— И сколько их было?

— Чего сколько? — недоверчиво огрызнулась Эванджелина.

— Лагерей. Сколько было лагерей и сколько лет подряд твой отец отправляет тебя туда, вместо того чтобы провести лето с тобой?

— Мой папочка…

— Хватит тебе! — воскликнула Лили громко. — Отвечай что спрашивают.

Эванджелина не сводила с нее глаз.

— Уйди.

Лили отрицательно покачала головой.

— Не забудь, что мне платят за то, чтобы я составляла вам компанию. Пора привыкнуть. Так сколько?

Эванджелина моргнула, и Лили заметила в уголке ее глаза крохотную слезинку, которая, однако, тут же высохла.

«Вот это воля!» — подумала про себя Лили.

— Столько, что я со счета сбилась. — Девочка на секунду задумалась. — Папочка может себе позволить отправлять меня в самые лучшие.

— Не сомневаюсь. И сколько тебе было, когда ты первый раз поехала в лагерь?

— Три. Сразу после того, как мать сбежала.

— Так ты почти не знаешь своей матери?

— Знаю вполне достаточно. Папочка сказал мне, что она шлюха. Я ее ненавижу.

— Наверно, ты многих ненавидишь, Эванджелина. Мать — за то, что она бросила тебя, отца — за то, что не хочет уделять тебе внимание. Если бы со мной так обошлись, я бы чувствовала то же самое. Но мне кажется, что ты и себя ненавидишь, и тут я тебя не понимаю. А знаешь почему? Потому что ты — это то, что ты сама умеешь. Будет хорошо, если ты усвоишь здесь хотя бы этот урок. Ты должна научиться паковать собственный багаж, Эванджелина. — Лили указала на брошенные рюкзаки. — Этому я учу девочек. Собирать свои вещи. Ты должна думать о своей жизни, а не о жизни матери или отца.

Лили подошла к двери и открыла ее. Не оборачиваясь назад, она сказала:

— Если я тебе понадоблюсь, я здесь.

Она тихо прикрыла за собой дверь, но так и не услышала сдавленных рыданий Эванджелины.

Зейн лежал на земле, ощущая на себе тяжесть обнаженного тела Лили. Он ласкал губами ее сосок, то сдавливая его, то отпуская. Потом, оставив его, принялся за другой. Обхватив руками ее округлые бедра, он с силой прижал их к себе. Потом поднял руки и, погладив Лили по голове, поцеловал ее в губы.

— Лили, ты меня с ума сводишь. Я так хочу тебя! — простонал он и провел языком по гладкой и нежной поверхности ее рта.

— И я хочу тебя, — прошептала она. — Пожалуйста, не заставляй меня больше ждать.

Лили просунула руку и дернула застежку его голубых джинсов. Ее рука скользнула внутрь. На какое-то мгновение она даже испугалась — таким большим и твердым оказалось то, что там было. Сотни раз, когда Зейн прижимал ее к себе, она чувствовала животом его напряжение, но никогда прежде не прикасалась к этой тверди рукой. Ощущение показалось ей самым восхитительным и волнующим. Лили нравились низкие, животные звуки, перекатывавшиеся у него в горле, и то, что он почти лишался рассудка, когда ее рука скользила вверх и вниз. Лили заметила, что, когда она касается подушечками пальцев его кончика, все тело Зейна конвульсивно вздрагивало и на лбу у него выступал пот. Чувство собственной власти над ним только усилило ее желание.

— О Боже, Лили! — простонал он. — Я не хочу, чтобы это случилось здесь.

— Но ведь это самое лучшее место, Зейн. Здесь, где нас никто не видит. Только звезды и Бог, — шептала она. — Пожалуйста, Зейн, я хочу узнать это… почувствовать тебя.

Зейн положил Лили на спину, и ее волосы легли на землю густым темным покрывалом. Он быстро стянул джинсы — последнее, что их разделяло.

Глядя в ее фиалковые глаза, Зейн с удивлением понял, что больше не боится стать их пленником. Подушечкой большого пальца он нежно провел по краю ее сердцевидного лица.

— Я боюсь сделать тебе больно. Первый раз ведь бывает больно.

— Так вот что тебя удерживает.

— Да, — благоговейно прошептал он. — Я слишком люблю тебя и никогда не смогу причинить тебе боль.

— Зейн, я не боюсь этого. По-моему, гораздо страшнее, если мы этого не сделаем. Вдруг я проживу жизнь и так и не узнаю, как это могло быть здесь, сейчас.

— Ты говоришь так, как будто мы можем расстаться.

— Никогда, любимый, — произнесла она, вглядываясь в самую глубину его глаз. — Никогда, мой голубоглазый.

Потом она взяла его руку и повела его за собой в бесконечную мягкость между ног. Она открыла ему себя. Медленно и осторожно Зейн проникал внутрь.

Лили почувствовала, как у нее внутри пробежала волна блаженства, и закрыла глаза. Хотя она все еще ощущала, как ей в спину впиваются мелкие камешки, но ей казалось, что она парит над землей. Зейн опустил голову и ласкал ее соски до тех пор, пока не услышал высокие, дрожащие стоны. Тогда он медленно и уверенно устремился вперед.

Ощутив пульсацию ее влажных стенок, Зейн потерял всякий контроль над собой. Он продвинулся как можно глубже, потом скользнул назад. Вперед и назад. Ему становилось все жарче и жарче. Когда Лили обвила его руками, шепча его имя, Зейн почувствовал, что она тоже покрылась испариной. Она не чувствовала боли, как он боялся. Ее охватила такая же безумная страсть, как и его.

Вперед и назад. Он проникал в нее снова и снова. Опять и опять. Лили приподняла бедра, позволяя ему продвинуться еще глубже. Казалось, он попал в другое измерение. Они неслись в вечность, кружась в бесконечном водовороте любви. Их тела и души слились. Зейну хотелось, чтобы этот миг никогда не кончался. Какой же он был дурак, когда хотел лишить ее и себя такого восхитительного наслаждения!

Зейн снова и снова погружался в нее, пока не услышал, что она задышала тяжело и часто, как раненый зверь. В испуге он тотчас же остановился.

— Что-то не так? Тебе больно?

— О нет, мой любимый. Нет. Нет. — Лили поцеловала его в губы, потом, взяв его руку, провела языком вдоль каждого пальца. — Мне так хорошо.

Коснувшись спины Лили губами, Зейн положил руку ей между ног. Там было очень горячо и влажно. Эти изменения, которые он вызвал в ней, возбуждали Зейна еще больше. Ему нравилось дотрагиваться до ее набухших сосков, нравилось, что она стонала все громче и громче. Зейн не мог знать, нравилось ли ей то, что он делает, по он видел, что Лили отвечает на малейшее его прикосновение. И это заставляло его желать ее еще сильнее, чем прежде.

Он продолжал ласкать ее рукой. Его указательный палец скользнул к ней внутрь. На секунду у Лили перехватило дыхание, потом наступил оргазм. Зейн не останавливался, и его пальцы снова и снова привели ее к высшей точке блаженства. Так повторялось еще несколько раз, пока она наконец не взяла рукой его член, настаивая, чтобы он вошел в нее.

Зейна поразила та удивительная легкость, с которой он сделал это теперь. Страсть превратила Лили в теплую влажную гавань, где ему хотелось бы остаться навеки. Вперед и назад. Казалось, он летел над землей. Шепнув любимое имя, он приник губами к ее шее. Лили обхватила его затылок, и из глаз у нее покатились слезы счастья.

Лили прижалась к Зейну и подумала: будет ли так всегда или только б первый раз сексу позволено подняться до мистических высот?

— Я люблю тебя, Лили, — прошептал он. — Ты моя. Моя и больше ничья.

— А ты мой, — ответила она, глядя на него влюбленными глазами.

Зейн перевернулся на бок и прижал ее к себе. Лили положила голову к нему на грудь. Они видели только луну, звезды и друг друга. И никто из них не заметил пары изумрудных глаз, наблюдавших за ними из-за большого куста пурпурного шалфея.

После отъезда первой партии ребят Зейн записал их имена, адреса и телефоны в дешевую записную книжку, купленную на газозаправочной станции в Каньон-Лейк. О каждом из мальчиков он сделал пометки, почти как Лили в своей тетради. Но если Лили писала о личных взаимоотношениях и проблемах, то Зейн записывал в основном данные об их семьях, которые ему сообщали дети. Его особенно интересовали те из них, родители которых могли бы стать клиентами его отца. На полях он приводил примеры оценки их состояний. Зейн был поражен: как же много его питомцев унаследует большие деньги, переходившие от отцов к детям уже в течение нескольких поколений! В своей провинциальной глуши Зейну не приходилось сталкиваться с такими людьми. Он, как и его отец, должен был постоянно работать, чтобы обеспечить свое существование. Зейн работал на ферме, где они держали небольшое стадо, или занимался торговыми операциями со старинными драгоценностями, что являлось основным источником их дохода.