– Моя богиня Луны не обнаженная! – Джастин снова закатил глаза. – Я просто не упоминаю ее одежду. Предпочитаю писать о том, каково это – быть влюбленным. Вот мое любимое двустишие: «Я взберусь на высокую башню, преодолею море ради тебя».

– Не хочу показаться педантичной, но эти строки написаны отнюдь не ямбическим пентаметром, к тому же они не рифмуются, – заметила Оливия. – Я уверена, двустишие должно рифмоваться.

– А меня больше беспокоит, что эти два действия совершенно далеки друг от друга, – продолжил Куин. – Конечно, при необходимости ты бы мог забраться на колокольню, Джастин, но бежать или идти по воде не смог бы.

– Если, конечно, ты не божество, – сказала Оливия, и на ее щеках вновь появились ямочки. – В конце концов, он родился под звездой.

Они оба посмотрели на юного Джастина, а потом Куин встретил взгляд Оливии и снова испытал приятный трепет.

– Никаких признаков. Даже сияния нет.

Джастин оказался крайне добродушным юношей.

– Обыватели, – спокойно отозвался он. – Поэзия не нуждается в рифме. Только стремящиеся к идеалу беспокоятся о подобных вещах.

– Двустишия должны рифмоваться, – твердо повторил Куин. – Но в одном ты прав. Зачем связывать себя правилами? Но насколько мне известно, когда речь заходит о стихах, то метафоры в порядке вещей.

– Наверное, их очень сложно сочинять, – сказала Оливия. – Те стихотворения, которые я помню, содержат много метафор, но я никогда не могла придумать ни одной.

– Например? – поинтересовался Куин.

Глаза Оливии смеялись.

– «У леди одной из Норфолка подбородок был острей, чем иголка…» Хватит, если вы не возражаете. Но могу вас уверить, когда речь заходит о метафорах, лимерику нет равных.

– Я слышал этот лимерик. – На лице Джастина появилось уважительное выражение. – Не думал, что они нравятся дамам.

– Вообще-то нет. Но я исключение. Большинство дам с радостью бы послушали твои милые стихотворения. Спроси его светлость. Возможно, он тоже писал такие стихи в юности.

Джастин фыркнул.

– Куин не смог бы написать стихотворение, даже если бы ему подсказывал сам Шекспир.

– Неправда! – возразил Куин. Внезапно он почувствовал странное опьянение, глядя в сияющие глаза Оливии. – Моя леди розовый цветок, а я… я высокая башня. Как вам это?

Оливия усмехнулась, и герцога обдало жаром.

– Вы меня удивляете, ваша светлость. И подумать не могла, что у вас такой дар к метафорам. Цветы и башни вызывают определенные чувства.

Если Куин правильно понял, Оливия только что превратила его жалкую метафору в нечто весьма чувственное. И сделала это на глазах у его юного родственника.

– Я мог бы использовать дикий цветок, но никак не розовый, – нахмурился Джастин. – Слишком банально.

– Ты прав, – согласилась Оливия. – Думаю, вам лучше придерживаться архитектурной метафоры, ваша милость. Возможно, замок?

Она бросала ему вызов своей улыбкой.

– Замок – это непросто, – серьезно заявил Джастин. – Он почти ни с чем не рифмуется.

– Твое тело – замок, завоеванный мной, – произнес Куин, поднимая бокал. Он сделал глоток и взглянул на Оливию, зная, что его глаза потемнели от желания.

Молчание было таким знойным, что Куин удивился, как не загорелась скатерть на столе.

– А как же ров? – спросила Оливия с легкой улыбкой на губах. – Ведь кто-то должен спуститься в ров?

Джастин расхохотался.

– А еще крепостной вал! – произнес он, давясь от смеха. – Не забудь крепостной вал, Куин!

В их шумное веселье вмешалась герцогиня:

– Возможно, вы захотите поделиться с остальными гостями?

Джастин мило улыбнулся.

– Мы обсуждаем архитектуру средневековых замков, тетушка. И естественно, этот предмет вызвал у нас веселье.

– Зубчатые стены, – кивнула Оливия, – в литературном контексте.

Герцогиня сузила глаза и заговорила с Джорджианой и Алтеей об использовании узорчатого бархата для шитья пологов. Этот вопрос напрямую касался супружества. Куин быстро повернулся к Джастину и Оливии.

– Я предпочитаю драму, – продолжал Джастин. – Например, шестьдесят семь моих стихотворений обещают совершить невозможное во имя любви.

– Полагаю, отсюда прогулка по воде, – сказала Оливия. – А что еще ты обещаешь сделать?

– Пройти сквозь огонь. Удержать мир на ладони.

– И снова несовместимое, – заметил Куин. – Если ты и пройдешь сквозь огонь, хотя скорее через него лучше перепрыгнуть, то в остальном у тебя явно мания величия.

– Лорд Джастин, если в вас есть божественное начало, то самое время обнаружить его, – с надеждой произнесла Оливия.

– Похоже, у вас обоих скучные прозаичные души. Поэзия – моя судьба. Насмешки меня не остановят. Когда-нибудь я встречу даму, прекрасную, как луна, и у меня уже будут написанные в ее честь стихи.

– Никогда не встречала такой дамы, – заметила Оливия. – Ваша светлость, а вас луна когда-нибудь сводила с ума?

Куин смотрел на нее, думая совсем не о луне.

– Она слишком бледна, холодна и неинтересна. Я бы предпочел богиню, дающую собственный свет, а не отражающую свет других.

– Не могу представить тебя влюбленным, но никогда не говори «никогда», – сказал Джастин.

– Возможно, поэзия станет судьбой его светлости. – В глазах Оливии плясали веселые огоньки. – Только подумай, как изысканно он обыграл слово «крепость», и ему даже не пришлось добираться до крепостного вала. Немногие могут себе представить, чтобы в укреплениях был потаенный смысл.

– Какой смысл? – Герцогиня внезапно повернулась к ним.

– Просто его светлость любит применять архитектурные метафоры в речи, – невинно ответила Оливия.

Если бы мать Куина любила драмы, как Джастин, она бы по его примеру закатила глаза.

– Через несколько дней мы устраиваем небольшой бал, – заявила она. – Естественно, ничего помпезного. Но не удивлюсь, если придет по крайней мере сто гостей.

Кажется, она переходит к очередному испытанию, подумал Куин. От этой мысли по спине побежал холодок.

Да, Оливия очаровательна, забавна и необыкновенно чувственна. Не важно, что она помолвлена с другим. Она совершенно ему не подходит.

Куин усилием воли повернулся к Джорджиане. У нее был такой ясный, добрый и чуть обеспокоенный взгляд. Нелегко быть сестрой Оливии.

Джорджиана напоминала элегантную фарфоровую вещицу, но в сравнении с ней Оливия казалась землей обетованной.

Герцогу хотелось… Нет, он не должен доверять своим желаниям. Его желания были неправильными. Нельзя забывать те мучительные ночи, когда Еванджелина не возвращалась домой, те минуты, когда он с горечью и разочарованием слушал, как она упрекает его, перечисляет его недостатки, его неспособность сделать ее счастливой…

Он улыбнулся Джорджиане.

– Теперь, когда я всем наскучил своим математическим монологом, расскажите мне о своих хобби. Конечно, если у вас случается свободное время. Я знаю, какими занятыми могут быть молодые леди.

Она странно рассмеялась.

– Я люблю плести кружева и шить.

– Понимаю. – За левым плечом Куина рассмеялась Оливия, и от смеха ее грудь…

Он заставил себя отвлечься.

– А что вам нравится больше? Плетение кружев?

– А вы знаете, что это такое?

– Конечно, – поспешил заверить ее Куин. В глазах Джорджианы было удивление, и он чуть заметно улыбнулся. – То же, что шитье?

– Это создание очень прочных кружев.

– Прочных кружев, – повторил Куин. – Но это неправильно.

– Оксюморон, – согласилась Джорджиана.

– Полагаю, вам это неинтересно. – Она снова мило улыбнулась, совсем не похоже на озорную улыбку сестры.

– Не совсем.

– Тогда что вы любите делать? – Впервые Куину стало любопытно.

Она помедлила.

– Я люблю читать.

– Значит, вы «синий чулок»?

– Вряд ли я заслужила это прозвище. Хотя мне кажется, «синие чулки» очень образованны и умны.

– Охотно верю, что вы умны, хотя ничего не могу сказать об образовании.

– Я знаю наизусть книгу вашей матери, – заметила Джорджиана.