Залив любви был небольшим уютным фиордом, укрытым скалами от холодных ветров, поэтому вода в нём оставалась тёплой даже осенью. Но, несмотря на это, люди здесь бывали редко. Почему? Во-первых, здесь мало кто жил, а, во-вторых, это было запретное место, о чём свидетельствовало его название: на песчаном берегу любила отдыхать прекрасная златокудрая Анжелина.

Маркус встал и вернулся к каменной гряде, поросшей редким кустарником. Взобравшись по крутой природной лестнице из камней, он отдышался и, поймав за повод лениво пощипывавшего траву Лерда, стреножил его. Убедившись, что всё в порядке, принц снова спустился вниз и занял прежнюю наблюдательную позицию.

Его взгляд вновь приковало прекрасное море, он мог смотреть на него часами.

Море… Оно одно могло успокоить гнев, вернуть душе былое спокойствие. Оно так совершенно, идеально и прекрасно. Оно так изменчиво — и так постоянно. То лазурно-серое, то свинцовое, то практически черное в порыве гнева…

Принц с трудом оторвал взгляд от пленительной глади воды и спустился к полоске песчаного берега. Спуск был сложным, сопряжённым с риском сорваться вниз и распластаться безжизненным телом между морем и монолитом камня, но он был осторожен.

Море плескалось прямо у его ног. Маркус присел на корточки и попробовал воду; то ли это было самовнушение, то ли Залив любви действительно обладал магической силой, но по телу сразу разлилось тепло, а на душе стало удивительно спокойно. Ему казалось, что сейчас лето, он приехал погостить в Лиэну, а Стелла ждёт его там, наверху, в мире, где нет и никогда не было Маргулая.

Волны мягко набегали на берег, тревожа покой зарывшихся в песок ракушек. Вода пенилась, и руки Маркуса были по запястья в этой тёплой воздушной пене.

И вдруг море запело; его песня эхом разнеслась над заливом, блуждая между скал. Принц заслушался, позабыв о том, зачем он сюда приехал. Очередное видение перенесло его на родину, на порог родительского дома…

От сладостных грез его пробудил женский смех. Маркус поспешил затаиться в укрытии.

Из моря выбежали девушки в полупрозрачных разноцветных одеждах. Руки их были обнажены по локоть; рукава крепились к платью блестящими брошами. Ткань, плотно облегавшая стан до пояса, дальше свободно ниспадала складками, открывая взору тонкие щиколотки. В распущенных волосах блестели жемчужины.

Девушки смеялись, бегали наперегонки, играли в салки; над их головами кружились голуби. Они были как дети — так же непосредственны, и как воздух — так же легки.

Затаив дыхание, боясь спугнуть прекрасное видение, Маркус наблюдал за ними из своего укрытия и, увлекшись свитой, чуть не пропустил появление госпожи.

Анжелина явилась во всём своём блеске и великолепии — как всегда, из воздуха. Источая легкий аромат духов, она опустилась на большой плоский камень, наполовину зарытый волнами в песок, и распустила свои искрящиеся золотистые волосы. Тяжёлые локоны упали на плечи, мягко защекотали шею. Изящный черепаховый гребень сам по себе расчёсывал густые пряди, пока его госпожа с улыбкой наблюдала за стайкой своих подопечных.

«Пора», — решил принц и вышел из-за своего укрытия. Заметив его, девушки завизжали и бросились врассыпную.

Богиня встала; глаза её метали молнии.

— Кто ты, дерзкий смертный? Как ты поспел нарушить мой покой?

Боясь испортить дело словами, он молча протянул ей кольцо Натали. При виде него Анжелина сменила гнев на милость.

— Чего ты хочешь от меня? — Она снова села.

Маркус низко поклонился и вкратце рассказал о событиях недавних дней.

— Так тебе нужна помощь? Что ж, ты ее получишь. Я дам тебе свою накидку-невидимку.

Анжелина хлопнула в ладоши — и на её руках повисла шифоновая, отливающая серебром накидка.

— Береги её, принц! — Богиня протянула её Маркусу.

Конечно, он будет беречь её! Да и как иначе?

Принц осторожно сложил накидку и повесил её на руку; Анжелина с лёгкой улыбкой наблюдала за его действиями.

— Чтобы ты не потерялся в горах, я дам тебе в провожатые одного из своих голубей.

Маркус поклонился и хотел уйти, но Анжелина удержала его мимолетным прикосновением, от которого его сердце забилось быстрее.

— Куда же ты? Еще не время, — Она пленительно улыбнулась и вновь, как бы случайно коснувшись его краем белоснежной одежды, заставила кровь быстрее бежать по жилам. — Я хочу, чтобы ты передал Стелле, чтобы она чаще заглядывала в моё зеркало.

Лёгконогие дочери моря, прислуживавшие во дворце Прекрасной, вернулись и, щебеча что-то на своём языке, окружили Маркуса.

— Ты достоин большего, чем одна из них, — покачала головой богиня. — Они красивы, но пусты, только и умеют, что плясать и веселиться.

По молчаливому приказу Анжелины девушки оставили принца в покое. Богиня выпустила из своего дыхания голубя и велела принцу следовать за ним. Птица покинула его посреди зелёной долины, где паслись лошади; их там было великое множество, и у каждой были странные чёрные полосы на спине.

Дом Кулана, которому предстояло стать её темницей, был большим каменным зданием с мезонином под высокой крышей с переломом. При других обстоятельствах принцесса по достоинству оценила бы его архитектуру, но сейчас она думала лишь о том, как выбраться отсюда.

Её ввели под конвоем из четырёх маргинов, ввели позорно, с цепями на руках и толстым кожаным шнурком на шее — своеобразным поводком, конец которого был намотан на руку одного из конвойных. Этим шнурком её низвели в ранг вещи.

В большом квадратном холле Кулан отпустил двоих маргинов и снял с её шеи символ рабства.

— Так-то лучше! — заметил маргин. — Осталось только расстегнуть эти мерзкие цепочки.

— Так Вы их считаете мерзкими?

— Конечно. Во-первых, они вредны для Вашей нежной кожи, а, во-вторых, абсолютно бессмысленны.

— Это ещё почему? — буркнула принцесса.

— Вы всё равно не убежите. Вполне хватило бы конвойных.

— А Вы действительно их с меня снимете? — с плохо скрываемым волнением поинтересовалась девушка, звякнув кандалами.

— Конечно. Давайте руки.

— Что? — недоумённо переспросила Стелла.

Вместо ответа он взял её за запястья и бросил конвоиру:

— Ключ!

Кандалы звякнули и упали на пол. Бросив на них короткий взгляд, словно желая убедиться, что они действительно там, на полу, девушка облегчённо вздохнула.

Два молчаливых маргина стали по обеим сторонам от неё, положив руки на эфесы мечей.

В холл выходило несколько дверей и лестница, массивная, с крутыми ступенями и широкой площадкой между этажами; за лестницей, как затем узнала принцесса, тоже была дверь — она вела в помещения для прислуги.

— Кулан, это ты? — донесся сверху звонкий голос.

Через перила, между вторым этажом и межэтажной площадкой, свесилась женская головка.

— Так и есть, это ты! — Она обернулась и крикнула кому-то, стоявшему ещё выше: — Это он, иди скорей сюда! Кулан привёл девушку.

По ступеням лестницы застучали каблучки полусапожек, и через пару минут невысокая, со здоровым лёгким загаром девушка с разбега повисла на шее Кулана, ничуть не заботясь ни о присутствии маргинов, ни, тем более, Стеллы.

— Ийма, перестань! Потом. — Он отстранил её и указал на принцессу.

— А кто это? — Лукавые карие глаза с интересом осмотрели пленницу с ног до головы.

Принцесса с достоинством выдержала её взгляд и, в свою очередь, одарила Ийму таким же. У добисски была более светлая, чем у Кулана, кожа, прямые, до плеч, каштановые волосы, сквозь пряди которых розовели аккуратные ушки с золотыми серёжками-полумесяцами. Лицо треугольное, с острым подбородком, брови раскосые, нос с горбинкой, чем-то напоминает птичий, тонкие губы сложены то ли в ухмылку, то ли в полуулыбку. Одета просто, но со вкусом.

— Не мешай ему, Ийма. — На лестнице появилась вторая женщина. Она была старше Иймы и совсем не хороша собой. Высокая, коренастая, широкобёдрая, в строгом сером глухом платье, она медленно спускалась вниз. В ее лице не было ни намёка на пластику и изящество линий — грубое произведение камнетеса, а не шедевр из-под резца скульптора. По характерному заострённому подбородку Стелла поняла, что она тоже родственница Кулана.