– Но я хочу остаться.

Его лицо приняло знакомое суровое выражение, и она подумала, что муж сейчас прикажет ей уйти.

Но крик Нэша «Давай клеймо!» отвлек его.

Мексиканский паренек через весь загон тащил упирающегося теленка к костру. Шею животного обвивала веревка из сыромятной кожи, другой конец которой был обмотан вокруг выступа седла Пало. За ними трусила мать малыша, беспокойно мыча и качая рогами. Белые зубы паренька сверкнули на смуглом лице.

– Собираетесь поджарить нам несколько «устриц из прерии» на ужин, сеньора Маккуин? – крикнул он.

Не поняв его слов, Клементина махнула и улыбнулась в ответ. Пало доставил брыкающегося теленка к Поджи и Нэшу, которые, прихватив за шкуру, выбили из-под несчастного ноги и опрокинули его на бок как тюк сена. Пало свернул лассо, пока Поджи и Нэш удерживали брыкающееся животное на земле. Панический вопль теленка перерос в болезненный рев, когда Гас рассек его ухо острым ножом, а затем отрубил яички и бросил их в окровавленное оцинкованное ведро. Сунул руки в перчатки, схватил раскаленное тавро и прижал его к красному боку теленка. Раздалось шипение, появились клубы белого дыма, запах паленой шерсти и горящей плоти. Теленок закричал.

Клементина повернулась, сделала три спотыкающихся шага, согнулась пополам, и её вырвало в пыльную траву.

Она не разгибалась, пытаясь восстановить дыхание. Сердце громыхало в ушах. Вонь обугленной шкуры наполняла ноздри, и Клементина тяжело сглотнула, подавляя новый позыв подступавшей к горлу тошноты. Тут послышался скрип седла. Подняв голову, Клементина открыла затуманенные глаза и уставилась на лошадиный бок, пыльный сапог в железном стремени и руку, держащую деревянную фляжку и чистый голубой платок.

Женщина молча приняла предложенное. Ополоснула рот теплой водой, сплюнув, как жующая табак погонщица мулов. Смочила платок и начисто вытерла лицо, ни разу не взглянув на всадника.

Клементина вернула спасителю флягу, по-прежнему не глядя на него. Заревел другой теленок, и в горячем воздухе разнесся свежий запах паленой шерсти. Клементина снова зажмурилась.

– О, пожалуйста, скажите… им ужасно больно? – осипшим голосом прохрипела она.

– А ты как думаешь? Если не можешь это вынести, Бостон, проваливай домой к мамочке.

– Я дома, – сказала Клементина. Она солгала, и Зак это знал.

За спиной она услышала шаги, и до нее донесся голос мужа, снова напряженный от гнева.

– Когда ты начнешь делать то, что тебе велят? Теперь видишь, о чем я тебе втолковывал, когда говорил, что это зрелище не для леди? Сейчас же возвращайся в лагерь.

– Нет. Я остаюсь. – Она подняла голову. Поля черной шляпы Рафферти скрывали большую часть его лица, и Клементина не видела его глаз. – Я остаюсь, – повторила она. Специально для него.

Двумя пальцами Зак коснулся своей шляпы, будто выражая одобрение. Потянул повод, повернув голову коня. Мгновение он молча рассматривал Клементину.

– Клеймение не причиняет телятам особой боли. Всего лишь выжигает шерсть и немного шкуры. – Рафферти сжал колени, лошадь развернулась в облаке пыли и прорысила обратно к загону.

Клементина осталась, хотя с трудом могла вынести зрелище того, как Гас клеймит скот. Наверняка телятам больно, решила она, иначе бедняжки не кричали бы. Миссис Маккуин задержала взгляд на Пало и палевом псе, Атта-бое. Даже будучи почти слепым, пес ловко пробирался через сгрудившийся скот, безошибочно выбирая теленка без клейма на боку и гоня его к вертящейся веревке паренька. Уголком глаза Клементина продолжала улавливать движение, но не оборачивалась, поскольку не хотела смотреть на этого мужчину. Не станет на него смотреть и все тут.

Но вскоре сдалась и подняла глаза.

Длинные загорелые пальцы раскручивали кожаную петлю, вырисовывая в воздухе мягкие плавные круги. Тугие мышцы бугрились, прогибались и вздувались при каждом движении руки. И лассо все плыло и плыло, паря в воздухе, а затем каким-то чудом скользнуло под живот бегущего теленка, связывая его задние ноги. Руки Рафферти быстро мелькали, закрепляя свободный конец лассо на выступе седла. Бедра напряглись, когда он перенес свой вес на стремена, пресекая попытку пленника сбежать. Кожаная веревка со скрипом натянулась, полностью стреножив ноги теленка, бедняга с глухим ударом свалился на бок, готовый к клеймению.

Зак повернул голову и заметил, что она наблюдает за ним. Их взгляды встретились. Поток крови с гулом пронесся сквозь тело Клементины. Кожа потеплела и увлажнилась, а одежда внезапно стала колоть, будто сотканная из чертополоха. По-прежнему не отводя от невестки глаз, Рафферти дернул рукой, и лассо рассекло воздух. Теленок вскинул голову и с низким ревом принялся отплясывать на свободе.

– Черт побери, видали? – воскликнул Поджи. – Парень-то потратил петлю впустую. Да за все время, пока его знаю, он ни разу не промахивался!

Закручиваясь по спирали, искры от огня поднимались в предвечернее серо-голубое латунное небо. Ветер вернулся, унося прочь пыль и заодно развеивая уютный запах кофе и горящего тополя. В вечерней тиши скотоводческого лагеря Клементина почти забыла о том, что было днем: песок и пекло. И насилие.

Она сидела на пне, скованная юбками. Гас примостился на земле перед женой, опершись спиной на ее колени. Он теребил свои усы, изучая учетную книгу в попытках оценить, сколько коров было потеряно из-за зимних буранов, хищников и воровства Железного Носа.

Другие в качестве подпорки использовали седла и скатанные одеяла. Поджи и Нэш продолжали болтать без остановки, подливая виски из фляги в кофе, когда думали, что Гас на них не смотрит. Зак Рафферти сидел в стороне, курил и чистил ружье.

Клементина заставила себя встать и собрать грязную посуду в треснутую лохань для мойки. Спускаться к реке было боязно, но следовало управиться с посудой до темноты. Хотелось попросить Гаса пойти с ней, но Клементина решила, что лучше уж с нее снимет скальп Железный Нос, нежели она выкажет свои глупые страхи перед мистером Рафферти.

Вдали от лагеря вечер, представлявшийся тихим, был полон звуков. Квакал гортанный хор лягушек, каркала белокрылая сорока, журчала по каменистому руслу река. О, как заманчиво лечь в горячую ванну и хорошенько отмокнуть! На лицо и волосы налипла пыль, кожа чесалась под косточками корсета. Клементине казалось, что она не была по-настоящему чистой с тех самых пор, как покинула Бостон.

Едва закончив выполаскивать песок с последней тарелки, она заметила, что лягушки замолчали. Даже река перестала напевать свою песню. У Клементины сперло дыхание и напряглись уши. Послышался звук шагов по траве и мягкий шелест листьев. В животе затрепетало, а кожу головы стало покалывать. Она медленно повернула голову…

Затрещал расступившийся кустарник, и на фоне лавандового неба появился мужской силуэт.

Клементина бултыхнулась бы вниз головой в реку, если бы незнакомец не схватил ее за плечо.

– Осторожней, Бостон. Ты вся такая нервная сегодня вечером, прямо как необъезженная кобыла.

Клементина пошатнулась и снова чуть не свалилась в воду.

– Вы напугали меня, мистер Рафферти, – сказала она, стараясь сохранять спокойствие, хотя чувствовала, как к щекам поднимается жар. – Однако не сомневаюсь, что вы этого и добивались.

– Опять ты за свое. Я лишь пытаюсь быть джентльменом, а ты снова приписываешь мне какие-то мерзкие побуждения. Что, если я просто собирался помочь тебе с посудой?..

Он замолчал, когда громко зашумели ивовые ветки, на этот раз на другом берегу реки. Зак поднял голову, и его ноздри дрогнули, как у собаки, учуявшей запах. Он наклонился к Клементине так близко, что она ощутила горячий порыв дыхания у себя на щеке.

– Шшш. Чувствуешь его душок?

Она не чувствовала никакого душка, поскольку не могла дышать, и ничего не слышала из-за стука сердца прямо в ушах. Клементина ненавидела свою трусость и пыталась прогнать ее прочь. Но, казалось, что страх – перед индейцами и дикими животными, перед ветром и одиночеством – был неотъемлемой частью женской доли в этих краях.