз даже удалось ее рассмешить. Но Бёртона сторонилась и пресекала его попытки завязать разговор, отделываясь односложными фразами, кивками или покачиваниями головой.

Через пару дней три женщины распрощались и ушли. Звездная Ложка тут же прекратила подолгу отрешенно глядеть в пустоту и занялась усердной работой с компьютером.

— Она уходит от реальности, — пожаловался Бёртон Нуру и Фрайгейту. — Хотя нельзя сказать, что уходит в себя. Она по уши погрузилась в исследования. Когда я к ней обращаюсь, она прерывает работу — не знаю, что ее так увлекло, меня в это не посвящают, — и слушает, что я ей говорю. Но я часами, вернее днями, пытаюсь вернуть ее прежнее «я», и все впустую.

— Хотя ее насиловали уже не раз, — заметил Фрайгейт.

— Наверное, это потрясение оказалось последней каплей. Оно терзает ее, как незаживающая рана.

Бёртон не рассказал друзьям, что Звездная Ложка ненадолго оживилась лишь тогда, когда он спросил ее, как бы ей хотелось покарать Данауэя. Она ответила, что не хочет стирать его матрицу. Он, безусловно, заслуживает вечного забвения, но она не в силах принудить себя к такому решению. Конечно, Данауэя надо наказать — возможно, наказание послужит ему уроком, хотя Звездная Ложка сильно в этом сомневалась. В конце концов она заявила, что не хочет думать ни о каких карах и приговорах. Она желала бы просто забыть обо всем, но не могла.

Лицо ее снова стало пустым и отрешенным, и китаянка умолкла.

Нур поговорил с ней, но потом признался, что не сумел пробиться к ее душе и впустить туда хоть лучик света. Душа ее была омрачена. Он только надеялся, что не навеки.

— Она что, теперь всегда будет такой? — осведомился Бёртон.

Нур пожал плечами:

— Этого никто не знает. Кроме, возможно, самой Звездной Ложки.

Бёртон был разочарован, а потому зол. Он не мог выплеснуть свою злость на китаянку, так что отыгрывался на Фрайгейте с Нуром. Понимая его состояние, они до поры до времени терпеливо сносили оскорбления. Но вскоре Нур сказал, что увидится с Бёртоном, когда тот придет в себя. Фрайгейт вроде как почитал своим долгом принять на себя львиную долю гнева Бёртона, то ли во имя старой дружбы, то ли потому, что какая-то часть его души наслаждалась словесными баталиями. Однако через час после ухода Нура Фрайгейт встал с кресла, швырнул недопитый стакан в стенку, заявил: «Я убираюсь отсюда» — и убрался.

Несколько минут спустя в комнату вошла Звездная Ложка. Посмотрела на пролитое виски, на задумчивое лицо Бёртона, а потом вдруг подошла к нему и поцеловала в губы.

— Мне гораздо лучше, — сказала она. — Я думаю, что сумею снова стать той веселой женщиной, какой ты хочешь меня видеть и какой я сама хочу быть. Отныне ты не должен тревожиться обо мне. Только вот…

— Я счастлив, — ответил он. — Но что-то тебя все-таки беспокоит?

— Я… Я еще не готова делить с тобой постель. Я и хотела бы, да не могу. Хотя я верю, Дик, что придет время, когда я сделаю это с огромным удовольствием. Ты просто наберись терпения. Время — лучший лекарь.

— Повторяю — я счастлив. Я могу подождать, хотя все это несколько неожиданно. Что вызвало такую метаморфозу?

— Не знаю. Просто так случилось.

— Забавно, — произнес Бёртон. — Возможно, когда-нибудь мы узнаем. А пока что поцелуй меня покрепче, если ты не против, ладно? Я обещаю не увлекаться.

— Ну конечно, я не против.

Жизнь Бёртона вернулась в обычную колею и стала почти такой же, какой была до изнасилования Звездной Ложки. Китаянка сделалась более разговорчивой, даже агрессивной, особенно во время вечеринок. То есть словесно агрессивной — она охотно вступала в споры и высказывала свою точку зрения. Но по-прежнему, как и во время депрессии, проводила много времени за компьютером. Бёртон не возражал. У него тоже были свои проекты.

Глава 28

Все люди, думал Нур, замечают, что в детстве время течет гораздо медленнее. В подростковом возрасте оно чуть ускоряет свой ход, в юности — переходит на медленный бег, который становится все быстрее и быстрее по мере взросления. Когда вам уже шестьдесят, время, которое казалось в молодости плавной, лениво текущей широкой рекой, становится вдруг узким и бурным потоком. К семидесяти оно мчится вперед как бешеное, пенясь у крутых порогов. К восьмидесяти — падает вниз стремительным горным водопадом, исчезая за кромкой жизни, уходящей у вас из-под ног в бездонную пропасть, куда время мчится так самозабвенно, точно хочет покончить с собой. И с вами тоже.

Если в девяносто лет вы обернетесь на собственное прошлое, детство покажется вам нескончаемо длинной, широкой дорогой, уходящей к невообразимо далекому горизонту. Но последние лет сорок… какими короткими были они, как они быстро промчались!

А потом вы умираете и воскресаете на берегу Реки, и тело ваше снова становится таким, каким было в двадцать пять лет, даже лучше, поскольку все ваши болячки благополучно исчезли. Казалось бы, теперь, когда вы молоды опять, время снова станет для вас медлительным потоком. А детство уже не должно вспоминаться столь далеким, как в последние годы земного существования.

Ан нет. Мозг, заключенный в молодом теле, состоит из молодых тканей, но содержит все старые воспоминания и переживания. Если на Земле вы умерли в возрасте восьмидесяти лет и прожили затем сорок лет в мире Реки, то время в ваши сто двадцать несется стремниной. Оно торопит вас, подталкивает и понукает. Давай, давай вперед, говорит оно. Некогда отдыхать. Времени нет. И мне, времени, тоже не до отдыха.

Тело Нура прожило уже сто шестьдесят один год. Поэтому, оглядываясь на свое детство, он видел его где-то в туманной дали. И чем старше он становился, тем длиннее казалось ему собственное детство. Если он доживет до тысячи лет, то детские годы растянутся в памяти лет этак на семьсот, молодость — на двести, зрелость — на пятьдесят девять, а остальное время сожмется в один-единственный год.

Друзья Нура тоже порой упоминали об этом феномене, хотя и не задумывались о нем. Насколько он знал, никто, кроме него, не углублялся в размышления о времени. А Нур был просто поражен, когда Бёртон как-то обмолвился, что они, дескать, поселились в башне пару месяцев назад. На самом деле прошло уже семь месяцев. Бёртон отложил возвращение в свой личный мир на несколько недель — а задержатся на два месяца.

Не замечать стремительного бега времени им — и Нуру в том числе — помогало то, что они перестали смотреть в календари. Они могли, конечно, приказать компьютеру показывать каждое утро на стене дату и месяц, но здесь, где время значило не больше, чем в стране гомеровских лотофагов, друзья не стали отдавать такой приказ. Сообщение Терпина о том, что он собирается справлять Рождество, могло бы их потрясти, однако у них не было точки отсчета, чтобы заметить, как много времени уже прошло.

153
{"b":"167015","o":1}