Гас уперся кончиком языка в щеку.

– Кажется, я раньше уже пару раз слышал подобную болтовню. Ты твердо знаешь, как сделать меня богатым, и от меня требуется только вложить немного денег, чтобы дело пошло.

– Ты в своем праве: хочешь – верь мне, а хочешь – не верь, но если сочтешь меня лжецом, это будет твоя потеря. Чтобы дело сдвинулось с мертвой точки, мне действительно понадобятся вкладчики, крупные вкладчики. Если желаешь сохранить свои двадцать процентов от того, что я теперь называю «Медной шахтой Четыре вальта», тебе придется инвестировать, скажем, две тысячи долларов. Так что, как видишь, я предлагаю тебе прекрасную сделку. – Маккуин сверкнул хитрой улыбкой. – В конце концов, ты мой сын.

Гас запрокинул голову в смехе и затрясся.

– Думаешь, я дам тебе две тысячи долларов, чтобы вложить их в медную шахту, которую даже тебе не хватает наглости назвать стоящим делом. Боже, как же заманчиво наконец избавиться от тебя... если бы при этом я не лишался своих кровно заработанных денег.

Джек Маккуин поджал губы:

– Если инвестировать тебе не под силу, мой дорогой мальчик, тогда можешь выйти из игры. Я прямо сейчас готов дать тебе эти две тысячи долларов за твою долю. Как говорится, деньги на бочку.

Все еще смеясь, Гас оперся бедром о стог сена и взял отчет. Клементина поднесла ближе фонарь. К ее удивлению, закончив читать, Гас передал документы ей.

– Думаешь, мне стоит продать долю? – спросил он, глядя через плечо жены, пока она изучала бумаги.

– Делай так, как считаешь наилучшим, Гас.

Он фыркнул, и его губы расплылись в яркой как солнечный свет фирменной улыбке Гаса Маккуина.

– Это ты сейчас так говоришь, чтобы потом иметь возможность переложить вину на меня, когда окажется, что было идиотством поддаться на уговоры старого мошенника.

Клементина посмотрела в смеющиеся глаза мужа и поняла, что не имеет значения, какую хитрую и подлую игру замыслил Одноглазый Джек. У них все равно не наберется двух тысяч долларов, чтобы вложить в медное дело, но, несомненно, чета Маккуинов найдет, на что использовать те деньги, которые старик готов заплатить за долю Гаса.

Джек вытащил из папки еще какие-то документы.

– Я взял на себя смелость составить с моим адвокатом договор, по которому я получаю твои обесценившиеся двадцать процентов в обмен на две тысячи полновесных долларов. И даже привез с собой все, что может тебе понадобиться для подписания. – Одноглазый потряс маленькой бутылочкой, закупоренной пробкой. – Надеюсь, чернила не замерзли по пути сюда. – Отец Гаса вытащил пробку зубами, обмакнул перо и тщательно стряхнул каплю с кончика, прежде чем вместе с договором передать перо сыну.

Гас сузил глаза, взглянув на бумагу.

– Ты был так уверен, что я захочу продать свою долю, что все это написал заранее?

Джек Маккуин покачал головой, издав нарочито драматичный вздох.

– Твоя подозрительность, наверное, даже тебя порой тяготит. Я составил два документа, Густавус. Один на случай, если ты захочешь продать свою часть, а другой — если ты решишь закрепить наше товарищество в недавно переименованной «Медной шахте Четыре вальта». Еще не поздно передумать.

– Ну конечно, передумать и вручить тебе две тысячи долларов, которых у меня нет и которые я горю желанием положить тебе в карман. – Гас принял от отца договор купли-продажи и трижды перечитал его, прежде чем положить бумаги на стог сена и поставить внизу свою подпись.

– У меня такое ощущение, что однажды ты об этом пожалеешь, – с печальной улыбкой произнес Джек Маккуин. – И тогда неизбежно будешь винить меня. Ты опять все перекрутишь в своей благочестивой голове, чтобы я вышел злодеем, а не ты – дураком. Вот деньги, только казначейские банкноты, никаких дутых банковских векселей и облигаций. Полагаю, ты захочешь их пересчитать.

– Чертовски верно.

Гас внимательно изучил каждую банкноту. Даже поднес одну к свету фонаря, заподозрив, что попалась подделка. Джек нарочито медлил с уходом, словно не хотел, чтобы сын со снохой подумали, будто он торопится побыстрее уехать.

– Будь я проклят, если догадываюсь в чем именно, – сказал Гас, когда они вместе с женой стояли в сарае и наблюдали, как Одноглазый Джек пересекает на санях двор, – но в чем-то он точно нас надул.

– По крайней мере у нас появилось немного наличных, как раз когда деньги так сильно нужны. И ты освободился от отца.

Гас обнял жену за талию, и Клементина повернулась к мужу. Выражение его лица казалось жестким, почти горьким. А глаза потемнели от эмоций, которых она не могла распознать. Не страх, это точно, но и не злость. Муж выглядел каким-то… испуганным.

– Гас?

Он крепче сжал ее и притянул ближе к себе.

– Не знаю, смогу ли когда-нибудь освободиться от него, малышка. Он – моя кровь. 

* * * * *

На следующее утро Гас показал Клементине газету, которая вышла в Оленьем Приюте только на прошлой неделе. Какой-то фермер продавал сено — за дорого, но муж сказал, что сейчас у них есть деньги, а положение отчаянное. Как и в прошлые годы, их собственных запасов сена хватало только на прокорм лошадей в зимние месяцы. Нынешней зимой, чтобы сохранить стадо, им требовалось значительно больше фуража.

– Я могу обернуться туда и обратно за два дня, если поднажму, – размышлял вслух Гас. – Скотина просто не протянет на той скудной траве, которую может сыскать. Если удастся подкормить коров в самые сильные вьюги, многие переживут зиму.

Клементина забрала газету из рук мужа, чтобы взглянуть поближе.

– Какой стыд! – воскликнула она и слегка фыркнула.

– Что может быть стыдного в сене?

– Да не в сене. Вот. – Она с деланным возмущением постучала по объявлению пальцем. Ее губы вовсю напрягались, чтобы не растянуться в улыбке. – Реклама красных фланелевых панталон для леди. Их доставляют в наши края прямиком из Парижа. Трудно представить.

Гас округлил глаза и скривил рот в похотливой ухмылке.

– Как раз представляю.

Клементина попыталась сдержать рвущийся из горла смех ладонью, но Гас сделал это своими губами. Они мгновение впивались друг в друга, прежде чем разделиться.

Клементина убедилась, что муж тепло оделся, суетясь так, будто он был одним из детей. Множество слоев из шерсти и меха. Шерстяные подштанники и три пары шерстяных носков. Шерстяная рубашка в красную клетку, флисовые брюки, полушубок и поверх всего этого пальто из буйволиной шкуры. Сапоги по колено на меху с кожаными застежками и медными пуговицами. Шапка из тюленьей кожи и такие же перчатки с шерстяной подкладкой.

Гас пошел в кухню, где Сафрони кипятила скопившееся за неделю белье, а ребятишки играли у теплой печи.

– Папочка! – воскликнула Сара, когда он наклонился поцеловать ее на прощание. – Ты похож на медведя!

– Если он не будет осторожничать, – поддразнила Клементина, когда надела свой тулуп, – то распугает всех коров.

Сара смерила Клементину взглядом полным презрения.

– Какая ты глупая, мама.

Клементина с Гасом смеялись вместе, выходя из кухни во двор. В прошлом месяце, когда намело много снега, Маккуин превратил повозку в сани, сняв колеса и приделав к ней ясеневые полозья. И сейчас жена помогла ему прикрепить надставку для перевозки сена. Воздух дребезжал от холода, и назревала новая метель, темнеющая в горах. Облака казались тяжелыми и мрачными, цвета мокрого сланца.

– По крайней мере снег пока не пошел, – сказала она. Гас закончил запрягать коней и покатил повозку по заледенелому двору.

– Не сглазь. – Улыбаясь, он потряс перед женой пальцем, и внезапно Клементина подумала, что в последнее время они много смеялись. Смеялись и упивались любовью, от которой словно захмелели.

Гас взобрался в сани и обернул кожаные поводья вокруг рук в перчатках. Посмотрел на жену, и она увидела, как сверкнули зубы под рыжевато-коричневыми усами.

– Если, пока буду в Оленьем Приюте, выдастся такая возможность, – сказал он, – непременно куплю тебе пару этих постыдных красных фланелевых панталон... Н-но!