Однако Гас по-прежнему мечтал разбогатеть и жить в роскоши за счет добычи серебра. И похоже, эти мечты не шибко сочетались с гибелью пятнадцатилетнего мальчишки в руднике, которым формально владел именно Гас.

– На доход от этой шахты нынешней осенью мы сможем купить еще несколько породистых быков.

– А у тебя большие планы, да, братец? – усмехнулся Рафферти. – В городе поговаривают, что ты стремишься попасть в окружную ассамблею.

Гас густо покраснел и покачал головой.

– Не-а, пустая болтовня. Не знаю как ты, Зак, но я хочу разбогатеть, пока молод, чтобы бездельничать на старости лет. Вот ты что будешь делать, когда станешь слишком немощным, чтобы объезжать лошадей и сгонять скот?

– Думаю, застрелюсь.

Зак отодвинул свой стул, царапнув ножками по полу, и взял полупустую бутылку виски.

– Пожалуй, лягу сегодня пораньше. Нас ждет долгая неделя, если собираемся заготавливать сено.

– Ты разве не хочешь пирога? – спросил Гас.

Рафферти помахал бутылкой перед лицом брата и осклабился лишь для того, чтобы позлить его.

– Виски будет мне лучшим десертом.

– Зак... – Гас поднялся на ноги, засунул руки в карманы и посмотрел на носки своих сапог. – Я ведь не случайно натолкнулся на тебя семь лет назад. А потому что искал тебя. Всерьез искал... Мне потребовалось больше четырех лет, чтобы найти тебя.

Рафферти удивленно уставился на брата. Клементина вытерла руки о передник, не глядя ни на одного из мужчин.

Гас поднял голову, и Рафферти увидел на его лице искренние чувства. Возможно, любовь. Возможно.

– Хорошо, что ты снова дома, – заплетающимся языком сказал Гас. – Может, на этот раз ты решишь остаться насовсем.

– Хорошо быть дома, – протянул Зак, не обещая ничего, но даже эти слова по вкусу напоминали щелочную пыль.

Рафферти ушел из дома брата и пересек сенокосный луг, направляясь к старой лачуге охотника на буйволов. Скрывшись в тени тополей, он обернулся. Гас и Клементина вышли на крыльцо, чтобы проводить его. Брат стоял позади жены, положив подбородок ей на голову и обняв чуть ниже грудей.

Зак вошел в хижину, закрыл дверь и прислонился к ней спиной. Внутри было темно: солнце скрылось за холмами, и свет не лился из единственного окна. В доме пахло плесенью и нежилым помещением. Рафферти вылил в горло остатки виски. 

– Что это за противное варево? – спросила Клементина.

Заметив в глазах женщины искорки смеха, Эрлан закусила губу, чтобы скрыть улыбку.

Ханна Йорк подперла кулаком бедро, в ее глазах тоже танцевали чертики.

– Ты прекрасно знаешь, что это сарсапарель[35], Клементина, деликатный дамский напиток. Поэтому перестань морщить свой бостонский носик.

– Да, но мне интересно, с какой стати ты пытаешься накачать меня этим пойлом для трезвенников, – пробулькала Клементина, будто говорила с набитым бобами ртом.

Эрлан пришлось прихлопнуть губы рукой, чтобы не захихикать.

– Перестань разыгрывать из себя розанчика, женщина, и давайте уже выпьем по-настоящему.

Смеясь, Ханна направилась к покрытому лаком шкафчику и вытащила коричневую бутылку. Затем принесла три пустых стакана и в каждый налила на два пальца фон-квейского напитка под названием «виски».

Эрлан осторожно пригубила. На вкус жидкость была горькой, но оставила в животе более сильное покалывание, нежели рисовое вино саке. Китаянка сделала два глотка побольше. Действительно приятный напиток. Затем уже хорошенько отхлебнула из стакана. Губы с трудом отлипали от зубов, а в животе гудело. Воистину расслабляющий напиток.

Эрлан украдкой глянула на двух женщин, сидящих напротив нее на обитом золотой парчой диване. Лавочник Ву предупреждал, что ее никогда не примут в этой дьявольской стране, что её будут обзывать и смеяться над ее ножками-лилиями. И он, казалось, удивился, а возможно, втайне обрадовался, когда Ханна Йорк позвала его молодую жену в гости. Но с другой стороны, как объяснил Сэм Ву, миссис Йорк когда-то была девочкой для удовольствий и потому сама числилась изгоем.

Эрлан наклонила голову к хозяйке дома.

– Для меня большая честь, что вы пригласили меня к себе.

От улыбки на щеках Ханны появились ямочки.

– Мы с Клементиной подумали, что тебе, наверное, жутко не хватает женского общества, особенно учитывая, что ты совсем недавно вышла замуж и все такое.

Клементина тоже улыбнулась и отпила из своего стакана. Эрлан была рада, что этикет заставляет ее следовать благому примеру. Этот виски оказался очень вкусным напитком.

В окно подул ветерок, всколыхнув бахромчатую скатерть на столе и листья папоротника в горшке. Хотя обстановка была непривычной для Эрлан, ей нравился этот дом. В грязных Радужных Ключах, где во всем отсутствовала гармония, где даже дороги были отвратительно прямыми, этот дом казался лотосом посреди заросшего пруда. Возможно, тому причиной, что здесь обитала одинокая женщина, и поэтому в атмосфере жилища преимущественно чувствовалась сила инь. Эрлан задалась вопросом, что значит быть Ханной Йорк и угождать и прислуживать только себе. Мысль была тревожной, и китаянка прогнала ее прочь. Клементина поставила стакан на чайный столик перед собой.

– О, Эрлан, дорогая. Я чуть не забыла.

Она взяла квадратный сверток со стоящего рядом с ней кресла.

– На этой фотографии я запечатлела тебя и Сэма в день вашей свадьбы. – Жесткая коричневая бумага шелестела, когда Клементина разворачивала ее. – А Ханна вставила снимок в рамку.

Эрлан приняла подарок и низко поклонилась.

– Тысяча тысяч благодарностей. Эта вещь поистине достойна императрицы.

Китаянка восхищенно смотрела на фотографию в серебряной рамке. На ней Эрлан была в своем свадебном платье с летящими журавлями, ее черты лица казались такими застывшими, будто она облачилась в оперную маску, а рядом с ней стоял лавочник Ву в своем чужеземном пальто с раздвоенным хвостом. С виду он был доволен своей невестой, но ведь это было до того, как она приставила нож себе к шее.

– Знаешь, Клементина, – сказала Ханна, – тебе бы почаще фотографировать людей на свадьбах, да и при других знаменательных случаях, ну, на именинах и прочих праздниках. А потом продавать снимки. Представь, сколько милых дамских мелочей ты могла бы накупить на собственный небольшой заработок.

Клементина сложила оберточную бумагу в идеальный квадрат и положила ее на столик рядом с пустым стаканом.

– Гордость никогда не позволит Гасу смириться с тем, чтобы его жена работала, дабы позволить себе какие-то удовольствия, по его мнению, он сам должен обеспечивать все мои нужды.

Ханна фыркнула.

– В большинстве случаев я не вижу, чтобы он обеспечивал тебя даже самым необходимым, не то что всем нужным. И не заметно, чтобы его гордость избавляла тебя от этой каторжной работы на ранчо.

Клементина бросила на подругу жесткий взгляд.

– Не начинай, Ханна. Гас добр ко мне. Ты знаешь, что так и есть.

Миссис Йорк пожала плечами, подняв подбородок, словно, как подумала Эрлан, кутаясь в изодранный соломенный плащ гордости.

– Если тебе понравилась фотография, Эрлан, – оттаяла Ханна, – Клементина может сделать еще одну, чтобы ты отправила ее своим родственникам в Китае.

Эрлан не могла поднять глаза и посмотреть на женщин. Если она хочет стать им подругой – о, ей этого очень-очень хотелось! – они должны узнать о ее позоре и принять ее, несмотря ни на что.

– Благодарю вас за столь любезное предложение, но у меня не осталось семьи в Китае. Мать умерла, а отец отказался от меня. – Эрлан положила ладони на бедра и заставила себя поднять голову, чтобы встретиться с собеседницами взглядом. – Он продал меня работорговцу в Фучжоу за сто таэлей серебра.

– Но почему же он так поступил? – Внезапно Клементина оказалась на стуле рядом с ней и схватила ее за руку. Эрлан почувствовала силу ян, дух воина, и слегка успокоилась.