— Слишком далеко, — сказала я и вышла из его комнаты.

Поскольку Зора корчит из себя супервумен, пусть сама и выкручивается. Она же считает, будто я должен что-то кому-то доказать, и постоянно выставляет напоказ свои подвиги.

Она — прекрасная мать. Она оплачивает все счета. Она преподает. А теперь опять пишет песни. Мне, конечно, надо найти работу, но не раньше, чем я сам того захочу.

Признаюсь, настоящее удовлетворение я получаю лишь тогда, когда делаю мебель. Это, пожалуй, единственное, не считая Иеремии, чем я могу гордиться. Когда Зора возвращается домой, на полу у меня валяются двухметровые доски. И что, вы думаете, она говорит?

— Фрэнклин, неужели ты должен делать это здесь? Иеремия может пораниться.

У нее голова занята одним Иеремией. Зора просто зациклилась на нем. Можно подумать, что она в него влюблена: все вертится вокруг него. А я будто ее пасынок. До нее совсем не доходит, что я при этом чувствую. А у меня больше нет сил лезть из кожи вон, чтоб она хоть внимание на меня обратила, нет — и все. Да и найди я работенку, это ни черта не изменит. А мне осточертела стройка, ну хоть режь, не могу больше. И как это ей вдолбить, что когда вот так вкалываешь, вкалываешь и вкалываешь, строишь, строишь и строишь, а конца-края этому не видно и результата тоже, теряешь последнее желание работать. Вот это сейчас я и чувствую, но попробуй объясни ей все это, скажи, что ты в глубокой заднице. А я, хоть убей, ума не приложу, куда двинуться, потому весь с головой и ушел в эти деревяшки. Здесь я в себе уверен и вижу результаты. Могу посмотреть и сказать: „Это я сделал". Но Зора не хочет понять. Она занята только счетами. Как нечестно, что она одна за все платит! И платила. Но если она по-настоящему любит меня, ей бы поддержать меня, помочь мне с этим справиться, подождать, пока я наконец смогу шевелить мозгами и найти выход из положения.

А сейчас я и думать ни о чем не могу.

— Кому ты теперь названиваешь?

— А что?

— Последнее время, приходя домой, ты только и делаешь, что готовишь и затем садишься за телефон. А как же я?

— Что значит, как же ты?

— Могла бы и мне иногда уделить хоть немного внимания.

— А я что, не уделяю?

— Нет.

— Фрэнклин, ради Бога!

— „Фрэнклин, ради Бога, Фрэнклин, катись к черту". Ты только этого молокососа любишь, а не меня. А теперь положи трубку на место.

— Мне надо позвонить.

— Я говорю, положи трубку на место и поговори со мной.

Он выхватил трубку у меня из рук и вырвал шнур из стены.

— Ну, звони теперь. Посмотри на меня, Зора.

Он напугал меня. Иеремия копошился в своем манеже, и на мгновение я мысленно перенеслась в тот памятный летний уик-энд в Саратоге. Нет, он не будет. Он ведь обещал.

— Фрэнклин, не надо, пожалуйста.

— Ах вот что, теперь ты будешь учить меня, как себя вести, не так ли?

— Да какая муха тебя укусила? Из-за чего ты так завелся?

— Из-за всего. Из-за тебя, этого сопляка, моей рожи.

— Ты что, пил?

— Ты только и думаешь, пил ли я и сколько. Да, пил. — Он открыл шкафчик и вытащил почти полную бутылку „Джека Дэниэла". Отвинтив крышку, стал пить из горлышка. — Может, и ты приложишься? Тебе не помешало бы малость расслабить твою упрямую задницу. На, глотни.

Он направился ко мне.

— Фрэнклин, пожалуйста, прекрати.

Я отвернулась, но он схватил меня за подбородок и впился в меня взглядом.

— Да провались все пропадом! — крикнул он и с силой запустил бутылкой в стену. Стекло разлетелось во все стороны. — К черту! К черту тебя! К черту этого сопляка! К черту все на свете!

— Фрэнклин, послушай.

— Оставь меня, слышишь? Иди, названивай. Ноги моей здесь не будет.

Я стояла не шевелясь и слышала, как грохнула входная дверь. Какая муха его укусила?

— Папа, — выводил Иеремия.

Я пошла к нему; он сидел посреди манежа.

— Папа, — повторил он, а я начала реветь как последняя дура и все гладила его крошечную ручку.

— Скатертью дорога, — крикнула я.

Взяв на руки Иеремию, я поднялась с ним наверх, чтобы позвонить из спальни. Я написала Реджинальду записку и рассказала ему, почему не возобновляю уроки, а он позвонил и оставил сообщение. Он говорил, что очень огорчен, желал мне удачи и обещал помочь, если мне понадобятся какие-нибудь деловые связи или совет. Я хотела узнать, как он себя чувствует. Но его не оказалось дома, а судя по его голосу на автоответчике, все было в порядке.

Я была уже в постели, когда пришел Фрэнклин. Я никак не могла уснуть, потому что не знала, вернется ли он. Отчасти я хотела, чтобы он не вернулся. Мы, Иеремия и я, прекрасно без него обойдемся. Никакого прока от него нет. Он стал бесполезным и безнадежным эгоистом и опустошал меня. Иногда, бродя по дому, я думала о том, как встретились мы с ним первый раз и как это было прекрасно. Слушая иногда какую-нибудь пластинку, я вспоминала, как много мы смеялись. Но все это быльем поросло. Мы, в сущности, вообще нигде не бываем вместе. Он не выполняет свои обещания. Ничего не предпринимает, чтобы изменить свою жизнь хоть на йоту. Только это позволило бы мне поверить, что когда-нибудь мы действительно станем счастливы. Я устала. Устала от этой бессмыслицы и однообразия. Мы никуда не ходим. У нас никогда ни на что не хватает денег — поэтому мы только едим и ходим на работу. Нет, не о такой жизни я мечтала, и я не собираюсь с этим мириться. Мы с Иеремией заслуживаем лучшей доли.

Фрэнклин нетвердым шагом вошел в спальню.

— Открой глаза, — сказал он, — я знаю, что ты не спишь.

— Откуда ты знаешь? Уже двенадцатый час, Фрэнклин. Ты понятия не имеешь, когда я легла.

— Да, да, ты смертельно устала, я все знаю, но я хочу с тобой перепихнуться, детка.

— Фрэнклин, пожалуйста!

— Пожалуйста, поцелуй меня в задницу. Я хочу переспать с тобой и сделаю это, нравится ли это вашей милости или нет.

— Значит, ты хочешь меня изнасиловать, так, что ли?

— Вот именно!

Он не шутил. Спокойно подошел к кровати, задрал на мне ночную рубашку и приказал не двигаться. Я не двигалась. Я не могла в это поверить. Нет, это не тот человек, в которого я влюбилась. Не может быть, чтоб Фрэнклин Свифт вытворял такое! Но это было именно так. Он как-то умудрился скинуть одежду, и, к моему удивлению, у него была эрекция. Это доказывало, что он все обдумал заранее. Я даже не пыталась сопротивляться, поскольку знала, на что он способен. Я лежала не шевелясь.

Он навалился на меня всей своей стокилограммовой тушей, едва не раздавив меня, но я не пикнула. Я просто лежала, как тряпичная кукла.

Он вогнал его в меня с дикой силой и очень глубоко.

— Фрэнклин, — заорала я, — полегче! Больно!

— Я и хочу, чтоб было больно, — услышала я в ответ. — Ну, а теперь двигайся.

Я стала двигаться.

Не прошло и пяти минут, как он отвалил.

— Вот все, что мне нужно, — сказал он и отпихнул меня на мою половину кровати.

Я встала, чтобы подмыться.

— Ну-ка, на место!

— Да мне надо смыть все это.

— А я хочу, чтоб ты с этим спала и знала, что эту ночь провела с настоящим мужчиной. А теперь отвали.

Я отвернулась к стене, но в этот момент заплакал Иеремия. Я не знала, что и делать, так была напугана.

— Это малыш, Фрэнклин.

— Ну и что?

— Я не могу, чтоб он плакал.

— Ну и иди к нему. Никто тебя не держит. Только будь любезна, не тащи сюда этого ублюдка. Не хочу слышать его плач.

Я пошла в комнату Иеремии и вынула его из кроватки. Он был для меня единственной реальностью.

Мы уснули на диване.

Утром Фрэнклин разбудил меня.

— Нужно поговорить.

— Очень хорошо, потому что ты должен попросить у меня прощения, Фрэнклин.

— Не собираюсь извиняться!

Я взглянула ему в глаза. Все во мне кипело, и я хотела плюнуть ему в лицо.