В течение двухсот лет на околоземных орбитах скапливались спутники всех типов и размеров, от потерянных болтов и гаек до целых космических городов. И теперь приходилось принимать во внимание все орбиты, когда-либо пролегавшие ниже предельной высотной отметки башни, — практически любая из этих орбит могла создать для нее угрозу. Три четверти того, что носилось ныне вокруг Земли, составлял хлам, всеми давно позабытый; теперь каждую крупинку такого хлама надо было выследить и убрать с дороги.

К счастью, для этой цели как нельзя лучше пригодились древние орбитальные крепости. Их радары, призванные нащупывать ракеты противника в минимальные сроки и на предельных расстояниях, без труда выуживали из мрака мусор, сохранившийся с первых лет освоения космоса. Мелкие спутники уничтожались лазерными ударами, крупные переводились на более высокие и безопасные орбиты, а некоторые, самые интересные с исторической точки зрения, возвращались на Землю. Время от времени очистка ближнего космоса приносила и неожиданности: например, были обнаружены три китайских астронавта, погибших при выполнении ка-кой-то секретной миссии, и несколько разведывательных спутников, умышленно собранных из таких разномастных узлов, чтобы никто не сумел установить, какая страна их запустила. Впрочем, сегодня это уже не играло никакой роли — возраст спутников подобного типа перевалил за сто лет.

Что же касается множества действующих спутников и космических станций, которые по самому своему назначению должны были обращаться по низким орбитам, — все эти орбиты пришлось тщательно выверить и в ряде случаев видоизменить. Разумеется, оставались еще незваные гости из-за пределов Солнечной системы, чье появление не поддавалось прогнозу. Как все творения человеческих рук, башня подвергалась постоянной метеоритной опасности. С учетом ее длины микроудары, ощутимые только для чувствительных сейсмометров, должны были регистрироваться по нескольку раз в день; раз или два в году можно было ждать неопасных, но все же заметных повреждений. Но рано или поздно на протяжении грядущих столетий башня могла столкнуться с метеоритом-гигантом, способным вывести из строя какой-то или какие-то из путей. И — самый крайний случай — она могла даже переломиться от удара.

Вероятность такой катастрофы была не больше, чем вероятность падения крупного метеорита на Лондон или Токио, — общая площадь поверхности башни примерно равнялась площади большого города. А часто ли жители большого города теряют сон от страха, что погибнут при падении метеорита? Вэнневар Морган тоже не собирался маяться от пустых тревог. Какие бы проблемы ни таило будущее, никто уже не сомневался, что идея орбитальной башни дождалась своего часа.

Из речи профессора Мартена Сессюи при получении Нобелевской премии по физике (Стокгольм, 16 декабря 2154 г.):

«Между небом и землей лежит обширная невидимая область, о существовании которой древние натурфилософы даже не подозревали. Вплоть до начала XX века — точнее, до 12 декабря 1901 года — эта область не оказывала никакого влияния на земные дела.

Но в тот декабрьский день Гулиельмо Маркони передал по радио через Атлантику азбукой Морзе три точки — букву «S». Авторитеты утверждали, что это неосуществимо: электромагнитные волны распространяются-де только по прямой и не могут следовать вдоль изогнутой поверхности земного шара. Опыт Маркони не только явился провозвестником эпохи всемирной связи, но и доказал, что высоко в атмосфере находится наэлектризованное зеркало, отражающее радиоволны обратно на Землю.

Вскоре было установлено, что слой Кеннелли-Хэвисайда, как его первоначально называли, отличается весьма сложным строением и состоит по меньшей мере из трех основных слоев, каждый из которых, в свою очередь, делится на участки, различные по толщине и плотности. Верхний из слоев смыкается с радиационными поясами Ван-Аллена, открытие которых явилось важнейшим достижением первых лет космической эры.

Обширная область, начинающаяся на высоте примерно пятидесяти километров и простирающаяся вовне на несколько земных радиусов, получила название ионосферы; исследование ионосферы с помощью ракет, спутников и радиоволн продолжается уже более двух столетий и до сих пор не завершено. Мне бы хотелось отдать дань уважения моим предшественникам в изучении ионосферы — американцам Тюву и Брейту, англичанину Эпплтону, норвежцу Стёрмеру и в особенности человеку, еще в 1970 году заслужившему ту же награду, которой сегодня удостоили меня, — вашему соотечественнику Ханнесу Альфвену…

Ионосфера — своенравное дитя Солнца: даже сегодня ее состояние не всегда можно предсказать с должной степенью точности. В дни, когда дальняя радиосвязь всецело зависела от ее капризов, она спасла много жизней, — но мы никогда не узнаем, скольких людей она обрекла на гибель, без следа поглотив их отчаянные мольбы о помощи. И на протяжении многих десятилетий, до появления спутников связи, ионосфера была нашей незаменимой, но сумасбродной служанкой; тысячи поколений и не подозревали о подобном явлении природы, и только три поколения использовали его, успев тем не менее потратить на это баснословные средства.

Наша прямая зависимость от ионосферы продолжалась лишь один исторический миг. И тем не менее, если бы ионосферы не существовало, не было бы и нас самих. В определенном смысле она играла жизненно важную роль и для обществ, еще не ведавших техники, и для первых обезьянолюдей, и даже, если разобраться, для самых первых живых существ на этой планете. Ибо ионосфера — щит, прикрывающий нас от гибельного рентгеновского и ультрафиолетового излучения Солнца. Если бы они проникали до самой поверхности Земли, какая-то жизнь на суше, возможно, и возникла бы, но она никогда не развилась бы до уровня, хотя бы отдаленно напоминающего нынешний.

Поскольку состояние ионосферы, как и состояние атмосферы, расположенной под ней, в конечном счете зависит от Солнца, здесь также есть своя погода. В периоды солнечных возмущений ионосфера во всепланетном масштабе бомбардируется потоками заряженных частиц, и под влиянием магнитного поля Земли в ней образуются ловушки и завихрения. Тогда она перестает быть невидимкой, обнаруживая себя в одном из самых величественных явлений природы — в зыбких полотнищах северного сияния, освещающего призрачным светом полярные ночи.

Даже сегодня мы еще не полностью разобрались в процессах, происходящих в ионосфере. И одна из причин, по которым изучение ионосферы оказывается делом далеко не простым, состоит в том, что наши приборы, размешенные на ракетах и спутниках, проносятся сквозь нее на скоростях порядка тысяч километров в час; нам никогда еще не удавалось остановиться, чтобы провести наблюдения. Теперь, впервые в истории науки, сооружение орбитальной башни позволит нам создать в ионосфере стационарные обсерватории. Впрочем, не исключено, что башня самим своим появлением изменит какие-то характеристики ионосферы, — хотя высказанное доктором Бикерстаффом предположение, что башня вызовет в ионосфере короткое замыкание, наверняка ошибочно.

Но зачем нам вообще изучать эту околоземную область сегодня, когда она уже не интересует связистов? Делать это нас заставляют не только ее красоты и причуды и не только научная любознательность — состояние ионосферы прямо связано с Солнцем, которое было и остается вершителем наших судеб. Нам известно теперь, что Солнце — отнюдь не стабильная, благонравная звезда, как думали наши предки: его свечение подвержено колебаниям, краткосрочным и долгосрочным. В настоящее время оно все еще накаляется после так называемого минимума Маундера в 1645–1715 годах, и вследствие этого нынешний климат мягче, чем когда бы то ни было, начиная с раннего Средневековья. Но как долго продлится это потепление? Еще важнее другой вопрос: когда начнется поворот к новому минимуму и какое влияние это окажет на погоду, климат и цивилизацию во всех ее аспектах — и не только на нашей, но и на других планетах? Ведь все они дети одного Солнца…