— Тебе не надо вставать, папа, — сказал Зейн, подлетев к отцу, чтобы помочь ему сесть в качалку.

— Ну почему? В худшем случае умру на ногах, а это гораздо лучше, чем где-нибудь в больнице.

Зейн присел на цветастую кушетку в американском стиле.

— Хочешь есть? Что тебе принести?

— Не беспокойся, сынок. Все в порядке. — Он откинул голову на спинку кресла. — Кажется, приезжала машина с почтой. Лонни нужно сменить глушитель. Почему ты не идешь смотреть, нет ли письма от твоей девушки?

— Письма нет.

— Ты так уверен?

— Она уехала с отцом на очередные раскопки… Наверно, ей некогда писать.

Тэд нахмурился.

— Да встряхнись же ты, черт возьми! Ходишь как в воду опущенный. Ты ей написал?

— Да. Но неизвестно, получила ли она мое письмо. Она дала мне адрес одного из мест, куда они должны были поехать, но я отправил почти все письма к ней домой, поскольку ее мать наверняка знает точный маршрут.

Тэд наблюдал, как у сына менялось выражение лица, становясь то радостным, то печальным, когда он говорил о Лили. Ошибки быть не могло. Любовь. С удивлением думал он о том, как рано она пришла к Зейну. С ним было совсем не так. Тэд познакомился с Ханной еще в колледже, а поженились они после того, как он получил диплом бизнесмена. В молодости Тэд и не думал, что станет заниматься старинными украшениями, но неудачи в бизнесе постоянно заставляли его менять поле деятельности, и наконец, после десяти лет работы в сфере кредитования, он связал свое будущее с торговлей ювелирными изделиями. Тэд схватывал все на лету и вскоре понял, что наделен от Бога способностью с первого взгляда точно оценивать ювелирное изделие. И этот дар он передал сыну.

Тэд гордился Зейном. Конечно, ему не чужды были некоторые грешки, характерные для его сверстников. Тэд помнил, как три года назад, летом, Зейн со своими товарищами по баскетбольной команде здорово напился и угодил в полицию в Гваделупе-Ривер. Несколько раз в комнате у сына Тэд находил номера «Плейбоя», о чем он, однако, ни разу не сказал Ханне. Он знал, что Зейн покуривает и даже пару раз пробовал марихуану. И все же в нем чувствовалась зрелость, которой в его годы не мог бы похвастаться сам Тэд. Хотя Ханна приписывала его хорошее поведение своим библейским проповедям, Тэду хотелось думать, что его сын умнее. Он верил, что Зейн способен жить своей головой. Длительные отношения сына с Лили служили тому подтверждением. Тэд понимал, что, если бы Ханна могла что-нибудь сделать, она положила бы этому конец.

— Пойди возьми почту, сынок. Я хочу посмотреть, не пришли ли счета из налогового управления.

Зейн засмеялся, подошел к почтовому ящику и вынул пачку бумаг, по большей части никому не нужных. На дне ящика лежало письмо от Лили.

Не может быть! Он бросился назад в дом.

— Папа, ты оказался прав!

Тэд улыбнулся.

— Я, наверное, становлюсь провидцем. Говорят, такое случается за несколько дней до смерти. — Внезапно он отвернулся и посмотрел в окно. Ему не хотелось, чтобы Зейн заметил слезы у него в глазах. Тэд тяжело переживал, что его время уходит. Ему хотелось быть рядом с сыном, видеть его первые деловые успехи в Нью-Йорке, о которых они так мечтали. Зейн обладал достаточными амбициями и мужеством, чтобы преуспеть в большом городе. Тэду всегда недоставало этих качеств. Ему хотелось выглядеть героем в глазах сына, но на самом деле Зейн стал героем в глазах отца. Тэд чувствовал себя виноватым в том, что живет жизнью сына, но его собственной оставалось так мало. У Зейна было все: молодость, бесстрашие и гораздо больше таланта, чем у него самого.

Он уже видел Зейна в Нью-Йорке, живущим на Пятой авеню, разъезжающим в лимузинах, запросто общающимся с известными и влиятельными людьми. Тэду хотелось, чтобы сын жил увлекательной, насыщенной жизнью, которой он сам так и не отведал, сидя на ранчо в Техасе. И хотя он не очень об этом сожалел, ему хотелось, чтобы Зейн испробовал все радости жизни.

Больше всего Тэд боялся, что сын узнает, как пугает его мысль о смерти. Если сказать по правде, Тэд был просто в ужасе.

Цепляясь за жизнь, Тэд Макалистер повидал столько докторов, что их хватило бы на целую вечность. Он решил больше не иметь с ними дела и не собирался возвращаться в клинику. Ему казалось, что химиотерапия и облучение причинили ему больше вреда, чем сам рак. Уже не раз он говорил себе, что умирает, и ложился спать с намерением больше не проснуться. Но какая-то непонятная внутренняя сила заставляла его вставать.

И чем дольше он жил, тем больше у него возникало вопросов. Тэд молил Иисуса избавить его от боли, но боль не проходила. Появились сомнения. Его вера пошатнулась.

«А есть ли рай?» — спрашивал он себя. Существование ада не вызывало сомнений, но это был совсем не тот ад, о котором говорила Ханна. Его жизнь — вот настоящий ад. Хуже быть не может.

В конце концов Тэд понял, что только он сам заставляет себя жить. Не молитвы, не доктора, не лучевая терапия. Вначале рак развивался стремительно, потом облучение и химиотерапия приостановили его. Потом он снова активизировался. Тэд ненавидел боль и с радостью бы от нее избавился. Но он решил жить, и единственная причина заключалась в том, что он чертовски боялся неизвестности, которая ждала его после смерти.

Сейчас он наблюдал за сыном, читавшим письмо. Тэд с радостью поверил в свое новое открытие: достаточно пожив на этом свете, он ясно видел по лицу Зейна, что тот влюблен.

— Что она пишет, сынок?

— У нее нелегкие времена. Она боится, что ее отец — фантазер…

— В фантазиях нет ничего дурного, сынок.

— Да, но ей кажется, что он гоняется за тем, чего не существует. Кажется, ее вера в отца пошатнулась в очередной раз. — Он молча продолжал читать. — Она беспокоится насчет годовых экзаменов. Они еще никогда не уезжали так надолго. Ее могут оставить на второй год. — Зейн прочитал еще немножко и рассмеялся. — А тут она пишет, что собирается взять набор тестов, когда вернется домой, и думает протестироваться сразу по нескольким предметам, чтобы на следующий год иметь возможность пропустить целый семестр! — Зейн дочитал ту часть письма, где Лили писала, что ждет не дождется, когда снова увидится с ним, и сообщила дату своего возвращения в Хьюстон. Оставалось всего два дня. — Потрясающая девушка!

— Она тебе действительно нравится, Зейн?

— Да, — ответил он, краснея, и отвел взгляд в сторону. — Она особенная. Я хочу сказать, она не такая, как другие. Знаешь, пока я не познакомился с ней, я считал, что все девушки похожи на тех, которых я знал здесь.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, знаешь… Еще не кончат школу, а только и думают о том, как бы выйти замуж. Я знаю только четырех, которые хотят сделать карьеру, и все четыре — уродки.

— Зейн…

— Знаю. Это не по-христиански — так говорить.

— Я не то хотел сказать. Я хотел сказать, что это вполне естественно. — Тэд засмеялся. — А может, здешним девушкам просто не хватает уверенности в себе?

— Возможно. Но Лили такая красивая, папа! И умная, и целеустремленная, и веселая.

— Вот это, последнее. Поверь мне, именно это помогает жить.

— Не могу дождаться, когда снова ее увижу.

Чувства внезапно нахлынули на Тэда. Он увидел в сыне взрослого мужчину. В этом году ему исполнится девятнадцать — достаточно, чтобы сражаться на войне, жениться, жить своей жизнью. И Зейн стремился к этому, рвался уехать. В своем деле Тэд научил Зейна всему, что знал сам. Зейн — это единственное, что он оставил миру. Тэд надеялся, что сделал свою работу неплохо. Он верил в это, хотя считал, что отец никогда не может быть до конца уверен. Но для него очень важно было верить.

— Ты собираешься жениться на ней, сынок?

— Конечно, собираюсь. Но я знаю, что надо подождать. Знаешь, папа, она младше меня, но в некотором смысле взрослее. Лили такая…

— Особенная, — закончил Тэд улыбаясь.

— Да, — засмеялся в ответ Зейн.

Тэд закашлялся. Кашель спровоцировал новый приступ боли. Зейн погладил отца по спине и бросился на кухню принести стакан холодной воды из кувшина, который мать держала в холодильнике.