— Что именно?

— Вести себя подобающим образом и не доставлять мне неприятностей. Но если Вы останетесь верны себе и своим дурным привычкам, то найдёте смерть посреди чудесного леса Шармен и упокоитесь на кладбище возле горы. Принцесса, неужели Вы не догадывались о том, что мы вас ждали?

Девушка была в ярости: Кулан издевался над ней. Она стоит, а он сидит и ухмыляется! И не просто ухмыляется, а угрожает, требует от неё выполнения его требований.

— И давно Вы тут меня ждёте?

— В этой комнате? Часа два, пока не кончилось действие дурманной травы. Согласитесь, разбудить Вас было бы невежливо. Вы так славно улыбаетесь во сне…

Не в силах сдерживать подступившие к горлу эмоции, девушка набросилась на маргина. Ей хотелось расцарапать это наглое лицо, выцарапать прищуренные в усмешке глаза.

Вспышка её гнева чуть не стоила Кулану жизни. Но Стелла не учла того, что даже ослабевший, со свежей раной, утомленный длительным переездом маргин сильнее её. После упорной борьбы она снова почувствовала хватку Кулана. Слабым утешением послужило то, что по его руке текла струйка горячей крови.

— Тише! Убить меня Вы ещё успеете. Да это и не разумно, Вы же сами понимаете. Вот так. Успокойтесь и смиритесь со своей участью, — говорил его спокойный вкрадчивый голос. — Если Вы будете хорошей девочкой, многое можно будет исправить.

Принцесса ему не верила.

— Лучше быть мертвой свободной птичкой, чем птичкой в клетке.

— Иногда птичек из клеток выпускают на волю. — Кулан на секунду отвлекся, чтобы поправить повязку на ране.

Это был опрометчивый, во многом фатальный шаг — Стелла изо всех сил ударила локтем туда, куда нанесла укол в ту памятную ночь у озера Фен. Хватка ослабла, и девушка не преминула этим воспользоваться.

Стиснув зубы, зажимая пальцами кровоточащую рану, он смотрел на то, как она занесла меч над его головой, но ударить не позволил, успел выбить оружие из её рук.

— Прекратите, иначе я позову стражу!

Но Кулан не сумел ни выполнить свою угрозу, ни воспользоваться мечом принцессы для самообороны: Стелла молниеносно схватила с каминной полки статуэтку и, вложив в удар всю свою злобу, весь свой страх, всё своё желание жить, ударила его по голове.

Словно пьяная, пошатываясь то ли от усталости, то ли от нервного напряжения, увидев, как тяжёлое тело упало на пол, девушка поставила статуэтку обратно на полку, поставила медленно, на то же самое место, откуда взяла.

Подняв с пола отлетевший в сторону меч и забрав со стола отцовскую корону, она подошла к балкону и спрыгнула с него на землю. Тут же заныла и отдалась болью левая нога, но, прихрамывая, превозмогая неприятные ощущения, принцесса бежала через парк к ограде.

Оказавшись по ту сторону, девушка кинулась к лощине; её подгоняли страх, боль и громкие крики маргинов.

Стелла сидела под деревом. Был уже вечер, и прорывавшиеся сквозь листву лучи заходящего солнца освещали её колени.

Левая нога отекла и дико ныла после прыжка с балкона.

Девушка всхлипнула — напомнило о себе собственное бессилие. Такое с ней было впервые. Раньше в подобных ситуациях за неё всё решали другие, а теперь… Распухшая нога, отсутствие огнива (оно осталось в кармане у Маркуса), рыскающие в поисках неё маргины и скудное содержимое сумки с провизией рисовали перед её мысленным взором безрадостную картину будущего.

— Лучше бы я осталась там, во дворце! — подумала принцесса, в который раз приложив холодный компресс к ноге. — Мне бы удалось договориться с Куланом, он ко мне благоволит…

Благоволит… Благоволил. А благоволил ли? Ведь их отношения уже не те, что были в Добисе, и он при случае с радостью отдал бы её в руки местного правосудия. В прочем, Кулан и есть это пресловутое правосудие.

Впервые за долгие часы бесцельного скитания по лесу Стелла заметила, что её руки в чём-то липком. Посмотрев на них, она поспешно отвела глаза — на них была кровь. Бурые разводы были и на ее самодельном компрессе.

— Великий Амандин, чья же это? — лихорадочно размышляла принцесса, пытаясь смыть с себя страшные следы. — Моя? Но тогда бы ее не было на манжетах, ведь не может ведь пара царапин…

— Все верно, я же убила, — нужно было исходить из реальных фактов. — Я убила Кулана, ту самую последнюю надежду, на которую недавно уповала.

— Но он сам виноват. Убить маргина — вовсе не преступление. — Она вдруг стала оправдываться перед самой собой. — Но что теперь? — Страх не покидал её, пуская глубокие корни в сердце. — Если я попадусь ещё раз, защитить меня будет некому. Тут уже клеткой не отделаешься, мне просто отрубят голову. Или повесят. Поизмываются и повесят, без всяких разговоров и намёков на жалость. Но всё же, как же он был прав, говоря о своей смерти… Да какое мне до него дело? Он сам погубил себя, ведь знал же, что я сбегу, убив кого угодно.

Но убийство Кулана влекло за собой не только муки совести, — а она, оказывается, перестала считать его просто маргином! — но и опасения за жизнь Маркуса. Его ведь будут пытать из-за неё!

Ухватившись за дерево, принцесса поднялась на ноги и позвала Лайнес. С трудом забравшись в седло, девушка отыскала Лерда и привязала его поводья к луке седла.

Больше всего на свете ей хотелось повстречать Маргулая и убить его. Или быть убитой, лишь бы всё это закончилось. Да, именно, чтобы все закончилось. Как — уже не важно.

На землю опустилась ночь.

Свыкнувшись с тупой болью, принцесса задремала в седле.

Предоставленная сама себе, лошадь вышла на дорогу; стук копыт разбудил хозяйку. С трудом открыв глаза, девушка осмотрела слабо освещённую луной полосу утоптанной земли и заметила мелькавшие между деревьями огоньки. «Маргины!» — промелькнуло в её голове.

Стелла стегнула лошадь, заставив перейти на галоп.

Глупо, глупо, это самое пустоголовое из того, что можно было сделать — выехать на дорогу. Шансы не повстречать на ней маргинов были один к тысячи.

— Как же я устала! — прошептала девушка, проверяя, в порядке ли оружие. — Если они сейчас нападут, я не смогу толком защищаться. Лучше бы меня убили, чем опять притащили к Маргулаю с веревкой на шее.

Огни приближались; теперь девушка отчётливо слышала голоса маргинов.

Принцесса ещё и ещё раз стегнула поводьями Лайнес — лошадь летела бешеным карьером; копыта ритмично отбивали дробь.

Стелла искренне жалела о том, что Маркус вернул накидку Анжелине — ей так хотелось исчезнуть, при помощи волшебства избежать встречи с жестокой реальностью. Она знала, что её заметили, и уповала лишь на быстроту ног своей лошади.

Неожиданно впереди возник силуэт всадника. Его лошадь не двигалась с места, и, принцесса это чувствовала, с ней было что-то не так. Она стояла посредине дороги, ее хозяин, несомненно, видел принцессу, но и не думал посторониться.

Девушка решила объехать всадника, но вместо этого натянула поводья: глаза лошади незнакомца горели, светились двумя багровыми огоньками.

Всадник приподнял капюшон — и ее накрыла волна ледяного холода. Он быстро сковал все ее тело, проник в мозг. Перед мысленным взором пронеслась вереница хнотических чудовищ, все ее страхи выползли наружу, не выдержав их напора, принцесса упала в обморок.

Стелла очнулась в кромешном, как ей сначала показалось, мраке; потом-то она поняла, что это не так. Вокруг неё действительно было темно, но темнота эта была особого, незнакомого ей свойства — с примесью молочной серости облаков. В воздухе пахло вербеной и ирисами — удивительно приятно пахнет эта тьма!

Девушке показалось, что она снова очутилась во дворце Маргулая. Если так, сейчас за ней придёт смерть. Странно, но ей не было страшно. В конце концов, этого следовало ожидать. А нога ныла, предательски ныла… Смешно, но именно из-за неё она завершала свой жизненный круг так рано. Жизненный круг… Велик он или мал, рано или поздно человек возвращается туда, откуда пришёл — в эту пахнущую ирисами темноту, в чьей бесконечности едва пульсируют нежные нотки гиацинта. Наверное, она действительно так пахнет, только после нашей смерти все наши чувства тоже умирают, и мы не помним, не чувствуем этого. Или всё же чувствуем? Кто знает…