Миссис Баркер с интересом слушала их.

— Но ты-то будешь учиться, Лили?

— О да, мэм. Я собираюсь стать антропологом. Кроме того, я, наверное, буду помогать папе в «Древностях». Он уже сейчас вводит меня в курс дела. Этим летом я работаю у него.

— А ты, Фейт? Чем ты занимаешься?

— Работаю в больничном буфете. Потом у меня занятия теннисом, и я подумываю об уроках верховой езды. Я тоже хочу поступить в колледж, но не раньше января. До последнего времени я вообще не могла решить, нужно ли мне учиться дальше.

— Ты собираешься поступать? — спросила Лили.

— Правда? — вставила миссис Баркер. — И на какой факультет?

— Наверно, на гуманитарный. Мама говорит, что первый курс везде интересный. Если не понравится, пойду работать.

— Кем же? — наседала Лили.

В конце концов Фейт надоело высокомерное обращение сестры.

— Не знаю, Лили. Что-нибудь подыщу. Может, мне стоит составить тебе конкуренцию у дяди Джей Кея, а?

— Извини, Фейт. Просто раньше ты говорила только о том, что хорошо бы Пол сделал тебе предложение, а теперь, когда он его сделал, у тебя в голове появилось столько всего… Колледж, работа. По-моему, это здорово.

— Ты так считаешь?

— Конечно! — Лили искренне улыбнулась ей.

Фейт пожала плечами.

— Не знаю. Когда мы с Полом обсуждали, сколько придется ждать, прежде чем мы сможем пожениться, я подумала: «Черт! Я же умру со скуки, дожидаясь свадьбы!»

Лили кивнула:

— И ты не ошиблась, Фейт.

Миссис Баркер улыбнулась Лили.

— А ты как, Лили? Тебе ведь скоро… шестнадцать?

— Семнадцать, через две недели.

— Боже мой! Ну, значит, и у тебя скоро появится молодой человек.

— У нее уже есть друг, — поспешила вставить Фейт, тут же встретив укоризненный взгляд сестры.

— Это правда, Лили? Почему я о нем ничего не знаю?

— Наверное, потому, что он далеко отсюда. — Лили взглянула на дубы сквозь стекла веранды. — Он в Нью-Йорке.

— И как же тебя угораздило познакомиться с молодым человеком, который живет так далеко?

— Раньше он жил здесь, — произнесла Лили вслух, а про себя подумала: «Когда любил меня». — У него умер отец. — «А я умираю каждый день, с тех пор как он уехал». — Его мать слегка сдвинулась после похорон. — «Из-за меня он порвал с ней». — И он уехал в Нью-Йорк. — «И больше я о нем не слышала».

— Но он приедет повидаться с тобой этим летом? — Миссис Баркер была совершенно заинтригована.

— Он ничего не обещал. У него много дел. — «На самом деле он уехал две недели назад, и я не имею ни малейшего представления о том, что он делает». — Он хочет изучить все, что связано с торговлей старинными драгоценностями. Надеется, что когда-нибудь будет работать в «Кристи».

— А ты не собираешься поехать в Нью-Йорк, сделать ему сюрприз? Это так романтично! — Миссис Баркер прижала к груди изуродованные артритом руки.

— У меня работа, миссис Баркер. Надо накопить денег на учебу, чтобы в один прекрасный день стать знаменитым антропологом. — «Он не звал меня».

— Все еще собираешься сделать великое открытие? — спросила Фейт.

Лили смотрела на красные и белые бегонии, которые росли в саду миссис Баркер. Никогда она не могла понять, почему бегонии у нее в два раза крупнее, чем у всех остальных.

— Да, — наконец ответила она. — Я собираюсь сделать открытие, которое изменит представления человечества. — А где-то совсем глубоко мелькнула мысль: «И может быть, наконец смогу вернуть свою любовь».

Зейн приехал в Нью-Йорк почти без денег и без образования, но не с пустыми руками. Все его состояние легко умещалось на ладони. Это было колье девятнадцатого века из Севильи: платина с черным гагатом и аквамаринами. В другой руке Зейн держал бумаги, подтверждавшие его подлинность. Колье вместе с парой бриллиантовых сережек и испанским гребнем 1835 года изготовления, сделанным из раковины морского ушка с жемчугом, — вот все, что осталось от его коллекции испанских ювелирных изделий. Зейн собирался продать эти вещи в Нью-Йорке как можно дороже и тут же вернуться назад в Техас, к Лили.

Он надеялся выручить достаточно денег, чтобы залатать огромную дыру, пробитую в семейном бюджете долгами, накопившимися за время болезни отца. Это он и имел в виду, когда просил мать не беспокоиться. Однако правда состояла в том, что он не собирался больше терпеть ее выходки. В доме Макалистеров скопилось слишком много боли и раздражения, и Зейн больше не мог оставаться в Бандере.

Получив комнату в Христианском союзе, Зейн отправился прямо в «Мелтон» — респектабельный салон ювелирного антиквариата. Однако ему так и не удалось поговорить ни с менеджером, ни с кем-либо еще. Зейн ничего не знал о том, что в «Мелтон» как раз готовились к проведению одного из крупнейших аукционов века по продаже драгоценностей из частной коллекции. Скончался Хэзлетон Уиннингхэм Четвертый и не оставил вдове ни гроша. Чтобы оплатить карточные долги своего супруга, ей пришлось выставить на продажу особняк и коллекцию произведений искусства. За ней остались земли в Бока-Рейтон и квартира в Лондоне.

Когда Зейн Макалистер, восемнадцатилетний деревенский парень из Западного Техаса, появился на пороге изысканного офиса «Мелтон» на Пятой авеню одетый в дешевый костюм из полиэстра и ковбойские сапоги, секретарь, ведущий прием посетителей, принял его за одного из разносчиков «поющих телеграмм». Зейн вызвал у него только насмешливую улыбку и больше ничего.

Он почти ничего не знал о Нью-Йорке, кроме одного: если тебе нужны деньги, надо идти на Уолл-стрит. Поэтому он спросил, как пройти на фондовую биржу. Понаблюдав почти полчаса за суетой торговцев в море газет, он вдруг сообразил, что через полчаса биржа закроется. Без пяти три он уже стоял у парадного подъезда и внимательно изучал брокеров и продавцов ценных бумаг, выходивших из здания.

Он вглядывался в бесцветные лица молодых брокеров, готовых лезть из кожи вон, чтобы доказать своим клиентам, а главное — самим себе, что они люди с положением. Ему нужны были совсем другие люди. Эти тратили деньги на броские безделушки, стараясь произвести впечатление на окружающих. Они не покупали дорогих фамильных вещей. Зейн искал мужчин постарше: в дорогих костюмах классического стиля, ездивших в таких же дорогих автомобилях.

Его выбор пал на Френсиса Кенсингтона. Зейн подошел к выходившему из здания биржи человеку в темно-сером костюме в темную полоску, белой рубашке, сшитой на заказ, и серо-коричневом галстуке. Он обратил внимание на золотую с жемчугом булавку на галстуке. Человек из тех, кого трудно удивить. Зейн понял, что держаться надо просто.

— Простите, сэр, — начал он, когда мужчина подошел к обочине и поднял зонт, давая знак шоферу, ожидавшему чуть поодаль.

— Да? — отозвался тот, не глядя на Зейна.

— Меня зовут Зейн Макалистер, я только что приехал из Бандеры, штат Техас, и хочу вам кое-что показать.

По круглому лицу мужчины пробежала тень сомнения. Его тяжелые брови сошлись на переносице.

— Я вас не знаю.

— Конечно, сэр. Но мне кажется, нам стоит познакомиться. Я продаю красивую старинную вещь. Понимаете, моему отцу пришлось делать операцию…

Мужчина расхохотался так, что щеки у него покраснели.

— Придумал бы что-нибудь получше, сынок. Здесь Нью-Йорк.

— Понимаю, сэр.

Подъехал лимузин. Шофер остановил машину и вышел. Зейн чувствовал, что время уходит.

Он полез в карман джинсовой куртки и достал завернутое в бумагу колье.

— Я ходил в «Мелтон», — произнес он, держа колье так, чтобы мужчина мог видеть его. — Там сказали, что у них нет времени.

Шофер открыл хозяину дверцу машины. Зейн не унимался. Он повернул колье, и камни заиграли на солнце.

— Оно настоящее, сэр. Девятнадцатый век. У меня есть все документы, подтверждающие его ценность и подлинность. Я могу рассказать вам всю его историю. Оно было изготовлено в Севилье, а позже продано известной принцессе.