Дженнифер уже больше не понимала, в сознании она или нет. И в сонных видениях, и наяву ее окружали кошмары. Она чувствовала, что силы оставляют ее, словно некая жуткая пиявка высасывала из нее все жизненные соки. Она никогда раньше не задумывалась о том, что должен испытывать умирающий человек, но сейчас была уверена, что с ней происходит именно это. Если бы она стала есть, это не спасло бы ее от голодной смерти. Если бы она пила, то все равно умерла бы от жажды. Она стискивала в объятиях Мистера Бурую Шерстку, но слова ее на сей раз были обращены к покойному отцу: «Папочка, я иду к тебе. Дождись меня. Я уже скоро».

Всего лишь один раз ей позволили навестить его в больнице. Она была еще маленькой и очень боялась, а он лежал на своей постели в вечернем сумраке, в окружении аппаратов, издававших странные звуки; к его тонким, почти прозрачным рукам были присоединены какие-то трубки. Эти руки, казалось, принадлежали кому-то другому, ведь Дженнифер знала, каким сильным он был, как легко мог поднять ее на своих руках и как без особого усилия, словно пушинку, носил дочь по комнате. Но у рук, которые видела Дженнифер, не хватило бы сил даже на то, чтобы погладить ее по голове. Это был ее отец, и в то же время это был не он. Дженнифер была напугана и сбита с толку. Она хотела бы протянуть руку и коснуться его, но боялась, что даже от легкого прикосновения его тело распадется на части. Она надеялась, что отец улыбнется, успокоит ее, даст понять, что все в порядке. Но у него не хватало сил и на это. Его взгляд беспокойно бегал по сторонам, и казалось, он то и дело засыпал и просыпался вновь. Мать сказала тогда, что в таком странном поведении отца виноваты обезболивающие таблетки, но Дженнифер сразу подумала, что на самом деле это смерть примеряет его на себя, словно костюм. Девочку спешно выпроводили из комнаты еще до того, как аппараты зафиксировали неизбежный исход. Дженнифер вспомнила, как ей тогда подумалось, что человек на кровати — не тот, кого она всегда знала как своего отца. Это должен был быть какой-то самозванец.

Сейчас она поняла, что с ней происходит то же самое: все то, из чего состояла когда-то Дженнифер, уничтожено.

Выхода не было. Мир за пределами ее темницы больше не существовал. И вокруг не было ничего, только черный мешок на ее голове. Ни мамы, ни Скотта, ни школы, ни дома, ни комнаты с ее вещами. Всего этого никогда не существовало. Действительность состояла лишь из мужчины, женщины и видеокамер. И так было всегда. Дженнифер родилась в этой тюремной камере, и умереть ей тоже предстояло здесь.

Она подумала, что становится похожа на своего отца в больнице. Она тоже угасает — медленно, но неотвратимо.

Она живо представила себе, как однажды, задолго до того страшного дня, отец пришел к ней и рассказал о том, что серьезно болен. «Но ты, милая, не волнуйся. Ты ведь знаешь, что я борец. Я буду бороться изо всех сил. И ты можешь мне в этом помочь. И тогда с твоей помощью я смогу справиться. Вдвоем мы победим».

Он не справился.

И она ничем не смогла ему помочь. Совершенно ничем. Она страдала от этого. В своем воображении, перебирая все эти воспоминания, она говорила ему сотни, тысячи раз о том, как ей жаль, что она никак не смогла ему помочь.

Впервые за все время своего заточения Дженнифер не хотелось плакать. На ее щеках не было слез. Рыдания больше не сдавливали ей горло. Мышцы ее рук и ног, позвоночник — все ее тело было расслаблено.

Как бы сильно ее отец ни боролся, все было бесполезно. Болезнь оказалась намного сильнее. Вот и с нею, его дочерью, произошло то же самое: она была не в силах противостоять этому.

И еще одна мысль посетила Дженнифер. Она подумала, что, если бы у нее была возможность погибнуть в борьбе, это в любом случае было бы лучше, чем просто позволить убить себя. И тогда, увидев своего отца вновь, она могла бы сказать ему: «Как и ты, папа, я сделала все, что могла. Просто они оказалась гораздо сильнее».

И тогда он сказал бы в ответ: «Я знаю. Я все видел. Я знаю, милая, как самоотверженно ты сражалась. И я горжусь тобой».

«И тогда я была бы довольна», — настойчиво твердила Дженнифер плюшевому мишке.

По венам Адриана Томаса бежала уже не кровь, а мощный электрический ток. Он смотрел в телевизионный экран и чувствовал, как его возраст отступает, прожитые годы уносятся прочь один за другим. Он понимал, что больше не может позволить себе быть старым, немощным и растерянным. Нужно найти в себе того молодого и сильного Адриана, которым он когда-то был, того уверенного в себе человека, которого украли возраст и болезнь.

— Ну что, будем смотреть другие сайты? — спросил у него Марк Вольф.

По тону собеседника Адриану было трудно определить, действительно ли тот хочет попробовать заглянуть на какие-то другие запретные сайты, или же в его вопросе заключен намек на то, что он устал и хочет побыстрее завершить сегодняшний просмотр. Адриан повернулся к Вольфу и посмотрел ему в лицо: маньяк-рецидивист буквально пожирал глазами девушку с черным мешком на голове. Адриан понял, что Вольф, вне зависимости от того, будут они продолжать поиски или нет, вернется на сайт «Что будет дальше?», как только навязчивый гость оставит его в покое. Марк Вольф походил сейчас на человека, который долго шел по безжизненной пустыне и наконец набрел на оазис. Адриан почти физически ощущал разлившееся по комнате возбуждение, исходившее от маньяка.

Профессор задумался над заданным ему вопросом. Как вести себя и как быть дальше, он точно не знал. При этом Брайан кричал ему в ухо, предупреждая о том, что действовать нужно обдуманно и ни в коем случае не совершать ошибок. Покойный адвокат, судя по всему, не замечал некоторой противоречивости, сквозившей в его рекомендациях: «Действуй быстро, но действуй осторожно».

— Видите ли, — сказал Адриан демонстративно-невозмутимым тоном, рассчитывая на то, что спокойствие и безразличие в голосе помогут ему скрыть от собеседника тот факт, что говорит он далеко не то, что думает на самом деле, — я полагаю, что это не то место, которое мы ищем…

— Ну хорошо, — с готовностью согласился Вольф и вновь занес руки над клавиатурой.

— Но это примерно то, что нам нужно. Где-то на подобных сайтах мы, если повезет, и найдем Дженнифер.

Вольф послушно убрал руки с клавиш. При этом на Адриана он не смотрел. Все его внимание было поглощено происходящим на экране. «Скорее всего, — подумал профессор, — в жизни этого извращенца бывают мгновения, когда он не ощущает ни усталости, ни голода, ни жажды. Все его чувства перебивает неудовлетворенное желание, и оно же придает ему сил для того, чтобы преодолеть утомление, недостаток сна и питания». В другой ситуации Адриан с академическим интересом наблюдал бы за реальным проявлением того типа человеческого поведения, которое он привык видеть лишь в рамках лабораторных экспериментов и клинических тестов. Из этого «лабораторно-аудиторного» настроения его вернули к реальности предупреждающие крики брата.

— Профессор, в таких случаях сомнения вряд ли уместны, — заявил Марк Вольф. — Присмотритесь к девочке повнимательнее и решите для себя: эта малышка — Дженнифер или нет?

Адриан даже не обратил внимания на то, как на этот раз прозвучало слово «малышка» в устах Марка.

— Видите ли, мистер Вольф, я прекрасно понимаю ваше нетерпение, — сказал он, — но мне действительно негде черпать уверенность для окончательных выводов. Позволю себе напомнить, что я сам видел эту девушку буквально мельком, к тому же в сумерках.

На самом деле он был абсолютно уверен, что нашел именно ее. Просто не хотел признаваться в этом хозяину дома.

— Профессор, да поймите вы, все просто: татуировка либо настоящая, либо фальшивая. То же самое и со шрамом. Когда девчонка говорит в камеру, что ей восемнадцать, она тоже либо лжет, либо говорит правду. Лично я практически уверен в том, что эти слова — ложь, к которой ее вынудили. Теперь, профессор, очередь за вами. Думайте, что это, правда или ложь. В конце концов, вы у нас профессиональный психолог. И кстати, чует мое сердце, что подумать вам над этим нужно в тишине и в одиночестве. По-моему, на сегодня просмотров хватит.