— Нет, какое-то нервное заболевание; все тело покрывается сыпью. Это может случиться с каждым.

— Ну, а при чем тут ты?

— При том, что у него это может затянуться месяца на три, и Эли решил предупредить меня, поскольку я могла захотеть возобновить занятия.

— Где же он это подцепил?

— Я же говорю, что это нервное заболевание, сопровождающееся сыпью.

— Ну-ну. Эти гомики трахают все, что попало, за это Бог и наказывает их. Член дан мужчине, чтобы совать его между ног женщине, а не мужику в задницу.

— Фрэнклин, это тебя Бог может наказать за твой поганый язык. На всем белом свете ты жалеешь только одного человека — себя самого. Не так ли?

— Ах, вот оно что! Теперь ты решила повесить на меня всех собак! Спасибо!

Зора отбросила одеяло и села на кровати.

— Куда это ты?

— Буду спать внизу, на диване. Мне это все опротивело.

— Я не хочу, чтобы ты спала на диване. Ты мне здесь нужна.

— „Мне нужна, мне нужна"! Можно подумать, на тебе свет клином сошелся! Фрэнклину нужно то, Фрэнклину нужно се. Кругом один Фрэнклин. Да занимайся сам с собой любовью!

— Надоело мне заниматься такой любовью. Это ж сущий позор, когда у тебя есть женщина, а ты дрочишь свой член. К тому же я и не упоминал о траханье. Я сказал только, что ты мне нужна.

— Так я же понимаю, что это значит.

— Если будешь спать на диване, я тоже туда приду.

— Да отвяжешься ли ты когда-нибудь?

— Мне больно, бэби, очень больно, неужели ты не видишь?

— Я вижу, что ты пил целый день, что тебя выгнали с работы, что ты опять жалеешь одного себя и что мне все это осточертело. Во всяком случае, на сегодня с меня хватит.

— Ну так и выметайся вниз со своей толстой задницей! Вали! Уматывай отсюда! Чтоб духу твоего здесь не было. Ты мне не нужна.

Зора ушла, и я слышал, как она вытащила одеяло из стенного шкафа. Я готов был спустить ее с лестницы, но сдержался и, завалившись на кровать, врубил телевизор. Я попробовал вытащить Тарзана, но он сегодня был явно безнадежен. Как я ни старался, он не вставал, и я наконец заснул.

Я проснулся от того, что гремел телевизор.

День был в разгаре. Голова моя стала чуть лучше, но еще побаливала. Встав с постели, я спустился вниз. Кофе не пахло; дом будто вымер. На диване не было даже одеяла. Зора, видно, давно ушла. На часах было начало десятого. Ничего себе! Я быстро принял душ и побежал в профсоюз.

Там уже пели по-другому:

— Не звоните нам, мы сами вам позвоним.

Я подался к „Мечте", но ее и след простыл. Контора была закрыта. Что за чертовщина? Что-то тут не так. День был потерян, и я решил хотя бы разузнать, что к чему. Придя на стройку, я отыскал Мэла.

— Ты что пришел, Фрэнки? — спросил Мэл.

— Послушай, я наверное погорячился, но мне хотелось бы понять, что происходит. Можешь честно сказать, почему меня все-таки не берут на новую работу?

— Все так, как я тебе говорил. Всплыло много всякого дерьма и запахло тюрьмой.

— Тюрьмой?

— Обвинительный акт.

— А наша организация к этому причастна?

— Ты что, газеты не читаешь?

— Да вообще-то не читал последние дни. Скажи, ради Бога, что это за дела.

— Ну так вот: власти пронюхали, что от ваших так называемых организаций по трудоустройству всяких меньшинств откупались деньгами, чтоб не брать вас на работу. Вот и все.

— Да ты не смеешься? Кендрикс брал взятки?

— Может, сам у него спросишь?

— Да я только оттуда. Там закрыто.

— Мог бы и сообразить. Ну ладно, мне надо работать. Ты себе что-нибудь подыскал?

— Нет еще.

— Теперь это будет нелегко, поверь мне.

— А ты тоже берешь?

— Нет, но могу дать тебе сотню баксов.

— За что?

— Чтоб дома сидел.

— Покажи!

Мэл вытащил из кармана стодолларовую бумажку и протянул мне. Я посмотрел на него, потом на баксы, повернулся и пошел прочь.

От этого можно просто с ума сойти.

Вот уже середина ноября, а Фрэнклин как не работал, так и не работает. Я проявляю терпение и понимание, делаю все, что могу, но от этого просто крыша едет. Я, как всегда, хожу в школу, возвращаюсь домой, готовлю, смотрю „Колесо чудес", потом играю с Фрэнклином в скрэбл, чтобы как-то скоротать вечер. Встав под душ, минут десять смотрю на себя в зеркало, ложусь в постель и молюсь, чтоб он не начал приставать. Сейчас я ограничила его одним днем в неделю, но он по-прежнему претендует на десять минут. Наверное, я виновата, но что же мне делать? В конце концов, я беременна, и тут ничего не попишешь.

Это еще не все. Меня разнесло, и я вешу уже килограмм под семьдесят, но самое интересное, что с этим проблема не только у меня. Потеряв работу, Фрэнклин большую часть дня слоняется по дому и беспрерывно жует: он прибавил добрые полпуда. Уже и голубые джинсы на него не налезают. От всего, что он носит, пахнет потом. Впрочем, я ему и слова не говорю про вес. Вчера я, как обычно, растирала живот и бедра „Нивеей". Я делаю это с тех пор, как забеременела. Вдруг входит совершенно голый Фрэнклин.

— Зачем ты каждый вечер мажешься этой дрянью?

— Чтобы кожа не утратила эластичность.

— Думаешь, это спасет тебя от жировых складок?

— Во всяком случае, не повредит.

— У всех рожавших женщин жировые складки, так что и не надейся. Для начала сбрось килограмм двадцать.

— А сам-то ты как собираешься сбрасывать вес?

— Все это оттого, что я дома. Начну работать, и сразу все наладится.

— Я могу ходить в спортзал.

— Только не в тот, где я.

— Почему же?

— Потому что тогда все парни узнают про нас с тобой. Если похудеешь, они начнут к тебе клеиться. А если останешься толстой, пусть лучше ничего не знают.

— Да ты, как никто другой, умеешь меня порадовать, не правда ли, Фрэнклин? Ты что, кайф ловишь, когда мне гадости говоришь?

— Не говорю я никаких гадостей, просто у меня что на уме, то и на языке.

Ну что мне делать? Запереться в ванной и, сбросив халат, рассматривать живот и груди? Никаких признаков жировых складок я не вижу. Ну ладно, ублюдок. Если ты думаешь, что после родов я буду такой же толстой, то сильно ошибаешься.

Наконец я набралась мужества и написала папе письмо. Выложила ему все, как есть, и он, видно, понял, потому что позвонил и сказал, чтоб я ни о чем не беспокоилась. Мысль о внуке, судя по всему, привела его в восторг. Еще папа просил Фрэнклина объяснить ему свои нынешние дела. Он не сомневался, что, как только они наладятся, Фрэнклин поведет себя как надо.

— Дай ему время, а мне звони сразу, если тебе что-то понадобится.

Маргерит предстоящие события не обрадовали, но меня это мало трогало.

Что-то должно перемениться — и очень скоро, — потому что больше я не могу терпеть. Я истратила целое состояние на детское приданое: во всяком случае, моя виза уже на нуле, а от Фрэнклина помощи как от козла молока. У меня, правда, остались сбережения на студию, но они на это, и ни на что другое.

Не могу же я сдать все позиции!

Мне первым делом надо сменить квартиру. Марию и Клодетт я не видела вечность. Порция давно уехала, и мне очень не хватает этого громобоя, она даже не представляет как. Каждый день, когда я возвращаюсь домой, он тут как тут, сиднем сидит. Ну хоть бы один разок я пришла и не застала его! Ушел бы куда-нибудь. Так нет же, я единственное развлечение для Фрэнклина. Одна только я и связываю его с миром, и, боюсь, что он меня — тоже. А такие отношения явно нездоровые, во всяком случае, ощущение от этого всего какое-то болезненное. А мы ведь надеялись, что будем счастливы, вместе будем выбирать всякие шмотки для ребенка. Что поженимся. Об этом я уже и не вспоминаю, поскольку теперь совсем не уверена, что хотела бы стать его женой. Я помалкиваю да посматриваю: поживем — увидим, что он будет делать, когда родится малыш.