Отец Ксавье понял, что должен уступить.

– Я клянусь, – сказал он.

– Поклянитесь, что будете заботиться о нем, пока он там, и что с ним все будет хорошо.

– У него ни в чем не будет недостатка.

– В ваши руки, отец, вверяю свою бессмертную душу. Отец Ксавье встал.

– Следуй за мной, – приказал он.

«Если ты не уверен, правильно ли поступаешь, но и не знаешь, стоит ли тебе остановиться, сядь за стол и напиши список, – всегда говорил отец Андрея. – Напиши все достоинства и недостатки своего решения. И тогда выбери тот вариант, где достоинств больше, чем недостатков». Андрей явственно увидел перед собой довольный прищур старого Лангенфеля. Разумеется, сам старик никогда не следовал собственному совету. Всегда были причины, по которым отец предпочитал действовать согласно собственным ощущениям, а не какому-то списку. Андрей подумал о происшествии двадцатилетней давности, которое теперь, из-за постоянных просьб кайзера Рудольфа рассказать ему историю, все время стояло у него перед глазами: тени в тумане, пытавшиеся убежать и падавшие под ударами топора, крики, широко раскрытый в вопле рот на лице сошедшего с ума монаха, из которого неожиданно показалось острие арбалетного болта. Он не мог не думать, что фокус со списком, возможно, обещал куда больше, чем решение положиться на свои ощущения. По крайней мере результат был бы не хуже.

Февральская стужа внутри его домика была такой сильной, что даже вода в кувшине покрывалась толстой коркой льда. Дымок из каминных трубок, из которых иные были так малы, что крупный мужчина мог бы закрыть выходное отверстие ладонью, выходил на извилистую узкую улочку, за которой склон круто спускался к Оленьему прикопу. В доме была только одна комната; даже домишко, который он делил с Джованни Ското, был просторнее. Тем не менее огню в продуваемом сквозняками камине, как правило, не удавалось за ночь растопить лед в кувшине. Впрочем, не так уж часто случалось, что Андрей мог позволить себе добыть достаточно дров, чтобы поддерживать тепло в камине до утра. В нише между камином и боковой стенкой стояла кровать, доставшаяся Андрею вместе с домом; его предшественник также оставил ему стол и никуда не годную коллекцию загадочных колб, ступок, мензурок и бутылочек с неизвестным содержимым, которые Андрей продал, чтобы купить себе два стула и поставить их у стола. Он бы ограничился одним стулом и сберег часть выручки от продажи алхимических штучек, но ему показалось, что он будет чувствовать себя не таким одиноким, если в доме будет, по крайней мере, второй стул, подразумевающий, что, возможно, кто-нибудь когда-нибудь придет в гости и тогда ему будет куда сесть. Кроме всего прочего, его предшественник оставил загадочное коричневое пятно в форме звезды на одной из стен, обильно покрытой пятнами, и Андрей никак не мог отделаться от чувства, что его предшественник вовсе не упаковал вещи среди ночи и не покинул Прагу, а все еще находился здесь. До недавнего времени Андрей не решался хорошенько оттереть пятно с помощью воды и тряпки: очень боялся увидеть, как бурое пятно растечется чем-то красным. Он придвинул стол под окно, а стулья расставил возле него так, чтобы они смотрели друг на друга. Несколько недель спустя Андрею стало грустно смотреть на пустой стул, и он развернул свой так, чтобы смотреть в окно. Не то чтобы там, снаружи, можно было увидеть что-то интересное, кроме дыма, тумана и разрушающихся фасадов выстроившихся в ряд домов, а иногда случайной фигуры, быстро перебегающей мостовую. Казалось, все, ходившие по улице алхимиков, сильно сутулились и торопились; поведение же обитателей района приводило к тому, что человеку казалось, будто он находится в странном, лишь наполовину реальном мире, в котором живые соревновались в призрачности с духами мертвых.

«Наполовину реальный мир, – подумал Андрей. – Не более чем наполовину. Все здесь живут, завися от милости кайзера или, если сказать точнее, от его сумасшествия. Завтра ему может взбрести в голову все здесь снести или посадить в клетки всех загадывающих бесполезные загадки астрологов, безуспешно исследующих тайны природы алхимиков, несущих бред толкователей снов, фальшивых собирателей Ценностей вместе с моей ничтожной особой, подвесить их в зверинце и смотреть, как они там гниют». Он подумал о человеке, которого сегодня снова разыскивал в кунсткамере – в первый раз после нескольких недель ремиссии. В более теплое время года бывали недели, когда он оказывался ближе к кайзеру и видел его чаще, чем придворные, включая членов его семьи и давным-давно сдавшуюся одинокую испанскую возлюбленную; не то чтобы эта близость освободила Андрея от чувства страха – скорее совсем наоборот. Гораздо чаще ручались дни, когда он ясно видел заключенного, сидевшего в становящемся все более причудливым теле кайзера, выглядывающего из зарешеченных окон завешенных ресницами глаз, – Рудольфа фон Габсбурга, обезображенного полной запретами и безжалостной дрессировкой жизнью, закованного в цепи последствий испанского дворцового воспитания и с самого начала неверно понятого, нелюбимого, поставленного не на свое место, получившего не то задание. И он видел отчаяние, в которое впал дух императора Священной Римской империи, сквозившее из водянистых глаз кайзера. В такие дни Андрей ожидал, что бесформенное чудовище, лежавшее перед ним на подушках, неожиданно обрушится на него с ревом и поглотит его. Ему приходилось прикладывать огромные усилия, чтобы голос оставался спокойным, а лицо – бесстрастным. Кайзер Рудольф три дня из семи был совершенно невменяемым, но с проницательностью безумца сразу определял, какие чувства владеют его собеседником, если тот был недостаточно осторожен. Андрей не был уверен в том, что сделал бы кайзер, если бы уловил смертельный страх своего fabulator principatus, и не собирался допустить такой ситуации, которая бы дала ему это выяснить.

Кайзер Рудольф сегодня не проводил время в своей кунсткамере, а оставался лежать в кровати в спальне. Казалось, он был в более мирном настроении, чем обычно, поскольку позволил своему лейб-медику осмотреть себя. Полное нежелание следить за элементарной гигиеной, длившееся целую неделю, закончилось несколько дней назад, и горничные сожгли все покрывала, полог балдахина и ковры и позаботились о том, чтобы вместо них принесли свежие, открыли все окна и в течение двухдневной борьбы победили запах гниющих экскрементов, омертвевшей и гноящейся кожи и скисших половых выделений, ранее проникавший, казалось, во все углы дворца. Спальня кайзера прямо-таки благоухала свежестью, когда Андрей вошел в нее; в ней присутствовали лишь легкий обертон заваренных лекарственных трав и спирта И еще одна нотка, почти не ощущаемая, становящаяся явственной лишь при приближении к кровати кайзера, – запах паленой шкуры или раскаленного рога, улавливаемый скорее горлом, а не носом, который, будь он сильнее, непременно вызвал бы рвоту. Доктор Гваринони обращался с Андреем подчеркнуто уважительно, но тот факт, что он ко всем и каждому, за исключением своего пациента, относился с абсолютно одинаковым уважением, заставлял Андрея чувствовать в нем друга. Врач сунул Андрею в руку просмоленный сверток, перевязанный в верхней части и холодный как лед.

– Его величество жалуется на жар и боль в верхней части тела, – прогудел Гваринони. – Прижимайте это к его подбородку, если он потребует, но будьте осторожны: слишком сильное давление тоже причинит ему боль.

– Что с ним? – прошептал Андрей.

Врач окинул его взглядом, говорившим, что, как бы просто он ни объяснил ситуацию, Андрей все равно не поймет ее. Андрей знал, что Бартоломео Гваринони коллекционировал различных амфибий и насекомых и хранил их в заполненных спиртом банках; он представил себе, что на такой же взгляд натыкается лягушка, отважившаяся вопросительно заквакать, пока врач готовит ей могилу.

– Что-то пожирает его кости, – наконец ответил Гваринони. Он поднес к носу Андрея руку, от которой поднимался запах горелого рога. Тот отшатнулся. – Вы тоже будете так пахнуть, не беспокойтесь, – заметил Гваринони. – Вы не сможете так аккуратно держать мешочек, чтобы запах не проник вам в кожу. Чтобы избавиться от него, нужно будет тщательно тереть руки золой, почти до крови. Хорошо вам повеселиться во время рассказа историй, и не забудьте задержать дыхание, когда он попросит вас пошептать ему на ушко.