Киприан замер с выражением ужаса на лице. Агнесс ткнула его в нос, в бок, однако Киприан, у которого подрагивал уголок рта, оставался неподвижным. Только глаза его вращались. Агнесс хохотала как сумасшедшая.

– На помощь, – закричала она, – на помощь, он превратился в камень, он сейчас провалится сквозь пол, помогите мне!

Она никогда не задавалась вопросом, почему этот парень, на четыре года старше ее, так часто возился с ней, вместо того чтобы шататься по улицам со своими сверстниками. Киприан всегда был рядом, когда ей хотелось смеяться и когда она плакала, а уходя, он каждый раз обещал вернуться. Девочка откинулась назад и смотрела, как он пытается сидеть неподвижно. Тут в комнату влетела няня с красными от слез глазами и лихорадочными пятнами на щеках.

– Что здесь за шум? – закричала она. – Молодой человек, не смейте пугать ребенка. Думаю, будет лучше, если вы последите за порядком у себя дома. Вы только гляньте, ребенок весь мокрый!

– Да это я смеялась, – возразила Агнесс, но Киприан уже встал и вышел прочь.

В дверях он еще раз обернулся и снова продемонстрировал ей окаменевшую мину, после чего, сопровождаемый очередным приступом смеха Агнесс, выскользнул из комнаты…

…а пару недель спустя Агнесс прокралась к двери, спрятанной за алтарем церкви в Хайлигенштадте. Дверь оказалась не заперта. Молодой молчаливый священник поверил ее заверениям, что родители вот-вот придут, и тихо, как тень, прошмыгнул в ризницу. Рядом с алтарем стояли горящие сальные свечи и словно говорили: «Возьми нас с собой». И Агнесс отправилась искать черное-пречерное озеро с окаменевшей женщиной.

То, что в доме ее родителей переполох и что в поисках ее уже обшарили половину Кэрнтнерштрассе, ей и в голову не приходило. Она не понимала и того, какое чудовищное расстояние прошла, и того, что на свои постоянные расспросы, как пройти в Хайлигенштадт, все время получала правильный ответ лишь благодаря удивительной удаче. Она осторожно спускалась по лестнице, а свет из открытой двери, просачивавшийся на ступени, с каждым сделанным ею Шагом оказывался все дальше от нее. Снизу поднималась прохлада, застигнувшая ее врасплох, и влажный запах плесени, заставивший ее непроизвольно сглотнуть. Ей показалось, что она слышит бульканье воды и тяжелые вялые всплески, производимые черными рыбами, всплывающими на поверхность озера и глядящими в темноту своими горящими глазами. Холод обвил ей ноги, залез под платье и поднялся к животу. Свеча начала мигать, но Агнесс заслонила ее рукой от сквозняка. Ступени лестницы были сделаны из светлого камня и слабо отсвечивали в глубине, как будто маня ее спуститься. Она откашлялась – этот звук затих вдалеке и вернулся к ней искаженным эхом. Агнесс бросила взгляд через плечо – широкая светлая щель приоткрытой двери оказалась неожиданно близко; она могла бы достичь ее двумя-тремя прыжками. Девочка снова уставилась в темный провал, потом, собравшись с духом, продолжила спуск.

Темнота стала почти абсолютной, когда лестница неожиданно закончилась и перешла в выложенный неровными камнями проход, чьи холодные и сухие стены и справа, и слева были изрезаны трещинами. Агнесс начал бить озноб. Она совершенно ничего не видела впереди и подняла свечу повыше. Пламя снова лихорадочно затрепетало – из глубины коридора дул ровный, пахнущий гнилью ветерок. Девочка снова украдкой оглянулась на дверь. Широкая щель не уменьшилась в размерах, и это успокоило ее. Должно быть, она спустилась приблизительно на один этаж под землю; ей же казалось, что этот процесс занял куда больше времени, а судя по холоду, она находилась глубоко под землей, хотя Агнесс понимала, что церковь стоит на невысоком холме и она, скорее всего, находится на одном уровне с улицами поселка.

И тут вдруг из-за двери показалось нечто, похожее на огромные крылья, и отбросило длинную тень, которая достигла конца лестницы. Остатки здравого смысла покинули Агнесс в мгновение ока, душа ушла в пятки, а дверь захлопнулась с грохотом, отразившимся в самом сердце. Она закричала. Пламя свечи как-то странно повернулось, уменьшилось до размеров крохотной голубой искорки, потом метнулось вверх, мигнуло несколько раз – Агнесс уставилась на него и забыла закричать еще раз – и снова стало гореть ровно. Темнота за пределами свечи была абсолютной. Девочка поджала пальцы ног и захныкала. Ее мочевой пузырь напрягся и выпустил несколько капель теплой жидкости, побежавшей по ее ногам и напугавшей ее: ей показалось, что кто-то провел пальцами по ее ноге. «Нет, – прошептала она, – нет, нет, нет». Она услышала звук, показавшийся ей еще страшнее, чем грохот захлопнувшейся двери, – звук ключа, поворачивающегося в скважине.

Ее заперли.

Эхо поворачиваемого ключа вернулось к ней из глубины коридора и завизжало, как женщина возле того озера, превратившаяся в камень.

Агнесс отступила назад, даже не осознавая этого. Ее дыхание со свистом звучало в темноте. Девочка снова уставилась на лестницу – ее невольное бегство завело ее в глубину коридора. Левой рукой она провела по стене, а правой судорожно сжала сальную свечу, сгибая ее. Агнесс нащупала канавки и выпуклости и невольно поднесла свечу к стене.

Навстречу ей рванулась жуткая звериная морда.

Девочка отшатнулась и пятилась до тех пор, пока не уперлась спиной в противоположную стену. Одна морда превратилась в три; три полные зубов пасти, три пары раздувающихся ноздрей, три пары злобных глаз, вздыбленная шерсть, мощные лапы, чешуйчатый хвост – три головы чудовища росли из тела собаки размером с быка. В неверном свете свечи казалось, что головы раскачиваются в разные стороны, а глаза сверкают.

Агнесс завизжала, резко развернулась и помчалась прочь, в глубину коридора. Пламя свечи отчаянно боролось с ветром. Стены коридора внезапно расширились, превратив его в пещеру, в огромную комнату, полную неправдоподобно больших теней и темных ниш, в великанский саркофаг с отвалившейся крышкой, из которого свисали, подобно древней паутине, истончившиеся от времени полотнища, казалось, тянувшиеся к ней. Ниши были глазницами, пастями, безднами, в которых было что-то, не поддающееся опознанию, и Агнесс видела, как это нечто, подрагивая, вылезает наружу и ползет по полу к ней. С другой стороны пещеры коридор шел дальше, в полную темноту, откуда воняло гнилью и разложением, в черноту тьмы, сотни лет не знавшей света, – забытый вход в ад, над которым не было известной надписи об оставленной надежде,[28] поскольку перед этим входом ни у кого не возникло бы ни единой мысли о надежде.

Ее нога на что-то наткнулась. Девочке никогда до этого не приходилось видеть череп мертвеца, разве только на фресках и барельефах. Она не была готова к пронзительному взгляду черных глазниц, к оскаленным зубам, к приобретшим коричневый цвет костям. Сердце ее чуть не остановилось от ужаса, ноги задрожали. Череп перевернулся набок, описал полукруг и ударился о ее другую ногу; то, что раньше было лицом, оказалось повернуто вверх, а глазницы укоризненно уставились на нее.

Агнесс завопила. Дух ее парализовало, но тело среагировало моментально: нога ударила по черепу, отбрасывая его прочь. Это резкое движение окончательно потушило свечу. В воцарившейся темноте девочка услышала, как череп врезался в стену и разлетелся на куски, раздалось щелканье обломков костей, как если бы все они поползли к ней, чтобы покарать ее за кощунство.

Агнесс стояла как вкопанная. Пальцы сжались вокруг свечи и сломали ее, так что горячее сало выплеснулось наружу и обожгло ее, но она этого даже не заметила. Она хотела завизжать, но не могла; хотела позвать на помощь, но из ее горла вырвалось лишь тяжелое дыхание. Девочка слышала, как в черном озере булькает вода и плещутся черные рыбы, прямо возле входа в ад, слышала протяжный зов окаменевшей женщины: «Иди ко мне, дитя, помоги мне, дитя, иди ко мне, иди, иди, иди». Агнесс плотно зажмурилась и увидела под своими веками блеск огненных глаз, услышала мольбу заточенной в камень души, умолявшей об освобождении и одновременно желавшей погубить еще одну душу, – и сама каменела, каменела, каменела… И затихла.