Начальник караула, кажется, принял решение. Двое его людей оттащили в сторону ствол так, чтобы экипаж смог проехать. Киприан благодарно кивнул ему. Начальник караула кивнул в ответ, но его лицо все еще было искажено сомнением. Киприан ему не завидовал: хорошие стража всегда сомневаются, а начальник караула оказался хорошим стражем.

Ярмила была бледна, когда они занимали свои места внутри экипажа. Она что-то прошептала Андрею на ухо. Тот вздохнул. Ярмила отрицательно покачала головой и заговорила снова. Киприан наблюдал за ними, пока Андрей не откинулся на сиденье и не скорчил несчастную мину. С привычным толчком экипаж покатился дальше.

– А что вас, собственно, интересует в Хрудиме? – спросил их Киприан.

Пара обменялась быстрым взглядом.

– Ярка ищет следы своей матери, – наконец ответил Андрей. Однако у Киприана создалось впечатление, что это только половина правды. – Она пропала, когда Ярка была еще ребенком, и никто не знает, где это произошло.

– И вы хотели отговорить ее продолжать путь, но она, как свойственно всем женщинам, настояла на том, чтобы ехать дальше.

Андрей непонимающе уставился на него.

– Да ладно, – заявил Киприан. – Вы же должны где-то переночевать, раз уж не остались в своем поврежденном экипаже. – Он высунулся из окна и посмотрел на караульных, стоявших у обочины дороги и глазевших на то, как кучер осторожно объезжает дерево, будто маневрируя хрупким суденышком среди рифов. – Андрей, не могли бы вы спросить у начальника караула, какие города на юго-востоке поражены проказой?

Недовольно брюзжа, тот все же сообщил им эти сведения.

– Очень небольшой район, и они закрыли его, – перепел Андрей. – Он сказал, что нам нечего бояться.

– Ну и ладно, – ответил Киприан.

Начальник караула следил за ними. Киприан тоже посмотрел на него. У него не было причин сердиться на этого человека, который просто выполнял свои обязанности. Киприан изобразил на лице улыбку и сделал движение рукой, будто отдал честь. Мужчина произнес какую-то фразу, прозвучавшую как оскорбление.

– Что он сказал?

– Он сообщил нам названия зараженных мест, – ответил Андрей.

– И что это за города?

– Храст, Розиц, Горка, Хахолице, Скала и Подлажице.

Добрые горожане Хрудима прочертили круг вокруг района, по размерам сравнимого разве что с Веной со всеми пригородами, на всех дорогах, дорожках и тропинках расставили караулы, а возле главной дороги воздвигли виселицу, чтобы продемонстрировать, что произойдет с тем, кто не признается, почему он хочет остаться в отгороженном от всех районе. Виселица пустовала, но это значило лишь, что повешенного уже сняли и похоронили, опасаясь, что, даже мертвый, он все равно будет разносить болезнь. Тот, кто находился внутри очерченной границы, либо был болен лепрой, либо должен был смириться с тем, что его таковым считали. Если же кому-то не повезло и он оказался в этом районе в гостях, он неожиданно получал права гражданина этого живого кладбища; кому же повезло и он поехал погостить в другое место, пока совет в Хрудиме заседал, он быстро решал, что не стоит, пожалуй, требовать исполнения его прав гражданина Храста, Розица, Горки, Хахолице или Подлажице, и н вопрос, не оттуда ли он родом, отвечал с преувеличена широко открытыми от изумления глазами короткой фразой произносимой с соответствующим акцентом: «Кто, я?!» Этот район отрезали от всего мира, а ведь он находился в глуши через него не проходили важные тракты, и он не производил достаточного количества продуктов питания, чтобы поставлять их ко двору ландграфа или кайзера, и не имел никакой стратегической важности. Жители подобных мест никого не интересовали тогда, когда проклятие проказы еще не пало на них; теперь же их названия были у всех на устах но никто и предположить не мог, что их участие в людских судьбах станет еще больше. Эта местность и в самый разгар лета была в лучшем случае умиротворяющей; в феврале же, особенно в предрассветные часы, она выглядела просто унылой. Коричневые и белые поля создавали впечатление, будто сама земля заболела проказой. Неудивительно, что расположение того места, где был создан завет Сатаны, стерлось из памяти знавших о нем; и человек более впечатлительный, нежели Киприан, мог бы испытать страх оттого, что здесь, где когда-то замурованный монах и дьявол попытались обмануть друг друга, и земля, и люди подверглись эпидемии проказы. Вместо этого Киприан размышлял, удастся ли ему покинуть эту котловину. Забраться сюда было явно проще, чем он себе представлял. В предрассветных сумерках наблюдательность караульных была слабее всего. Все, что ему понадобилось, – это выскользнуть из Хрудима, пока ворота не заперли, отправиться поскорее в Храст и его окрестности, не сбиться ночью с дороги и спрятаться затем поблизости от караула. Когда на небе появились первые признаки рассвета, а караульные устали после ночной вахты, ослабели от холода и мысли их были заняты скорой сменой, он прокрался сквозь узкую полоску хвойного леса и ступил на землю библии дьявола.

Храст представлял собой беспорядочное нагромождение домов. Он лежал на склоне холма, заваливающегося в сторону юго-востока. С этого места было хорошо видно и другие поселения: они лежали у подножия Храста, как слабеющие телята возле дохлой коровы. С трудом верилось, что некогда Подлажице был центром этого района, до того как сюда пришла библия дьявола, или Гуситская война, или они обе одновременно. Отсюда виднелась монастырская церковь, чьи две полуразрушенные башенки торчали в тусклом освещении раннего утра, а между ними лежала развалившаяся стена, напоминавшая полуобглоданный скелет огромного трупа. Над домами тех, кто решил, что смерть от голода лучше смерти от холода, вились струйки дыма и доносился запах горящих влажных дров. Вопреки распространенному мнению, от проказы не так-то легко умереть, хотя большинство тех, кто заразился ею, считались мертвыми и их соседи, без сомнения, желали себе того же. В городе оставалось очень мало домов, над которыми бы висел этот признак жизни. А что происходило в тех, что тихо стояли под затянутым облаками небом, Киприану думать не хотелось. Он использовал кустарник, стога сена и неровности ландшафта, чтобы скрыть свое передвижение в сторону Подлажице, хотя и не заметил вокруг ни единой живой души, поймал себя на том, что шарахается от всего, к чему прикасалась рука человека: каменных стен, свезенного в кучу сухостоя, ошкуренных подпорок землянок, и пытался убедить себя в том, что это все из-за холода. Сознание могло сколь угодно долго уверять его в том, что еще никто не подхватил проказу оттого, что дотронулся в пораженной зоне до чего-то, долго подвергавшегося воздействию Непогоды. Но у его тела были собственные соображения на этот счет, и руки успевали отдернуться скорее, чем разум одерживал верх над инстинктами.

Пока Киприан осторожно спускался по склону в полузамерзший ручей, огибавший развалины монастыря, он успел вспотеть. Из своего укрытия юноша стал обозревать лежащие перед ним окрестности, посреди которых высился остов церкви.

Пропилеи осели внутрь и представляли собой прекрасное препятствие для того, кто захочет попасть в монастырь; от них осталась только выложенная из камня арка, простиравшаяся над грудой развалин, покрытых белыми и серыми пятнами. Прямо возле нее осевшие стены представляли собой новообразованные ворота; вывалившиеся камни смотрелись, как ступени лестницы. Дыхание Киприана стало прерывистым и поднималось паром в морозном воздухе. Ничто не шевелилось в том памятнике разрушения, в том центре человеческой гибели, даже не было видно ни единого ворона. Кто хотел, мог бы уловить проклятие, все еще излучаемое стенами, в которых некогда один монах написал завет Сатаны. Киприан не желал ощущать его, но, тем не менее, ему казалось, что он чувствует это излучение. Чем больше он разглядывал застывшие развалины, тем сильнее шевелились его волосы.

– Чертов туман, – наконец прошептал он, нарушив мертвую тишину.