И все же Раджа нашел замену пешим экскурсиям под стать своему возрасту. Однажды он приобрел небольшой, но мощный двадцатисантиметровый телескоп; вся западная сторона утеса лежала теперь перед ним как на ладони, и он ступень за ступенью повторял маршрут к вершине, так хорошо знакомый по былым восхождениям. Прильнув к окулярам, он мог легко представить себе, что висит в воздухе подле самой гранитной стены: протяни руку — и коснешься камня.

По вечерам, когда луч заходящего солнца проникал под скальный выступ, Раджасингх рассматривал фрески, отдавая дань уважения придворным дамам. Он любил их всех и каждую в отдельности, но были среди них и фаворитки, и он иной раз вел с ними безмолвную беседу, прибегая к самым старомодным оборотам, какие знал; впрочем, он вполне отдавал себе отчет в том, что и древнейшие из этих оборотов его собеседницам оставались еще неведомы — эти учтивости войдут в тапробанский язык тысячу лет спустя.

Забавляла его и возможность наблюдать за живыми, изучать выражения их лиц, пока они карабкались на скалу, фотографировали друг друга на вершине и любовались фресками. Им, разумеется, и в голову не приходило, что их сопровождает невидимый — и завистливый — соглядатай, кружащий подле них, как призрак, подмечающий каждую гримаску, каждую деталь одежды. Телескоп был настолько мощным, что, умей Раджасингх читать по губам, он мог бы подслушать реплики, какими они обменивались.

Это нескромное любопытство никому не приносило вреда — Раджа не делал тайны из своего «порока», напротив, охотно приобщал к нему всех желающих. Телескоп был, пожалуй, лучшим средством для первого знакомства с Яккагалой, а иногда мог сослужить и полезную службу. Не раз Раджасингху удавалось предупредить охрану о «шалостях» охотников за сувенирами, и не один ошеломленный турист был, что называется, пойман за руку в момент, когда собирался увековечить на граните свое имя.

Впрочем, по утрам Раджа почти не подходил к телескопу: солнце в эти часы стояло за Скалой демонов и на затененной западной ее стороне почти ничего не было видно. К тому же в такую рань он не изменял восхитительному обычаю пить чай, не вставая с постели. Но сегодня, бросив ленивый взгляд за широкое окно, открывающее вид на Яккагалу, он с удивлением заметил на гребне утеса крохотную фигурку — она отчетливо вырисовывалась на фоне неба. Ни один приезжий еще не взбирался на вершину с первым лучом солнца — ведь лифт для осмотра фресок охранники включат не раньше чем через час. Раджу одолело любопытство: что же это за ранняя пташка?

Он выбрался из постели, натянул на голое тело яркий саронг индонезийской работы и прошествовал на веранду к бетонной опоре, на которой надежно покоился телескоп. В очередной раз попеняв себе, что давным-давно пора сшить для инструмента новый чехол, он повернул короткий, будто обрубленный, ствол в сторону утеса и, включив максимальное увеличение, воскликнул вполголоса, весьма довольный собой:

— Можно бы и догадаться, кто это!..

Значит, вечернее представление не оставило Моргана равнодушным — да и странно было бы, если бы случилось иначе. И при первой же возможности инженер отправился взглянуть собственными глазами на то, как архитекторы Калидасы приняли вызов, брошенный им королем и природой.

Внезапно Раджасингх ощутил тревогу: на вершине происходило что-то неладное. Морган стремительным шагом обошел ее по самому краю, буквально в десяти сантиметрах от отвесного обрыва, к которому редкий смельчак отваживался даже приблизиться. Не у всякого хватало храбрости хотя бы присесть на Трон боевого слона и свесить ноги над бездной, — а инженер стал на колени подле трона, небрежно придерживаясь за резные каменные завитушки одной рукой, и, перегнувшись в пустоту, принялся рассматривать боковую поверхность скалы! Просто наблюдать за ним и то было жутко; уж на что Раджасингх привык к Яккагале, а на такой высоте никогда не чувствовал себя уверенно…

Через несколько минут бывшему дипломату пришлось признать, что Морган принадлежит к тем немногим людям, которые начисто лишены страха высоты. В памяти Раджи, все еще цепкой, хотя подчас она и играла с ним злые шутки, возник какой-то смутный сигнал. В былые времена некий француз прогулялся по канату над Ниагарским водопадом и даже остановился на полпути, чтобы перекусить. Если бы не бесспорные свидетельства, Раджасингх скорее всего не поверил бы, что такое возможно.

Но нет, француз французом, а было и что-то еще… Что-то важное, какой-то инцидент, имеющий непосредственное отношение к самому Моргану. Какой же? Морган… Морган… Ведь неделю назад Раджасингх практически не знал о нем ничего…

Ну конечно же! Перед началом строительства Гибралтарского моста возник короткий спор, на денек привлекший внимание средств информации; пожалуй, именно тогда он и услышал впервые имя Моргана.

Главный инженер проекта выступил с неслыханным предложением. Поскольку, говорил он, машины пойдут по мосту на автоматическом управлении, нет никакой нужды ограждать дорожное полотно какими бы то ни было перилами; одно это может облегчить конструкцию на тысячи тонн. Разумеется, идею Моргана сочли абсолютно неприемлемой: что, если, посыпались вопросы, автоматика откажет и машина покатится к краю пропасти? У главного инженера был готов ответ и на это.

Если автоматика вдруг, в кои-то веки, откажет, то автоматически сработают тормоза и машина встанет, не пройдя и ста метров. Свалиться с моста она может лишь в том случае, если находится в крайнем внешнем ряду и если произойдет одновременный отказ автоматики, всех встроенных систем безопасности и тормозов, — а такое может случиться не чаще чем раз в двадцать лет.

До сих пор объяснение шло гладко. Но тут главный инженер допустил оплошность. Наверное, он не учел, что фраза попадет в печать, а может, неудачно пошутил. Он позволил себе сказать, что если уж случится немыслимое и какая-нибудь машина вылетит через край, так уж пусть летит, не задерживаясь, чтобы не повредить моста.

Нечего и говорить, что, когда Гибралтарский мост наконец построили, по сторонам его были натянуты отражающие канаты; и, насколько известно, пока никто еще не нырял с исполинской дуги в Средиземное море… Однако теперь Морган, по-видимому, вознамерился принести в жертву земному тяготению самого себя, и притом здесь, на Скале демонов, — иначе истолковать его поведение просто нельзя.

В самом деле, что он затеял? Стоя на коленях подле Трона боевого слона, он вытащил прямоугольную коробочку, по форме и размерам похожую на старомодную книгу. Разглядеть ее толком Раджасингх не успел, да если бы и успел — манипуляции инженера были все равно ему непонятны. По всей вероятности, какой-то прибор; но, скажите на милость, что за анализы могли понадобиться Моргану на вершине Як-кагалы?

Неужели он собирается здесь что-то строить? Никто этого, конечно, не разрешит, и вообще непостижимо, чего ради затевать строительство в подобном месте: короли, страдающие манией величия, к счастью, давным-давно перевелись.

К тому же поведение Моргана накануне вечером не оставляло и тени сомнения: до приезда на Тапробан он и слыхом не слыхивал об этом утесе…

И тут Раджасингх, всегда гордившийся умением держать себя в руках в самых непредвиденных и драматических обстоятельствах, невольно вскрикнул от ужаса. Вэнневар Морган поднялся на ноги, повернулся спиной к пропасти — и тут же, без промедления, сделал шаг назад, в пустоту.

— Приведите перса ко мне, — приказал Калидаса, как только перевел дыхание.

Обратный подъем от фресок к Трону боевого слона теперь не был ни трудным, ни опасным: лестницу, сбегающую по отвесной скале, обнесли высокими поручнями. Но Калидаса чувствовал, что устал. Надолго ли еще достанет ему сил совершать это паломничество без посторонней помощи? Конечно, рабы могли бы. снести его вниз, а потом наверх на руках, но отдать такой приказ означало бы поступиться королевским достоинством. И уж вовсе немыслимо было представить себе, что чьи-то глаза, кроме его собственных, глянут в лица сотни богинь и сотни их прекрасных служанок, составляющих его поднебесную свиту.