Силы оставляли Терри. В полусне ей мерещились образы двух мертвых убийц, потрясших мир полвека назад, на фоне которых маячило видение Дженнифер. Терри хотелось пообещать девочке: «Я обязательно тебя найду!» — но она понимала, что вероятность этого на самом деле очень мала.

Шеф департамента полиции, в котором служила Терри, сидел за своим столом. Сзади на стене красовалась фотография — он же, шеф, в бейсбольной форме, в окружении детей. Соревнования на звание чемпиона Малой лиги. Неподалеку — маленький, незамысловатый, но сияющий на солнце кубок и в рамочке грамота с надписью: «Лучшему тренеру всех времен и народов», со множеством едва различимых подписей под ней. Остаток стены занимали дипломы многочисленных курсов повышения квалификации: программа профессионального развития ФБР, курсы Государственного университета в Фитчбурге, аспирантура колледжа Джона Джея в Нью-Йорке. Терри знала, что последний диплом — особенно престижный.

Шеф любил ходить на работу в форме, однако сегодня ее заменил простой костюм, явно узковатый для его обширного живота и мускулистых, как у штангиста, рук. Терри показалось, что еще секунда, и шеф лопнет, как тот мультяшный персонаж, которого наполнили газом для воздушных шаров. Начальник медленно потягивал кофе и барабанил карандашом по бумагам — скупому отчету, который представила Терри.

— Послушайте, Терри, — медленно начал он, — это какой-то странный отчет. В нем больше вопросов, чем ответов.

— Так точно, сэр.

— Как думаете, стоит ли нам обратиться за помощью к ребятам из управления штата или к федералам?

Терри ждала этого вопроса:

— Я думаю, что нам стоит доложить о ситуации, как мы ее понимаем, и тем и другим. Но без конкретных улик они не продвинутся дальше, чем я.

Шеф носил очки, и у него была привычка постоянно теребить их в руках: разговаривая с кем-нибудь, он обязательно их снимал, читая — надевал другие. Из-за этого руки его пребывали в непрерывном движении.

— Итак, если я правильно понял ваши объяснения…

— Девочка-подросток, уже дважды пытавшаяся сбежать из дому, предприняла третью попытку. Свидетель, в достоверности показаний которого я не уверена, утверждает, что видел, как ее схватили на улице и увезли в неизвестном направлении. Проверка этой информации показала, что угнанная машина, похожая на ту, что видел свидетель, возможно, была сожжена несколькими часами позже.

— Так. И?..

— И на этом все. Никто не просит выкуп. Ни от пропавшей девочки, ни от кого-либо еще не поступало никаких сообщений. Иными словами, если речь идет о похищении, то причины его неясны…

— Боже мой! И что вы думаете?

— Я думаю… — Терри замялась. У нее был заранее заготовлен ответ, но она внезапно поняла, что он небезопасен для ее репутации. Инспектору не нужны были неприятности. — Я думаю, что нам следует действовать с осторожностью.

— Это как же?

— Наш единственный свидетель — Адриан Томас, почетный профессор университета, пенсионер. Я приложила к отчету его характеристику. Так вот, он полагает, что мы имеем дело с похищением с целью сексуального насилия. И не просто насилия, а с элементами извращения. Предлагаю изучить все имеющиеся у нас досье по преступникам с сексуальными отклонениями. Может быть, там мы встретим какой-нибудь намек на то, где стоит искать. И одновременно нам следует разослать как можно больше сообщений об исчезновении девочки. Может быть, есть смысл сообщить в офис ФБР в Спрингфилде, — возможно, они подключились бы к расследованию…

— Очень в этом сомневаюсь, — перебил шеф. — По крайней мере, не ранее, чем у нас появится что-то конкретное.

Терри не пыталась ответить: она знала, что теперь будет говорить он.

— Ладно, продолжайте заниматься этим делом, пусть оно будет у вас на первом месте по важности. Все эти сбежавшие из дому рано или поздно дают о себе знать. Будем надеяться, что люди, которых случайно заметил профессор, были знакомыми девочки, о которых ее мать просто не знала. И пока мы ждем, что девчонка позвонит и скажет: «У меня кончились деньги, я хочу домой», продолжим собирать информацию.

Терри кивнула. Она видела, что шеф боится того же, что и она сама. Он хотел бы, чтобы ему никогда не пришлось, в окружении репортеров, перед множеством камер произнести: «У нас была возможность предотвратить это, но мы ею не воспользовались». Терри не раз приходилось видеть, как коллеги из других ведомств, оказавшись в подобной ситуации, были вынуждены признать свои поражения и распрощаться с карьерой. И она сомневалась, что шеф, несмотря на поддержку со стороны мэра и симпатию, которой он пользовался в городском совете, хотел бы предстать перед суровым судом общественного мнения.

Несложно было догадаться, что также ему не хотелось бы, выступая перед городским советом, пусть даже на закрытом заседании, делать, к примеру, такое заявление: «Возможно, в нашем маленьком, тихом, уютном университетском городке появился серийный насильник и убийца». Эта весть тоже произвела бы эффект разорвавшейся бомбы.

Прекрасно все понимая, Терри читала в словах начальника скрытый смысл, который сводился к следующему: «Сделай все, что в твоих силах. Используй все доступные средства. Но позаботься о том, чтобы у нас был защищен тыл. Не иди напролом. Будь последовательна. На тебя вся надежда… И имей в виду: если что-то пойдет не так, виноватой окажешься ты».

Терри кивком головы дала шефу понять, что сделает все возможное.

— Я сообщу вам, если появится что-то новое, — сказала она.

— Выполняйте, — ответил начальник и потуже затянул галстук на шее.

«Выступление с речью, — догадалась инспектор. — Наверное, в масонском обществе или в местном отделении „Лайонз-клуба“». Именно в таких местах любят слушать о том, как снижается статистика совершаемых преступлений и с каким профессионализмом наш департамент раскрывает каждое из них. В том, чтобы создать у публики подобное впечатление, шеф был большой специалист.

Терри решила, что прежде всего она сделает две вещи. Во-первых, поднимет старые дела. Может быть, окажется, что ее предшественники уже встречались с подобными случаями. Во-вторых, изучит досье на всех лиц с сексуальными отклонениями, зарегистрированных в округе. «Придется здорово помотаться по городу, — подумала инспектор. — Но ничего не поделаешь».

Она поднялась со стула и вышла из кабинета начальника. И ни словом не обмолвилась о теориях профессора Томаса. Большинство преступлений можно подвести под определенную модель, под статистику, вогнать в известные рамки — все это изучается в университете и потом успешно применяется в реальной жизни. Но на сей раз, по мнению профессора, от известных моделей придется уйти.

Терри понимала, что в этом вроде бы нет никакого смысла. Впрочем, не было смысла и в том, чтобы следовать этим моделям.

Майкл был доволен.

Почтовый ящик для входящих сообщений по теме «Части четвертой» просто ломился от предложений, настойчивых просьб и требований. Здесь было все: от робкого «я хочу увидеть ее глаза…» до куда как более предсказуемого «трахни ее, трахни ее, трахни ее». Встречались и сторонники радикального комплексного подхода, заключавшегося в жестком требовании: «Убейте ее, убейте немедленно!»

Майкл прекрасно понимал, какое значение для всех этих людей имеют его ответы, и формулировал каждый свой комментарий, каждое индивидуальное сообщение, тщательно подбирая слова. Особенно заботливо он подходил к ответам на письма тех зрителей, которые впервые обращались к авторам проекта. Он прекрасно понимал, что постоянные зрители и так уже никуда не денутся и что гораздо важнее не спугнуть неофитов, заинтриговать их еще сильнее.

Эту часть работы Майкл выполнял, пожалуй, с каким-то особым удовольствием. Он чувствовал, что обязан подходить с душой ко всем тайным страстям и потребностям любителей шоу «Что будет дальше?». Работая над перепиской, он воображал себя настоящим писателем, подлинным творцом новой эпохи, может быть, даже — поэтом будущего. Традиционных писателей, тратящих месяцы, а порой и годы на придумывание сюжета и на изложение его на бумаге или же в недрах компьютера, он считал своего рода динозаврами, обреченными на вымирание. От этих людей его отличало слишком многое. Например, он создавал свое гениальное творение на универсальном языке, не нуждавшемся в переводе ни на английский, ни на русский, ни на японский. Он был не обычным художником, чей творческий порыв ограничен пространством холста и набором красок, — нет, он мог моделировать и конструировать сами кисти и мазки таким образом, что каждая следующая линия и цветовое пятно оказывались совершенно непредсказуемыми. В отличие от кинорежиссера, он не был ограничен бюджетом и мог творить все новые образы по своему усмотрению, не обращая внимания на требования предварительно написанного сценария и на согласование с реквизиторами и организаторами натурных и павильонных съемок. Он не был привязан ни к языку, ни к средствам выражения. Он чувствовал себя пионером нового искусства, в котором смешивались воедино кино, телевидение, Интернет, литература и театр. И именно он сейчас стоял у истоков этого нового искусства, именно он формировал его будущий язык. Он был режиссером, оператором, продюсером нового жанра и ощущал себя частью будущего. Искусство должно быть спонтанным — под этим лозунгом Майкл и собирался творить свои шедевры.