Адриан вновь взглянул на пистолет. Наследство, оставшееся от брата. Зарегистрировать оружие Адриан Томас так и не удосужился. Более того, он никому о нем не рассказывал: коллеги по факультету были бы просто потрясены, доведись им узнать, что милейший, добрейший профессор держит дома оружие. А пистолет был самый настоящий. Одного взгляда на этот кусок металла было достаточно, чтобы понять: он не игрушка, он предназначен для того, чтобы надежно и уверенно выполнять нелегкую, не самую эстетичную и гуманную работу. Адриан не был ни охотником, ни членом Национальной стрелковой ассоциации. К людям, которые исповедовали популярный в правых кругах принцип: «Дать каждому возможность с оружием в руках защищаться от преступников и террористов», он относился с презрением. Жена Адриана если когда-то и знала, что дома у них хранится «ругер», то наверняка давно позабыла о нем, а напоминать ей профессор не считал нужным.

Однажды — один-единственный раз в жизни — Адриан Томас пожалел, что не нашел в себе решимости и душевных сил рассказать жене о пистолете, может быть, даже дать ей его. Теперь столь же невеселый выбор стоял перед ним лично, и он вдруг вспомнил, что этот пистолет уже был однажды использован его братом в тех же целях. «Не самая героическая судьба выпала этому стволу, — подумал он, — лежать годами в темном ящике и просыпаться только в руках у самоубийц. Сейчас я приставлю его себе к виску или суну в рот, нажму на курок — и за все эти годы из бедного пистолета будет сделан всего лишь второй выстрел».

Адриан медленно отложил тяжелый, блестящий, холодящий руку пистолет и посмотрел на розовую бейсболку. Эти два предмета представляли собой полную противоположность друг другу и словно бы спорили, кто из них сейчас важнее, кто будет определять линию поведения человека, его ближайшие поступки.

Адриан выждал паузу, успокаивая сбившееся почему-то дыхание. В комнате стало вдруг осязаемо тихо, будто витавшие здесь только что мысли о самоубийстве наполнили ее треском и гулом.

«Что ж, уделим этой шапочке немного внимания, — подумал профессор. — Она, кажется, заслужила».

Он взял телефон и набрал 911. Вот она, ирония судьбы: сейчас он звонит, чтобы сообщить неизвестно что неизвестно о ком, а затем, уже скоро, перезвонит и фактически то же самое сообщит о себе самом.

— Полиция, пожарная служба, спасатели? С кем вас соединить? — В голосе диспетчера прозвучали отработанные годами уверенность и спокойствие.

— Да у меня, в общем-то, даже не вызов. — Адриану хотелось, чтобы его голос тоже звучал уверенно и спокойно — не как у старика, которому врач несколько часов назад объявил смертельный диагноз. — Я звоню, чтобы сообщить об одном происшествии, которое, как мне кажется, может представлять некоторый интерес для полиции.

— Что за происшествие? Рассказывайте.

Адриан попытался представить себе человека на другом конце провода. По крайней мере, слова с его губ слетали четко — одно за другим, все по делу, ничего лишнего. Было похоже, что они выстраиваются в шеренги ряд за рядом, облаченные в плотно подогнанную форму с высоким тугим воротничком.

— В общем, тут такое дело… фургон проезжал — белый. А еще была девушка-подросток, Дженнифер. То есть я ее не знаю, так было написано на бейсболке… Но она, наверное, где-нибудь по соседству живет. Так вот, девушка только что была здесь, а потом ее вдруг раз — и не стало…

Адриан был готов отхлестать себя по щекам. Ну надо же так опозориться! Все усилия говорить взвешенно, спокойно и убедительно пошли прахом. С губ слетали какие-то клочки фраз, бестолковые и бесполезные замечания… Неужели это болезнь, неужели грядущее слабоумие уже стало исподволь сказываться на речевых навыках?

— Да, сэр, я понял. Так что же вы, по вашему мнению, видели?

В трубке раздался негромкий короткий сигнал. Разговор записывался.

— Сегодня у вас не было заявлений о пропавших детях? Я имею в виду район Хиллз.

— На данный момент ни заявлений, ни звонков подобного рода к нам не поступало, — ответил диспетчер.

— Совсем ничего?

— Ничего, сэр. Вообще в городе сегодня особенно тихо. Но я передам ваше сообщение в отдел расследований на случай, если появится тревожная информация. Разумеется, в таком случае наши сотрудники свяжутся с вами.

— Нет-нет, похоже, все-таки я ошибся.

Адриан повесил трубку, не дожидаясь, когда диспетчер спросит его имя и поинтересуется, откуда он звонит.

Во всем этом уже не было никакого смысла.

Он прекрасно помнил, что именно видел, и, похоже, истолковал он увиденное неверно.

Адриан посмотрел в окно. На улице окончательно стемнело, в домах зажегся свет. Пришло время ужина, семейных посиделок, разговоров о том, как прошел день на работе, в школе. Все привычно, все предсказуемо. Неожиданно для самого себя он тяжело вздохнул и вдруг в голос произнес чуть устало и будто бы жалуясь: «Ну а дальше? Даже не знаю, что теперь делать».

— Знаешь, дорогой, прекрасно знаешь, — настойчиво сказала жена, как оказалось, сидевшая возле него на кровати.

Звонок раздался почти в одиннадцать вечера. К этому времени инспектор полиции Терри Коллинз уже всерьез подумывала отправиться на боковую. Двое ее детей давно спали в своей комнате — уроки сделаны, книжка на ночь почитана, пожелания спокойной ночи от мамы получены. Она как раз только что заглянула в детскую через приоткрытую дверь. Все было в порядке: малыши спали крепко, дышали ровно, кошмары их не мучили, никаких хрипов, сопения или иных признаков надвигающейся простуды. Терри вспомнила, как на курсах для родителей-одиночек, которые она одно время пробовала посещать, им рассказывали, что некоторые матери до патологии боятся оставлять детей одних именно ночью, когда те мирно спят. Очень уж беззащитными и уязвимыми выглядят они в это время. Именно в ночные часы им грозят, как уверены сумасшедшие родители, все когда-либо выдуманные человечеством опасности. В общем, время, которое вроде бы должно быть посвящено отдыху и покою, приносит с собой неуверенность, тревогу и страх.

«Нет, сегодня все хорошо», — подумала Терри.

Спокойно и тихо.

Да, все как обычно.

Оставив дверь в детскую приоткрытой буквально на пару дюймов, она спустилась на первый этаж и направилась в ванную. В этот момент и раздался звонок.

Прежде чем поднять трубку, Терри бросила взгляд на часы. «В такое время ничего хорошего не жди», — пронеслось у нее в голове.

Звонил дежурный ночной смены из центрального диспетчерского пункта:

— Инспектор, у меня тут на другой линии перепуганная мамаша, вся в слезах. По-моему, вы уже разбирались с ее заявлениями. В общем, у нас, кажется, очередной побег из дому.

Инспектор Терри Коллинз сразу поняла, кто у диспетчера на линии. «Интересно, — подумала она, — что на сей раз придумала Дженнифер? Может быть, ей наконец удалось вырваться из этой семейки…» Терри немедленно оборвала себя: что за мысли?! Как профессионал и должностное лицо, она обязана делать свою работу и не соваться в чужие семейные дрязги. Смешивать профессиональную деятельность и личное отношение к происходящему — самое последнее дело.

— Повисите минуту на линии, — попросила она диспетчера. — Я сейчас.

Терри легко и привычно оставила на время роль любящей матери и переключилась в рабочий режим. Умение распределять многочисленные события, наполнявшие ее жизнь, на несколько разных потоков помогало Терри держаться: она старалась все систематизировать, упорядочить и разложить по полочкам. Так было проще разбираться в происходящем и принимать адекватные решения.

Переведя звонок диспетчера в режим ожидания, она набрала номер из списка, что лежал на кухонном столе рядом с телефонным аппаратом. В ходе суровых жизненных испытаний, через какие довелось пройти Терри, человек обретает определенные преимущества, и одно из них — целая сеть дружеских отношений и знакомств с людьми, искренне готовыми прийти на помощь в трудную минуту. Час был поздний, но Терри это не беспокоило: женщина, номер которой она набирала, была самой отпетой «совой».