– Чем я могу тебе помочь, дочь моя? – спросил священник, все же нашедший в себе достаточно мужества, чтобы наконец заговорить со стоящей на коленях у алтаря незнакомкой.

Агнесс вынырнула из темных мест своей памяти и заморгала. Перед ее глазами висело обеспокоенное, бледное, худое лицо молодого священника. Оно поплыло под ее взглядом, и с изумлением она поняла, что плакала. Что-то внутри нее восстало против подобного обращения, ей захотелось с ненавистью выкрикнуть: «Я ничья дочь!» Однако желание, чтобы это оказалось неправдой, было слишком сильным, а зов из прошлого – слишком громким.

В какой-то момент после всех этих ужасных часов, в течение которых она маленькой девочкой блуждала в темноте и думала, что умерла, чья-то рука потрясла ее за плечо. Она открыла глаза и увидела яркий свет заправленной жиром лампы, падавший на лицо Киприана. Она лежала на полу, свернувшись в клубок, как умирающий зверь, и прижимала к себе сломанную свечу.

– Каменная женщина была здесь, – прошептала она. – Она звала меня, Киприан, и я слышала рыб и черное озеро, и…

– Да, – сказал Киприан и огляделся. – Да, конечно.

– Она сказала, что я не принадлежу этому миру, – тихо продолжила девочка и схватила Киприана за руку. – Что я живу, хотя должна быть мертва, и что меня ждет черный человек, чтобы забрать с собой в ад.

– Так обычно говорят все окаменевшие женщины, – произнес Киприан, но Агнесс почувствовала, как по его телу побежали мурашки.

Лицо священника выражало одновременно и неодобрение, и беспокойство. С легким уколом изумления Агнесс поняла, что он стар и толст и совсем не похож на человека, которого она вроде бы видела наверху.

– Обычно я запираю дверь, чтобы никто не мог потревожить покой мертвых, – заметил он.

– Ладно уж, – ответил ему Киприан. – Вставай, Агнесс, пойдем домой.

Он протянул ей руку, и она схватилась за нее и позволила поднять себя. В другой руке она сжимала свечу, смущенно отдала ее священнику и с изумлением отметила, что сало еще не застыло.

– Тебя искали и нигде не могли найти, и тут я вспомнил историю, которую ты так часто просишь меня рассказать, – начал Киприан. – Я помчался сюда со всех ног. Святой отец как раз выходил из церкви.

– Меня вел твой ангел-хранитель, малышка, – добавил священник. – Я как раз собирался обходить свою паству, и тогда твоему другу пришлось бы ждать меня несколько часов. Он упросил меня достать ключ из ризницы, и тут мне пришло в голову, что я только что запер дверь и вообще не помню, чтобы я хоть раз оставлял ее открытой. Ну что ж, хорошо, что ты не смогла пройти за вторую дверь. За ней начинается лабиринт, в котором мы бы тебя никогда не нашли.

– Но там не было никакой второй двери, – возразила Агнесс.

– Да вон же она, вон там, – ответил священник и махнул рукой куда-то в темноту. – Хорошо, что ты ее вообще не нашла.

– Она была открыта.

– Она закрыта, – сказал ей Киприан. – Вот, посмотри сама.

Он посветил ей свечой. Путь преграждала дверь, своей внушительностью напоминавшая крепостные ворота. Агнесс уставилась на нее во все глаза.

– Но она же была открыта, – прошептала девочка. – Я ведь слышала, как окаменевшая женщина звала меня из коридора. Часами…

– Да ты здесь и десяти минут не пробыла, – широко улыбнулся Киприан, ведя ее за руку вверх по лестнице.

– …эта окаменевшая женщина звала меня.

– Это все ветер, – успокоил ее священник. – Здесь, внизу все время дует ветер. Потому-то остатки этого бедняги так хорошо сохранились. Могилы уже давно разграбили, но несколько костей еще остались, и каждый священник церкви в Хайлигенштадте считает своим долгом заботиться о покое мертвых. Я человек необразованный, но допускаю, что мертвые тут лежат еще со времен римских цезарей. Язычники, если вы понимаете, о чем я, но они так давно лежат тут, внизу, а церковь так давно стоит над их останками, что Господь Бог наверняка простит их.

– Дочь моя! – Рука молодого священника приблизилась к ее плечам, но ему не хватило смелости прикоснуться к ней. Агнесс никогда и мысли не допускала, что ее мужем может быть кто-то другой, а не Киприан Хлесль. Это казалось раз и навсегда определенным; настолько определенным, что она Никогда особо не задумывалась о том, что именно чувствует к нему. Все было так очевидно, что она ни разу не заговорила об этом со своими родителями, и то, что ее родители ни разу не затрагивали с ней эту тему, создало у нее впечатление, что они видят ситуацию точно так же, как и сама Агнесс. А теперь… Как ее отцу и ее матери вообще могло прийти в голову, что она предназначена кому-то другому, не Киприану? Киприану, который всегда оказывался рядом, когда она попадала в очередную переделку, начиная с того случая с примерзшим языком до бегства в катакомбы под церковью в Хайлигенштадте и до нынешнего события, когда он прикинулся заболевшим чумой, чтобы спасти ее от протестантских бандитов? Не может быть, чтобы они не обращали внимание на то, что он столько сделал для Агнесс за все эти годы! Даже если учесть, что Никлас и Терезия Вигант были не в курсе большей части неприятностей, поскольку Агнесс никогда им не рассказывала об этом. Киприан всегда спешил ей на помощь и спасал ее, и этого было достаточно.

Она не была наивной, знала, что сначала шла свадьба, а со временем приходила и любовь, или, по крайней мере, симпатия, или как минимум равнодушие и совместное стремление к увеличению прибыли, если не возникало ничего другого. И тем сильнее она желала, чтобы именно ее судьба оказалась исключением из правила. Глубоко в душе девушка подозревала, что и в отношениях ее родителей эмоции сыграли куда более важную роль, нежели холодный расчет: Никлас Вигант был наследником торгового дома, созданного еще при жизни его деда, а Терезия – третьей дочерью куда менее обеспеченного землевладельца; и если правда, что после выкидыша дети уже не рождаются, то Никлас запросто мог прогнать жену прочь. Однако он остался с ней даже после того, как она превратилась в озлобленного тирана. И если это не доказательство любви, то что тогда может быть таким доказательством? И почему же они так глухи к чувствам Агнесс?

Неожиданно она поняла, как можно решить данную проблему. Если при обычном оформлении брачного соглашения сначала шел расчет, а чувства следовали за ним, то почему бы ей не развернуть дышло закона и не помочь своим чувствам одержать верх с помощью холодного расчета?

Отец Киприана, мастер-пекарь, возможно, и находился ниже Вигантов в общественной иерархии, но его дядя вот уже пару лет был главой епархии Нового города в Вене, а в последнее время получил должность придворного капеллана. По крайней мере для матери Агнесс это должно быть чрезвычайно важно – заполучить в семью высокопоставленного священника. Что же касается ее отца, то много ли найдется людей, способных похвалиться родством с человеком, который напрямую связан с императорским двором через брата кайзера, эрцгерцога Маттиаса? Кому скорее удастся получить заказ – Никласу Виганту, неизвестному торговцу, борющемуся за выживание, или Никласу Виганту, придворному поставщику?

Она напомнила себе, как Киприан провел ее вверх по лестнице, вывел из катакомб обратно на белый свет, и неожиданно ее охватило то же чувство к нему, что и тогда, когда он спас ее от бандитов, только гораздо более всеобъемлющее и сильное. Она чуть было не развернулась и нисколько бы не удивилась, увидев его у себя за спиной, – таким близким он ей теперь казался. Однако на этот раз она была предоставлена самой себе и должна была сама принимать решения.

Агнесс встала. Молодой священник подался назад. Девушка показала на дверь за алтарем и смахнула слезы с лица.

– Могу ли я посмотреть на старые могилы, святой отец?

Адамово яблоко молодого священника дернулось.

– Какие еще могилы?

– Те, в катакомбах за этой дверью. Могилы римских язычников.