Зора сняла трубку и набрала номер. Первой она, кажется, позвонила Клодетт, потому что принялась поздравлять ее с рождением ребенка. Ну кому в наше время придет в голову назвать младенца Джорджем? Зора стала выкладывать ей все про занятия вокалом и про свою пробную запись, над которой должна была начать работать, и очень долго трепалась, а я сидел и ждал, когда же она наконец спросит о том, какие сейчас в Нью-Йорке новогодние развлечения. Я даже стал покашливать от нетерпения.

— Ладно, дорогая, мне надо идти, но я обязательно забегу проведать тебя и малыша в ближайшие пару недель. Обещаю! А то приезжай к нам с ним и Шанелью. Она уже совсем большая, должно быть. Да, конечно. О'кэй, целуй малышку Джорджа и счастливого Нового года тебе и Аллену, милая!

— Ты забыла упомянуть еще о Первой Поправке, — вставил я, — значит, никаких вечеринок, да?

— Не гони, Фрэнклин, — откликнулась Зора и стала набирать другой номер.

— Мария, это Зора.

У Марии, видно, был включен автоответчик.

— Знаешь что, дорогая, поднимай-ка свою ленивую задницу и приезжай к нам выпить за Новый год и будь добра, позвони мне, если есть что-нибудь стоящее на завтрашний вечер, куда можно пойти бесплатно. Пока!

— Не можешь поживей, бэби? У меня уже зуд в заднице.

— Полегче, Фрэнклин. Ты же просил меня разузнать, что и где будет завтра, я этим и занимаюсь. Кричать будешь потом, а пока помалкивай.

Словом, она меня отбрила. Я смотрел, как Зора опять набирает номер, уверенный, что на сей раз она звонит Порции. Та, к моему удивлению, оказалась дома. Насколько я понял, Порция собиралась в „Савойю".

— Ты хочешь сказать, дорогуша, что домашние сборища вышли из моды? Что правда, то правда. О'кэй, забито. Правда? Прекрасно. Ну значит, мы уж точно там встретимся. Как его зовут? Ладно, если вы придете раньше нас, займите хороший столик. Да, не беспокойся, мы будем. Пока!

— Чего ты ей мозги пудришь?

— Ты о чем?

— Что мы там будем.

— Слушай, у Порции два лишних билета. Ее знакомые, какая-то пара, в последний момент отказались, так что мы можем туда попасть. Это шикарное местечко, нам не придется палец о палец ударить — идем на все готовенькое, а потому мне совершенно наплевать, сколько придется выложить. Я знаю точно одно — мне не хочется торчать на Новый год дома и играть в скрэбл. Ну, давай, раскладывай.

— Что-то у меня нет настроения. Пожалуй, я лучше своими деревяшками займусь.

— Прекрасно. А мне что прикажешь делать?

— Иди, спой что-нибудь. — Я поднялся, пошел в свой закуток и устроился за верстаком. Я слышал, как она хлопнула дверью своей комнатушки.

Я купил себе бутылку. Нынче канун Нового года, и провались все пропадом. Всю ночь напролет я шлифовал и отделывал кусок дерева, не соображая толком зачем. Все вокруг покрыла древесная пыль, и так я проковырялся до самого утра — пока не прикончил бутылку. Протерев глаза, я пошел на кухню поставить кофейник. Зора скребла, мыла, стирала пыль, елозила шваброй по полу, так что мне тошно стало. Со мной она не разговаривала, до полудня надраивая полы и наводя чистоту в квартире. Я пошел в спальню, лег и стал смотреть футбол. К тому времени она добралась до спальни и сказала мне первые за весь день слова:

— Ну-ка, вставай!

— Знаешь, — отозвался я, — мне, пожалуй, лучше смотаться в бар. Вернусь чуть позже. — Какого черта торчать здесь до ночи и играть в молчанку? Вот ведь эти бабы. Хуже детей, если им что-то не по душе.

— Скатертью дорога!

Это мне подходит. Дорожка проторена. Я принял душ, побрился и надел все чистое. Свой единственный костюмчик и пару лучших ботинок. Спрыснулся ее любимым одеколоном. Зора чуть не упала от такого зрелища. Она меня в костюме отродясь не видала. Честно говоря, не так уж я был раздосадован. Просто мне не понравилось все это: из-за того, видите ли, что ей хочется поплясать, она готова выкинуть пятьдесят долларов. Пятьдесят долларов за танцульки!

И вообще, в гробу я видал этот вшивый Новый год. Весь Нью-Йорк высыпает на улицы. Не город, а муравейник. Такси не поймать, а куда ни зайдешь, ни одной знакомой рожи; стоишь, как дурак, и делаешь вид, что счастлив до обалдения. Подрыгаешь ногами на танцульках, пропустишь стаканчик за сорок-пятьдесят баксов — ведь эти гады на праздник цены взвинтят, хоть стой, хоть падай — и вали домой, выжатый как лимон или настолько затраханный, что уже не потрахаешься…

Когда я уходил, Зора, стоя на коленях, надраивала ванну. Я решил не прощаться.

Мне показалось, будто что-то шмякнулось о дверь с той стороны, едва я ее закрыл, но, может, мне только показалось. У меня была прорва денег, весь я сиял, как новая монетка, и источал аромат парфюмерного магазина, словом, выглядел на миллион долларов. А дома бешеная баба — хрена с два я дам ей испортить себе настроение.

Я направился в „Только на минутку", но черт знает, куда все подевались, — должно быть, ошивались дома и готовились к празднику. Зато была настоящая музыка, несмотря на половину седьмого утра. Усевшись за стойку, я заказал двойного „Джека Дэниэла" и тут почувствовал чью-то руку на плече. Кто-то чмокнул меня в щеку. То, что это не Зора, я знал точно: не ее губы. Сзади стояла Терри.

— Давненько не виделись, — сказал я.

— Кого я вижу? Фрэнки, ты ли это? Тебя не узнать!

— Да и ты как картинка, радость моя. Как ты сюда попала?

— Тебя ищу!

— Ну уж конечно! Что будешь пить?

— Ром с кокой.

Я помахал бармену и заказал ей выпивку. Приятно, что ни говори, вот так запросто угостить знакомую. Терри, как всегда, выглядела на все сто. Мало того, что она обалденно хороша — этакая черная китаяночка, у нее еще губы — закачаешься, ну что твоя Донна Саммер. Стоило мне только увидеть, как она прижала их к краю стакана, и я сразу вспомнил, как хорошо она умеет брать в рот. Ну просто с ума сойти! А еще у нее самые длинные ноги из тех, что когда-либо обхватывали меня. От всех этих мыслей в штанах у меня зашевелилось. Вот только на башке у нее был все тот же гнусный парик.

— Куда это ты запропастился, Фрэнки? Тебя вдруг как ветром сдуло. Так как ее зовут?

— Зора.

— Ах, вот оно что! И где же она?

— Дома.

— Что ж она делает дома в канун Нового года?

Я уставился на ее задницу. Этих визжащих ноток в ее голосе что-то не слышно, а может, мне только кажется, черт его знает.

— Прибирается.

— Обалдеть можно! — Она запустила пальцы в свой мерзкий парик.

— Ты спросила — я ответил. Я ее не заставлял — таково ее желание.

— Ну, а чем еще занимаешься?

— Вкалываю. А ты-то как?

— Да все по-старому. Протираю зад в банке. Впрочем, пошла на повышение — я теперь главный кассир. — Терри покручивала соломинкой в стакане и так смотрела на меня, словно давно уже решила, что делать дальше.

— Поздравляю!

— Так как ты собираешься праздновать Новый год, Фрэнки?

— С тобой, — сказал я и ушам своим не поверил. Как это у меня сорвалось, даже ума не приложу! Клянусь, еще секунду назад у меня и в мыслях такого не было. Я же не из тех, кто втихаря заводит шашни, хоть Зора со мной и не разговаривает. Но отступать было поздно. А Терри всегда была горяча, ну и, в конце-то концов, что тут такого; любой бабе хочется, чтоб ее ублажили под Новый год. А если еще оттрахаешь как надо, она тебя вовек не забудет. Я не я, если Терри с первого же мгновения не размечталась об этом.

— Пошли отсюда, — бросила Терри, спрыгивая с высокого табурета.

— Только я ненадолго. — Мне хотелось сразу все уточнить.

— Не бойся. Отпущу тебя к вечерней поверке.

— А ты все там же?

— Нет, переехала, но это минут десять на такси. Давай, Фрэнки, сам знаешь, что не пожалеешь.

Терри открыла дверь. Ну и мрак! По сравнению с нашей квартирой эта похожа на старый черно-белый фильм. Ну и дыра! Да нет, здесь не было грязи, просто сразу бросалось в глаза, что все куплено по дешевке. Куда ни глянь — кругом бархат. Угораздило же ее выбрать этот темно-бордовый цвет! Типичный интерьер за триста баксов. На стене были прикреплены скотчем старые афиши рок-н-рольных звезд. Стерео у нее какой-то никому не ведомой фирмы.