— Располагайся. Я пока сниму с себя тряпки.

Я присел на диван. Да, женщины, что ни говори, здорово изменились. В былые времена мужик должен был добиваться их расположения. А нынче, если ты бабе понравился, она выкладывает тебе все тут же и говорит не только, как хочет тебя, но где и когда. Я даже не знаю, честно говоря, как относиться к этой сексуальной революции и свободе. Есть в этом какая-то подлянка. Уж так ли хорошо для мужчины, что можно подвалить к любой и перепихнуться?

Терри вошла в комнату вся в кружавчиках, а Тарзан и не шелохнулся. Что-то тут не так! Я, кажется, влип. Вообще-то трахаться меня сейчас особо не тянуло, во всяком случае с Терри, но ведь я сам на это напросился, так что хочешь — не хочешь, а выкручивайся. Интересно, что поделывает сейчас Зора?

— Выпьешь?

— Пожалуй.

Терри включила приемник. Лучшего она, конечно, придумать не могла. Ничего, кроме шума, нельзя было расслышать.

— А у тебя что, пластинок нет?

— Проигрыватель накрылся. Подожди, я что-нибудь найду, иногда просто надо подвигать антенну.

Терри встала и принялась крутить антенну; попа ее заходила вверх и вниз. Нет, до Зориной ей очень далеко. Неужели она и впрямь уйдет без меня?

— Вот, — протянула мне стакан Терри.

— Благодарствую. У тебя здесь замечательно. — Я не знал, что сказать. — Симпатичная квартирка.

— Ты тоже симпатяга, Фрэнклин. — Терри обняла меня за шею.

— Минутку, дорогуша. Дай пропустить глоточек. Время терпит. — Я выпил все залпом, и в следующее мгновение перед моими глазами возник черный парик. — Терри, секундочку. Не могла бы ты снять этот парик?

— Нет, — отрезала Терри и принялась за дело.

— Давай еще глотнем, и все будет о'кэй.

Терри малость поутихла и взяла мой стакан. Все напоминало старый голливудский фильм.

— Я бы хотела, Фрэнки, чтобы ты чувствовал себя хорошо, — подмигнула мне Терри.

Она принесла стакан рома с кока-колой, и я одним махом разделался с ним. Тут только я почувствовал, как все выпитое за день ударило мне в голову. Мать твою! Кончай-ка поскорей, парень, и делай ноги! Терри села, прижавшись ко мне, и я сунул палец ей между ног. Этого я никогда не позволял себе с Зорой.

Терри начала обцеловывать меня с головы до ног, запустив руку в ширинку. Мой Тарзан спал мертвым сном и не шелохнулся. Терри даже проигнорировала это. Она стянула с меня брюки, и не успел я сообразить, что к чему, как оказался в ее сочных губах, так и истекавших слюной. Губы ее сжали его плотно-плотно. Да, приятель, если тебе повезет, ты выберешься отсюда, даже не запихнув его. Ну и ну! Ах ты черт, я же совсем позабыл, что Терри может вот так сосать, пока не кончит, а потом ей надо сесть на меня и плыть еще, пока не кончит второй раз. Вот уж влип так влип. Это, может быть, на всю ночь.

Терри и так и этак обрабатывала дурака, но он был хуже сосиски. Который же час? Оторвав взгляд от ее головы, ходившей вверх и вниз в этом дурацком парике, я стал оглядывать комнату, но, черт побери, часов и в помине не было! Пришлось погладить этот проклятый парик.

— Радость моя, — прошептал я, да только Терри была уже не в себе. — Эй, — повысил я голос, и только тогда она посмотрела на меня. Взгляд у нее был отсутствующий, я даже не сразу узнал Терри.

— Где у тебя часы?

— Чего?

— Мне нужно знать время.

Терри ошалела, посмотрела на ручные часики и пробормотала:

— Да еще только четверть десятого. Ты чего?

— Просто хотел узнать.

— Тебе что, надо быть дома тютелька в тютельку?

— Я не маленький, дорогуша. Никто мне не указ.

— Ну и ладненько. — И она нырнула на прежнее место.

Дело швах! Мой дражайший так и спит, а она — знай свое. Мне показалось, что прошла вечность, и тут Терри затряслась и запричитала, а потом я услышал знакомые вопли. Я вспомнил, что раньше я от этого дурел.

— Фрэнки! О-о-о-о! Фррэнки! Я умираю без тебя, любимый. О, как я тосковала по тебе! — Терри вскочила, шарахнула меня на диван и попыталась оседлать, да не тут-то было. Она тормошила его и так и эдак, а этому сукину сыну хоть бы что. Я уже ни о чем другом и не думал: только бы умотать отсюда подобру-поздорову. Зная, как Зора не любит опаздывать, я понимал, что, скорее всего, она свалит в девять, если уж решит обойтись без меня.

Наконец Терри как-то ухитрилась запихнуть его и начала раскочегариваться, но вдруг до меня дошло, что это не я трахаю ее, а она меня.

— Поостынь, детка. — Я поднял ее над собой.

— Ты сдурел, Фрэнки! Что ты делаешь? Отстань!

— Хватит. Мне пора.

— Ты что! Не дури!

— Я и не дурю. Все в этом мире меняется.

— Ты что, спятил, Фрэнки? Дождался, когда я дошла, и имеешь наглость сбросить меня и еще несешь, что все в этом мире меняется. Да ты что, совсем свихнулся?

— А ты разве не видишь? — и я покрутил у нее перед носом своим членом. — Да ты же его не добудишься. Ты здесь, конечно, ни при чем, но только мне пора мотать. Честное слово. — Я начал быстро одеваться. Мне очень хотелось под душ, но, видит Бог, не здесь. Терри сжала кулаки, словно готова была пришибить меня. Я уже был при полном параде, и мне не терпелось выкатиться отсюда ко всем чертям, но поцеловать ее на прощание я никак не мог себя заставить.

— Извини, Терри.

— Да пошел ты!

Я и пошел.

Какого черта она поселилась в дыре, где днем с огнем не сыщешь такси, ума не приложу. В общем, я протащился целых восемь кварталов по дикой холодине до станции метро, а потом уткнулся носом в запертые двери: метро, чтоб ему пусто было, сегодня не работало. Я глазам своим не верил. Вот уж поистине поделом: нечего было сюда тащиться.

Несколько минут я стоял, тупо уставившись на закрытые двери и пытаясь сообразить, что делать. Было, наверное, градусов десять. Я достал новенькие кожаные перчатки, которые подарила мне на Рождество Зора, — я-то ей еще ничего не подарил — и надел их. Я, как дурак, зыркал туда-сюда. Сначала во тьме ничего нельзя было рассмотреть, кроме унылых кирпичных домов, потом появились прохожие, по-праздничному одетые, и устремились к подземке. Я попытался остановить их и сказать, что метро не работает. Мне хотелось позвонить Зоре, но куда ни глянь — ни одной телефонной будки. Наконец, кто-то сказал мне, что до ближайшей надземки кварталов шесть. Пришлось пилить. Нос и пальцы у меня совсем онемели, пока я добрался туда. Я мечтал только об одном: приехать домой, согреться под душем и обнять любимую женщину. Видит Бог, меня не тянуло танцевать, воротило от одной мысли о толпе, и уж никак не хотелось снова куда-то тащиться.

Был уже десятый час, когда я наконец открыл дверь. Первое, что я почуял, — запах духов. Лютер Вандроуз напевал „Дом — это еще не очаг". И какого дьявола она его поставила? Захлопнув дверь, я крикнул:

— Зора!

— Я здесь, — отозвалась она из ванной.

Честно говоря, мне стало не по себе, вдруг я увижу что-то не то! Я неуверенно направился к ванной. Зора была уже одета и готова к выходу. Выглядела она сногсшибательно: кожаное пунцовое платье в обтяжку подчеркивало все, что можно. Черные сетчатые чулки; туфли на высоких каблуках такого же цвета, что и платье. Мать моя, даже от ее локтей исходил ток. Она придвинулась к зеркалу, нанося розовую губную помаду.

— Господи, ты выглядишь потрясающе! — еле вымолвил я.

— Спасибо. — Зора поджала губы и чуть отступила от зеркала, чтоб получше разглядеть себя.

— И куда же ты собралась? — спросил я, чувствуя, как у меня разламывается голова. Нельзя мешать бурбон с ромом, уж кому-кому, а мне-то надо это знать.

— Ухожу из дома.

— Что это значит?

— Что слышишь.

— А если я скажу, что никуда не хочу идти?

— Все равно пойду.

— Без меня?

— Без тебя.

— Ах, вот оно что!

— Ты сам все это начал, Фрэнклин, бузил с самого утра, умотал куда-то, а теперь здрасте-пожалуйста явился за три часа до полуночи. И чего же ты ждешь?