Арлетта хныкала:

— Вы не понимаете… Джей Кей не понимал… Я должна держаться. Если я не смогу, они станут считать меня нищей. Они отвернутся от меня. Кончатся ленчи… приглашения на обеды. Господи! Уже то, что Джей Кей покинул меня, и так достаточно плохо. Как он мог так поступить со мной!

За свою жизнь Фрэнку довелось присутствовать на оглашении многих завещаний. И хотя он привык к разным странностям в поведении людей и был готов ко всяким откровениям, они всегда вызывали у него чувство неловкости. Он предпочитал сделать дело, получить гонорар и перейти к следующему. Фрэнк привык считать себя хорошим адвокатом именно потому, что никогда не вникал в человеческие слабости — у него не было на это времени. В случаях, подобных теперешнему, он просто делал вид, что его это не касается. Но похоже, ему еще никогда не попадался такой поверхностный и ненадежный человек, как Арлетта.

— Все не так уж плохо, — сказал он. — Вы сможете работать вместе с Лили. В конце концов вы ее мать. Честно говоря, Арлетта, ваше положение представляется мне гораздо более выигрышным. В завещании ничего не сказано о том, что вы обязаны работать, чтобы получить свою часть прибыли.

— Нет, — отозвалась Арлетта, роясь в сумочке в поисках носового платка.

— Я советовал бы вам подумать о том, как помочь Лили. Работа не даст вам скучать, а кроме того, у вас появятся дополнительные деньги на мелкие расходы.

Арлетта вытерла слезы и хлопнула себя по колену.

— Работа? Теперь мне совершенно ясно, что вы сошли с ума, Фрэнк. У меня хватит дел в доме, я должна заботиться о дочери…

— Лили в этом больше не нуждается. Теперь у нее есть свой дом.

— Забудьте об этом, Фрэнк. Я не унижу себя. — Арлетта вспомнила времена до своей встречи с Джей Кеем.

«Ну уж нет! — говорила она про себя. — Я никогда не вернусь к той жизни. Она для меня невозможна. Никогда!»

— Постарайтесь помочь Лили управляться с бизнесом. Насколько я могу судить, она получила не бог весть что. Для начала ей нужно произвести инвентаризацию, чтобы понять, что у нее есть. Это будет нелегко.

— Лили умница, — сказала Арлетта вслух. «Умнее меня. И красивее меня. И молода. У нее есть все. А меня Джей Кей хочет окончательно превратить в ничто. Я этого не потерплю! Я найду выход! Я ему покажу!»

— Лили действительно очень умна, Арлетта. И предана своему отцу. Насколько я ее знаю, она ляжет костьми, но сделает все, чтобы осуществить его мечты.

Взяв себя в руки, Арлетта вздернула подбородок.

— Да, она такая. — Она отвела взгляд. — Она обожала его… до самозабвения.

На душе полегчало. Верно! Любовь к отцу — вот ахиллесова пята Лили! Как же она сразу не догадалась? Арлетта снова повернулась к Фрэнку и протянула ему руку.

— Благодарю вас, Фрэнк. Спасибо, что не пожалели для меня времени. Пожалуй, мне действительно стоит обо всем подумать. Наверно, я просто никак не приду в себя после смерти Джей Кея. Сама не знаю, что лезет в голову.

Поднявшись со стула, Фрэнк проводил Арлетту до двери.

— До свидания, Арлетта. Я позвоню вам.

— Будьте так любезны, — ответила она сладким голосом.

«Слишком сладким», — подумал Фрэнк, закрывая за ней дверь. Он вернулся к столу и позвонил секретарше.

— Освободите для меня приемную и передайте Лили, что я сейчас буду.

— Да, сэр.

Фрэнк направился к двери, и ему показалось, что там, где только что прошла Арлетта, воздух стал холоднее. Он ни на йоту не доверял ей. И надеялся, что Лили тоже.

Зейн отложил поездку в Бостон и, взяв машину напрокат, решил съездить в Бандеру, навестить мать. В последние два дня он много думал об отце и в результате забеспокоился о матери. После отъезда в Нью-Йорк он поддерживал с ней связь только по телефону и ежемесячно посылал деньги. Но Зейн был еще слишком зол на нее за то, как она обошлась с Лили, чтобы приехать самому. Теперь, когда он миновал крутые подъемы и спуски Чертова хребта и увидел каменистые холмы и плоские вершины столовых гор, Зейн почувствовал, как дрогнули сердечные струны, связывавшие его не столько с матерью, сколько с этой землей. Ему недоставало этих мест, недоставало отца. Зейн вдруг понял, что печаль измеряется не временем, она измеряется сердцем.

К Каньон-Лейк он подъехал с востока и оттуда сверху увидел солнце, отражавшееся от поверхности озера и заливавшее золотым светом голые холмы. Домики, столпившиеся вокруг озера, ожидали туристов на выходные, сияя свежескошенными газонами, американскими флагами, развевавшимися во дворах, геранью в огромных мексиканских горшках, установленных в простенках, и садами, сбегавшими к самому берегу озера. Зейн поехал на север от озера, туда, где среди холмов, в стороне от соседей, располагались земли Макалистеров. По каменистой дороге он подкатил к старому дому. Рано утром Зейн звонил матери и сказал, чтобы она ждала его, поэтому он удивился, когда не увидел ее на крыльце перед домом.

— Мама! — позвал он, подойдя к двери. Потом постучал. Подергал дверь, но она оказалась запертой. — Мама! — крикнул он погромче, продолжая стучать.

В доме стояла тишина. Зейн заглянул в маленькое оконце и увидел, что все занавеси опущены. Эту привычку Ханна завела в последние годы болезни мужа, когда он стал ложиться отдыхать после обеда.

В этот момент Зейн услышал скрип замка во внутренней двери и вскоре различил темную фигуру, двигающуюся к выходу. Стукнула задвижка, и дверь открылась.

— Мама? — Зейн уставился на старую женщину, которая, открыв дверь, смотрела на него пустым взглядом.

Ханна не проронила ни слова. Да ей и не надо было ничего говорить. По ее виду Зейн понял все.

Казалось, это она умерла два года назад. Ее седые волосы имели такой вид, будто она не мыла их неделями. Кожа на бледном лице висела не по годам дряблыми складками, а горбилась она так, словно на ее плечах лежали все горести мира. Она двигалась медленно и как-то механически. Однако больше всего Зейна испугало отсутствие света в ее глазах, чувств в ее душе.

— Зейн. — Она обхватила его руками и крепко прижала к себе.

Обнимая мать, он почувствовал, что от нее остались только кожа да кости.

— Мама, как я рад снова увидеть тебя! Снова оказаться дома!

— Проходи. — Ханна отступила назад, чтобы пропустить его в дом. Потом закрыла за ним дверь. — Я поставила чайник на кухне. Будешь пить?

— Да, мама, буду. — Зейн оглядел гостиную. У стены лежали газеты, скопившиеся, вероятно, за все два года. Цветы в горшках засохли, но Ханна даже не позаботилась их выбросить. В большом окне не было стекла, хотя Зейн отлично помнил, что еще в прошлом году послал деньги на ремонт и на новый кондиционер. В доме творилось что-то неладное.

Зейн прошел на кухню.

— Утром, когда ты позвонил, — сказала она, — я подумала, что надо бы испечь твой любимый яблочный пай.

— Нет, мама, я его терпеть не могу. Это папа любил яблочный пай.

— Что? — Ханна медленно повернула голову в его сторону и окинула Зейна долгим недоверчивым взглядом. Потом она пожала плечами, подошла к плите и зажгла газ под старым закопченным чайником.

Зейн оглядел кухню. Хотя она выглядела чистой, он сразу же понял, что порядок навели совсем недавно. Раковину освободили от тарелок и вычистили, но Зейн заметил, что ящики засалены, а пол давно не мыт. Не увидел он на столе и свежих цветов, а ведь мать всегда ставила их, хотя бы самые простые, полевые.

При жизни отца Ханна всегда славилась как превосходная хозяйка. Зейн привык считать ее одержимой и дотошной в этих делах. Теперь ее словно подменили.

Зейн отодвинул деревянный стул, стоявший у стола, и сел. Мать положила в обе чашки по пакетику чая и залила их кипятком. Наверное, кто-нибудь другой не увидел бы в этом ничего странного, но у Зейна в голове зазвенел сигналтревоги. Ханна никогда в жизни не пользовалась чаем в пакетиках. Она всегда покупала самый лучший чай и хранила его о серебряной чайнице, а для заварки брала доставшийся ей от матери китайский чайник с розами. Наполнив чайник кипятком, она накрывала его стеганым чехлом и ставила па кастрюльку с кипятком, чтобы чай как следует заварился.