— Ну как, поладил ты с шейхом? — спросил инженера Уоррен Кингсли, его заместитель и давний друг, как только они остались вдвоем.
— Наилучшим образом. Сдается мне, мы договорились. Никак не мету поверить, что вся задержка теперь за такой дурацкой проблемой. Что говорит юридический отдел?
— Что нам, без сомнения, понадобится вердикт Международного суда. Если суд сочтет, что этого настоятельно требуют интересы общества, нашим благочестивым друзьям придется выметаться… Впрочем, упрись они — ситуация сложится пренеприятная. Тогда, чтоб они собрались с духом, ты нашлешь на них небольшое землетрясеньице…
Тот факт, что Моргана избрали в состав правления компании «Дженерал тектонике», давно уже стал мишенью для шуток; только «Дж. т.» — быть может, к счастью, — так и не наловчилась ни вызывать землетрясения, ни хотя бы контролировать их. Да на это, по правде сказать, никто и не рассчитывал: хорошо бы, чтобы компания научилась безошибочно предсказывать бесчинства стихий и отводить их гнев в относительно безопасное русло. Но, увы, даже эти скромные требования удавалось выполнить не чаще, чем три раза из четырех.
— Блестящая идея, — отозвался Морган. — Я ее обдумаю. Ну а что слышно с той, другой задачей?
— Все подготовлено — хочешь, покажу?
— Валяй. Начни с самого худшего…
Окна автоматически затемнились, и в центре кабинета возникла решетка из светящихся линий.
— Приглядись, Вэн, — произнес Кингсли. — Вот режим, чреватый катастрофой.
Прямо в воздухе возникли ряды цифр и символов: скорости, ускорения, нагрузки на каждую кабину и на единицу времени — Морган впитывал эту информацию в буквальном смысле слова на лету. Над самым ковром повис земной шар с линиями широты и долготы, а над ним на высоту чуть выше человеческого роста поднялся луч, обозначающий орбитальную башню.
— Величина боковой деформации увеличивается ради наглядности в пятьдесят раз, скорость ее возникновения — в пятьсот. Вот, полюбуйся…
Какая-то невидимая сила вцепилась в светлую нить, норовя отклонить ее от вертикали. Отклонение становилось все более отчетливым и одновременно смещалось вверх — компьютер, выполняющий миллионы вычислений в секунду, имитировал движение груженой кабины сквозь гравитационное поле Земли.
— Чему равна фактическая деформация? — осведомился Морган, напряженно вглядываясь в своевольную нить.
— Сейчас около двухсот метров. Дойдет до трехсот — и…
Нить оборвалась. Лениво, будто в замедленной съемке, что на деле означало тысячи километров в час, две ее половинки начали отдаляться друг от друга: одна — склоняясь к поверхности планеты, вторая — взвиваясь вверх в космос… Но Морган уже позволил себе отвлечься от воображаемого бедствия, состоявшегося пока лишь в расчетах компьютера; сознанием вновь завладел иной, реальный кошмар, тот самый, что преследовал его долгие годы…
Он видел этот фильм двухсотлетней давности никак не меньше пятидесяти раз, а отдельные отрывки изучал кадр за кадром, пока не запомнил их до последней детали. И то сказать, это были, пожалуй, самые дорогостоящие кадры в анналах документального кино, по крайней мере в мирное время: штату Вашингтон они обошлись по нескольку миллионов долларов за минуту.
Мост, переброшенный через каньон. Изящный, элегантный (слишком элегантный!) подвесной мост. И одинокий автомобиль, брошенный испуганным владельцем на середине. Было отчего испугаться: этот красавец мост выкидывал такие штуки, как ни один другой за всю историю мостостроения.
Никто не поверил бы, что тысячи тонн металла способны исполнить настоящий воздушный балет; можно было заподозрить, что мост сделан не из стали, а из резины. По всей ширине мостового пролета прокатывались неспешные мерные волны, и дорожное полотно, подвешенное меж двух опор, извивалось, как гигантская разъяренная змея. Ветры, дующие внизу, в каньоне, выводили мелодию, слишком низкую для человеческого слуха, и эта мелодия резонировала с частотой собственных колебаний моста — прекрасного, но обреченного сооружения. Силы скручивания терзали его час за часом, и никто не знал, когда наступит конец. Затяжная агония оказалась таким испытанием, какого незадачливые конструкторы не предвидели.
И вдруг поддерживающие канаты лопнули, взметнувшись ввысь, как смертоносные стальные бичи. Дорожное полотно, крутясь и кувыркаясь, свалилось в реку, и во все стороны брызнули осколки металла. Даже при обычной скорости проекции сцена казалась заснятой в замедленном темпе: размах катастрофы был так велик, что наблюдатель не мог подобрать масштаба для сравнения. В действительности все продолжалось от силы пять секунд; пять секунд — и мост Такома Нэрроуз оказался навечно занесен на скрижали инженерных поисков и неудач. Через двести лет фотография последних мгновений его жизни украсила собой стену кабинета Моргана с припиской: «Одна из наших бесподобнейших неудач».
Морган сделал эту приписку не ради шутки, а как напоминание самому себе: неожиданности до поры таятся в засаде, а потом атакуют из-за угла. При проектировании Гибралтарского моста он тщательнейшим образом ознакомился с классическим анализом катастрофы в теснине Такомы, выполненным фон Карманом, постарался извлечь из ошибок прошлого все уроки, какие можно было извлечь. И его детище не знало серьезных вибрационных проблем, хотя налетавшие с Атлантики ураганы порой отклоняли дорожное полотно на добрую сотню метров от осевой линии — в точности по расчету.
Но космический подъемник был таким гигантским прыжком в неведомое, что с полной уверенностью прогнозировалось только одно: сюрпризы появятся непременно, и самые неприятные. Вычислить силу ветра на атмосферном участке не составляло труда, но следовало принять во внимание разнообразные вибрации, создаваемые запуском и остановкой кабин, плюс вполне ощутимые при исполинских размерах сооружения приливные влияния Солнца и Луны. И не по отдельности, а в комбинации друг с другом — и, для «полноты картины», с учетом какого-нибудь внезапного землетрясения, чтобы предусмотреть действительно все возможности, даже худшие из худших.
— При таком тоннаже полезного груза в час все имитации дают одинаковый результат. Вибрации нарастают, пока башня не переламывается на высоте порядка пятисот километров. Придется решительно усиливать амортизацию со стороны орбиты.
— Этого я и боялся. Сколько понадобится?
— Дополнительно десять мегатонн.
Морган имел право на своего рода мрачное удовлетворение: цифра оказалась очень близка к его догадке, основанной исключительно на интуиции, на таинственных резервах подсознания. Теперь и компьютер подтвердил, что «якорную» массу на орбите надо увеличивать на десять миллионов тонн.
— Даже по меркам земных строителей, привыкших двигать горы, такую массу нельзя было назвать пустяком — она соответствовала гранитному шару диаметром двести метров. Морган ужаснулся внезапному видению: Яккагала, какой она запомнилась ему, нависшая в небе над Тапробаном. Подумать только — поднять этакую махину в космос, на высоту сорок тысяч километров! К счастью, этого не потребуется: существовали по меньшей мере два альтернативных решения.
Морган никогда не мешал подчиненным додумываться до правильных выводов самостоятельно: только так можно было воспитать в людях ответственность, только так можно было снять часть ноши с собственных плеч — и случалось, даже нередко, что вассалы находили дорожки, каких не приметил сюзерен.
— Что ты предлагаешь, Уоррен? — невозмутимо спросил он.
— Первый путь — использовать одну из лунных ракетных катапульт и перебросить на околоземную орбиту десять мегатонн лунного грунта. Долго, дорого, и придется разрабатывать целую систему перехвата породы и перевода ее на окончательную орбиту. Возникнут и неизбежные психологические проблемы…
— Легко могу себе представить. Нам ни к чему еще один Сан-Луис-Доминго…
Так назывался — хорошо еще, что небольшой — южноамериканский городишко, на который обрушился груз добытого на Луне металла, предназначенный для одной из орбитальных станций и ненароком сбившийся с курса. Перехватить груз на финальном участке пути тоже не удалось — результатом явились первый в истории метеорный кратер искусственного происхождения и двести пятьдесят смертей. С того дня население Земли утратило доверие к снайперам, похваляющимся попасть в яблочко на межпланетных расстояниях.
