Поросшие разнотравьем луга сменили выгоны, перетекшие в практически лишенные растительности участки, отмеченные следами человеческой жизнедеятельности.
Уступами спускались к воде рыбацкие сети; блеяли сгрудившиеся в кучу овцы в загоне. Узкой полоской тянулся обнесенный плетнем огород.
Сама того не желая, принцесса оказалась на задворках деревушки, приютившейся при съезде с моста. Она помнила ее: как-то вместе с отцом они останавливались на одном из постоялых дворов, кишмя кишевших разного рода путешественниками, в основном купцами. Разумеется, тогда их на постоялом дворе не было; вся деревня на несколько часов принадлежала ей и её венценосному отцу. Да и на постоялом дворе было не в пример чище, чем обычно — безусловно, стараниями распорядителя королевского двора.
Стояло лето, окна были открыты, и они пили чай со льдом, пока им меняли лошадей.
Очаровательное детское воспоминание, жаль, не удалось снова проникнуться атмосферой этого места. Хотя в этом шуме и гвалте вряд ли ожили бы былая тишина, прохлада и позвякивание шпор солдат во дворе. В одну реку не войдешь дважды.
Через узкий проулок между домами Стелла выбралась на дорогу. Гордо продемонстрировав удостоверение личности стражникам, охранявшим переправу, она въехала на мост. Вот уж что точно никогда не изменится, так это он! Кажется, что его отполированные временем и водой устои будут стоять вечно.
Стелла спешилась и, ведя лошадь в поводу, подошла к парапету. Порывшись в кошельке, принцесса бросила в воду мелкую монетку — чтобы вернуться — и некоторое время молча смотрела на степенные, никуда не торопящиеся воды реки.
Маркус все же дурак: стоило рисковать жизнью, если рядом есть такой мост!
* * *
Чериндеш был большим городом, выросшим посреди пестрого, практически безлесного ландшафта; благодаря естественному повышению рельефа, он незначительно возвышался над долиной.
Средоточием жизни города был храм богини Изабеллы — великой жены Амандина, к которой не раз взывала королева.
Принцесса решила задержаться в Чериндеше — принц полагал для того, чтобы получить совет у жрицы.
Она была прекрасна, эта жрица богини мудрости и счастья: длинные чёрные волосы, такие же глаза… Пожалуй, в неё можно было влюбиться. И всё же принц чувствовал что-то странное, неприятное, исходившее от этой женщины. Нет, она была мила, ни одного грубого слова, сама любезность — но всё-таки что-то не то. А Стелла ничего странного не замечала, напротив, жрица ей понравилась, причём настолько, что девушка решила у нее остановиться.
— Разумеется, Ваше высочество, разве я могу отказать Вам? — Её ресницы райскими птицами взлетели к бровям.
В нескольких светильниках теплился огонь, отбрасывая блики на статую Изабеллы, оживляя тени в пустом храме. Нет, не пустого: на полу жреческой, на тёплых звериных шкурах, сидели две женщины. Стелла молчала, а жрица рассказывала о людях, приходивших в храм. Её голос усыплял; хотелось положить голову на приятный на ощупь мех и заснуть.
Жрица запела о мудрости госпожи и красоте её дочерей.
Стелле начинало казаться, что фигуры на стенах оживают, сходят на пол, идут к ней, садятся ближе к огню. «Засыпаю», — подумала принцесса. Мягкая шкура притягивала к себе, как магнит.
Заметив, что гостья дремлет, жрица заботливо предложила ей лечь прямо здесь, в жреческой.
— Вы так устали — стоит ли утруждать себя и идти куда-то по ночному саду?
— Но так нельзя, это же дом богини.
— Уверена, Изабелла не обидится, если Вы проведете под ее крышей всего одну ночь.
— Но меня ждет Маркус…
— Он уже спит, Ваше высочество, не стоит его будить.
— Спит где?
— Не знаю, Ваше высочество, он куда-то ушел. Полагаю, Ваш друг снял комнату в гостинице.
— Право, это нехорошо…
— У Вас слипаются глаза, я принесу Вам подушку.
— Откуда здесь взяться подушке? — удивилась девушка.
— Иногда жрицам приходится ночевать в храме, — улыбнулась ее собеседница.
Стелла с максимально возможными удобствами устроилась на ложе из звериных шкур и тут же погрузилась в мир снов.
— Спит, как младенец, — улыбнулась жрица, погасила масляный светильник и спустилась вниз.
Тёмноволосая служительница Изабеллы по очереди погасила светильники, бросив высокомерный взгляд на статую богини. Вернувшись в жреческую, она подошла к спящей: Стелла безмятежно улыбалась во сне.
Жрица подняла с полу прямоугольный чёрный ящичек, открыла его и достала жезл янтарного дерева. Проведя по нему пальцем, она пробормотала несколько слов, и он превратился в точно такой же, но абсолютно черный. Вместо наконечника с изображением совы появилась волчья голова с разверзнутой пастью.
Женщина расплела тугие косы и надела вынутый из ящичка амулет. Огонь всполохами играл на босых ногах, волосах, густых причудливо изогнутых бровях.
— Что ж, пора начинать! — Она взмахнула жезлом и очертила в воздухе круг.
Огонь в жертвеннике задрожал и вспыхнул синим пламенем.
Казалось, храм наполнился сонмом потусторонних существ, тихо переговаривавших на своём уродливом языке.
Пламя вдруг стало нестерпимо ярким, таким, что осветились все потаенные уголки храма, в том числе кончики женских сандалий рядом с галереей.
— Муж мой, дай мне силу! — прошептала жрица и простерла руки к потолку.
Стены задрожали и издали приглушённый стон.
Принцесса ничего этого не видела и не слышала: она спала спокойным крепким сном, спала, как спит человек, которого не мучают ни сердце, ни разум, ни совесть.
Маркуса в храм не пустили, в дом жрицы тоже не пригласили, поэтому, не желая упускать подругу из виду, более-менее удобно устроился в одной из беседок. Из дорожной сумки и пары плащей получилась неплохая постель.
Ему не спалось, и принц волей-неволей вернулся к обстоятельствам, приведшим его к нынешнему убогому ночлегу, а именно, странному поведению жрицы. «Ты чужестранец», — сказала она и закрыла перед ним двери. Другие жрицы никогда не возражали против того, чтобы он скоротал вечерок в их обществе. Хотя, может быть, это и правильно. В конце концов, храм Изабеллы — это не просто храм. Он утешил себя тем, что в каждом доме свои порядки.
Сон не приходил; принц считал звёзды, думал о том, когда снова увидит любимую гору Анариджи с её зелёными склонами и блестящими шапками снегов и отчий дом в Джосии, где он так давно не был.
А жрица все кружилась в своем бешеном танце, временами останавливаясь и хлопая в ладоши.
Запыхавшись, она обернулась и презрительно посмотрела на маленькую статуэтку Изабеллы рядом с жертвенником.
— Ты мне не помешаешь, — по-змеиному прошептала она и, рассмеявшись, набросила на статуэтку покрывало.
— Черная ночь, тьма, расстилающаяся над миром, разомкнись, не спящий страж, подними свое ухо, услышь мои слова! Неутомимый охотник, поднимись сюда, одним прыжком преодолей расстояние, длиною в жизнь. Пусть боятся, пусть слышат твое дыхание, ибо час настал, и работа должна быть исполнена. Взываю к тебе, пёс мой Даур, приди сюда за душой Стеллы Акмелур, пусть ей не в тягость войти в твоё царствие. Да не будет она лишена твоей милости, и не задержится здесь долее положенного, — речитативом повторяла жрица. — Прими душу её, возьми душу её, приведи её прямо к Дрегону! Не прояви к ней своего милосердия!
Она вытащила из мешка заранее приготовленного ягнёнка, спящего так же сладко, как и Стелла, и вынула из-за пояса нож. Положив жертву на алтарь, жрица одним движением перерезала ей горло. Алая кровь брызнула на руки, потекла по камням, загораясь чёрным пламенем.
— Неутомимый зоркий охотник, я взываю к тебе! — в исступлении продолжала жрица. — Расскажи господину, что эта женщина, — она указала на принцессу, — причина многого зла, причинённого Тарис. Скажи ему, что душа этой женщины чернее сажи, что, будучи при первом своем рождении колдуньей, она опоила Тарис дурманным зельем, а потом, опасаясь небесного гнева, укрылась в Атмире, дабы потом войти в это тело. Скажи, что она замышляет новое зло, что она хочет открыть то, чего нельзя открывать. Пусть покарает её недремлющее око твоего господина! Позови Мериада, священный пёс! Я не обманываю тебя, я знаю, где Тарис, я вижу Тарис, слышу, кого она зовет. Я знаю, кого она любила и будет любить, кого она ждала и будет ждать. Я знаю все, и правда глаголет моими устами.
