Простыни сбились внизу постели, ночная рубашка скомкалась на талии. Воздух холодил обнаженную кожу. Но Клементина даже не шевельнулась, чтобы прикрыться. С содроганием сердца она глубоко вдохнула. В горле скребло, в груди возникла саднящая боль.

Согнутыми пальцами Гас провел по ее рту, потянул за нижнюю губу.

– Господи, ты такая узенькая. У меня… никогда прежде не имел девственницы. Никак не ожидал, что ты окажешься такой узкой. Было очень больно, да?

– Да.

– Ох, малышка. – Он приподнялся над ней, обхватил бледное лицо ладонями. – Я так сильно тебя хотел, что не смог… В следующий раз постараюсь нежнее, медленнее.

  В глазах вскипели слезы, и она зажмурилась. Но не от боли ей хотелось плакать. А от разочарования. Почему-то Клементина ждала, что этот сокровенный акт что-то изменит в их отношениях. Сделает их правильными и совершенными. «Сотворивший вначале мужчину и женщину сотворил их. Посему оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей, и будут два одною плотью…». Единою плотью. Муж взял ее, обладал ее телом. Сейчас они должны сделаться одним целым. Но все же никогда прежде Клементина не чувствовала себя более одинокой.

– Я люблю тебя, малышка, – прошептал Гас и замер, и Клементина знала, чего он ждёт. – Надеюсь, ты поняла, как полюбить меня, – продолжил он, когда молчание затянулось.

Клементина открыла глаза. Его лицо парило над ней. Гас улыбался ей глазами, и она внезапно вспомнила о первой встрече с ним, ковбоем её мечты.

– Я постараюсь любить тебя, Гас, – обещала она. – Постараюсь.

Он выдохнул сквозь смех.

– Клементина… всегда такая серьезная. – Гас поднял руку жены и провел большим пальцем по шрамам, оставленным отцом. – Больше никто не причинит тебе боли, малышка, – сказал Гас, но она-то знала, что он лжет. Он сам легко мог причинить ей боль, даже не желая того. 

* * * * *

Горячий воздух, воняющий низкосортным виски и застарелым потом, ударил в нос Заку Рафферти. Он позволил двери закрыться за ним с глухим ударом, и присутствующие повернулись к нему. Все, за исключением рыжеволосой женщины, которая раскладывала пасьянс за столом у плиты.

Он повесил патронташ на вешалку из оленьих рогов под табличкой, гласившей: «Оставляйте оружие здесь». После чего направился к барной стойке в обход лужи воды.

– Вечер добрый, Сафрония, – сказал Зак подтиравшей пол женщине.

За ее юбки цеплялся ребенок лет трех. Девочка взглянула на Рафферти, ее глаза широко распахнулись, и вокруг пальца, засунутого в рот, начала расплываться улыбка. Рафферти взъерошил светлые кудряшки, а затем потянул малышку за ухо, и в ладони каким-то волшебным образом появилась монетка.

– Ой, посмотри-ка сюда, маленькая Пэтси. У тебя из ушек выскакивают пятаки.

  Смеясь от радости, девчушка схватила монетку. Женщина наклонила голову и что-то пробормотала, черная вуаль на лице едва колыхалась от ее дыхания.

Рафферти бросил мелочь на стойку, испещренную круглыми следами от стаканов.

– Лей хорошего пойла, Шило, – скомандовал он. – Не той бормотухи из бочки.

Шило вытащил пробку зубами, поставил бутылку перед Рафферти, чтобы тот налил себе, сгреб монеты и бросил в ящик для денег.

Рафферти положил на прилавок еще двадцать пять центов.

– Составь мне компанию.

Круглое черное лицо расплылось в широкой улыбке.

– Не хочу задеть ваши чувства отказом, сэр.

Шило плеснул себе выпивку и, подняв стакан, произнес:

– Ваше здоровье.

– И твое.

Рафферти глотнул половину рюмки и дернулся. Алкоголь сдобрили кайенским перцем, чтобы добавить огонька, и адская смесь чертовски драла горло. Однако, достигнув желудка, пойло расслабило его нервы, натянутые как скрипичные струны.

Зак развернулся, прислонился к барной стойке и принялся обозревать «Самое лучшее казино Запада».

Ветер дико завывал, колыхая листы жестяной крыши. Две большие медные лампы с красными стеклами висели на стропилах, скрипя и раскачиваясь, придавая помещению жуткий вид. Новое пианино стояло у дальней стены, его клавиши злорадно ухмылялись.

Сафрони закончила мыть пол и теперь опустошала плевательницы, выливая содержимое в ведро, а ее дочь по-прежнему держалась за юбки. Зак задался вопросом, насколько он должен изголодаться, чтобы на это пойти. Пожалуй, не так уж и сильно, ведь, если припомнить, он делал кое-что и погаже. В красном свете черная вуаль придавала женщине таинственности и экзотичности. Словно девушка из гарема в дешевом цирке. Но однажды он видел скрытое под вуалью лицо, видел, что с ней сотворили, и не мог обманываться.

Две шлюхи скучающе развалились на стульях. Обычно их было трое, и Зак предположил, что третья сейчас, наверное, в задней комнате ублажает клиента. В зале был занят только один стол: трое мужчин перекидывались в покер. Похоже, игра шла напряженная, раз никто не разговаривал. Щегольский покрой одежды одного из игроков выдавал профессионала.

На ночь Шило отложил свою скрипку, поэтому никто не танцевал. Единственный шум исходил от овчара в черной цилиндрической шляпе и фартуке с нагрудником, который стоял в конце барной стойки и за неимением собеседника беседовал сам с собой. И все потому, что овчары так же приветствовались в стране крупного рогатого скота, как шлюха в гостиной пастора.

Рафферти решил поразвлечься, наблюдая за миссис Йорк. За надменной, порочной миссис Йорк, которая усердно изображала, что ей нет до него дела.

Одна из проституток – вроде бы Нэнси – встала и неторопливой походной направилась к нему. Ее губы, окрашенные в красный цвет товарного вагона, искривились в усталой улыбке.

– Тоскуешь в одиночестве сегодня, Рафферти?

Зак покачал головой и улыбнулся, чтобы смягчить отказ. Его взгляд вернулся к Ханне Йорк. Должно быть, пасьянс не сошелся, поскольку она перетасовывала карты. Маленькие белые ладошки двигались так же грациозно, как крылья голубки. У нее были манящие глаза и волосы глубокого рыжего цвета – подобный окрас у лошадей называли «кровавая масть».

Овчар отлип от барной стойки и подтянул ремень. Нэнси увидела, что он приближается, и поспешила прочь. Спустя мгновение нос Рафферти атаковала вонь заросших шерстью монстров,а уши заложило от голоса, скрипучего как ржавые ворота.

– Если бережешь свой сок для Ханны, можешь об этом забыть.

Рафферти повернулся, чтобы взглянуть в лицо, иссушенное ветрами и солнцем.

– Да? – откликнулся он. – И почему же?

– Она чурается всех, эта Ханна Йорк. Сейчас вообще не пускает мужчин в свою постель – ни ради удовольствия, ни ради денег. Говорят, еще два года назад эта фифа продавала свое тело в Дедвуде.А теперь сидит с медной пластинкой между ног. Слишком гордая, чтобы якшаться с мужиками. – Овчар тяжело вздохнул. – Черт. Какая шикарная шлюха зазря пропадает.

Губы Рафферти растянулись в улыбке. Но у пастуха, видевшего глаза Зака, сошли с лица все краски.

Взгляд Рафферти вернулся к миссис Ханне Йорк. Красные фонари отбрасывали свет на ее белые плечи, в волосах мерцали огненные искры. Дамочка знала, что он наблюдает за ней, что хочет ее. Но сидела на месте и раскладывала дурацкий пасьянс, будто была совершенно одна в этом мире. И будто ей это нравилось.

Многие месяцы он пытался обаять эту женщину, чтобы затащить ее в постель, и все без толку. Может, в словах овчара был смысл, и требовался более прямой подход. Зак осторожно поставил стакан на прилавок.

– Дай-ка мне бутылку, Шило.

– Мигом, – негр достал из-под прилавка пустую бутылку и наполнил из бочки. Ртом заткнул пробку и спросил Рафферти, не завернуть ли покупку.

– Нет, спасибо. Доброй ночи, Шило.

– Доброй ночи, ковбой.

Зак Рафферти засунул бутылку в карман пальто и на выходе забрал свой пистолет. Он не взглянул на Ханну Йорк, равно как и она на него. 

* * * * *

Рафферти пошел не к парадному входу в большой белый дом, а поднялся по ступеням к боковой двери. Попробовал повернуть ручку и не удивился, обнаружив, что дверь заперта.Вытащил из кармана буравчик и кусок проволоки. В считанные секунды задвижка с мягким щелчком скользнула вбок, и он проник внутрь.