Да, ее мать оказалась похитрее Макиавелли. Если раньше мне казалось, что Кэсси все преувеличивает, то теперь мои сомнения рассеялись.

— Почему бы тебе не съехать отсюда? Ты ничего не вкладывала в этот дом, и тебе нечего терять. Разве что его оценочную стоимость. Но это все же лучше, чем…

Кэсси покачала головой и устало улыбнулась.

— Адвокатов моей матери не так-то легко провести. Бумаги составлены так, что мы несем ответственность за все накопившиеся платежи, да еще с процентами… и Гай говорит, что не собирается оставлять этот дом, после того как угробил столько лет на то, чтобы заполучить его. Даже пустой и запущенный он все жепредставляет ценность. Он остается домом в Бель-Эйре. Гай говорит, что будет ждать, пока цены на недвижимость возрастут. Все ждут, что на рынке недвижимости произойдет взрыв, когда появятся арабы с их нефтедолларами. Но это всего лишь слова. На самом деле он ждет не этого.

— А чего же?

— Возможности посмеяться последним. Переезда в поместье матери. После ее смерти…

Ее слова, странные, загадочные слова, украшенные, словно готический шрифт, листвой и солнечным светом, унеслись прочь, исчезнув в золотистом воздухе этого красивого [4]пейзажа.

— А как насчет тебя, Кэсси? — осторожно спросила я в унисон защебетавшей где-то рядом птице. — Чего ждешь ты? Того же, что и он? Смерти матери? Ведь тогда ты сможешь уйти от Гая и тебе не придется признавать, что ты допустила ошибку.

— Ну, естественно нет! — воскликнула она. — Мать должна жить, чтобы в конце концов убедиться в моей правоте… В том, что я тоже могу быть победительницей! А если мать умрет раньше времени, это будет победа всего лишь в результате отказа противника от борьбы, понимаешь?

Нет, я не понимала. Мне хотелось забиться куда-нибудь подальше. Кэсси разрушала сама себя — это единственное, что было совершенно ясно.

Тут Кэсси улыбнулась на удивление милой улыбкой.

— Посмотри на этот розовый дом. Правда, прелесть? Вот это действительно «Ма Maison». Мне он безумно нравится! Я каждый вечер на него смотрю. По вечерам и всю ночь в доме горит яркий свет. Там никто не живет, и свет служит защитой от воров и погромщиков. А когда-то там жила одна актриса из Германии. Ее звали Дженни. Дженни Эльман. Правда, красивое имя? Она вышла замуж за американца из Северной Калифорнии. Этот человек должен был унаследовать железную дорогу… Его звали Джон Старр Уинфилд. Джон Старр Уинфилд из Сан-Франциско. Однажды ночью, когда он возвращался домой, жена приняла его за взломщика, схватила ружье и выстрелила ему прямо в сердце. Правда, ужасная история? Такая грустная. Она заколотила дом и вернулась в Европу. И теперь мой отважный домик стоит всю ночь один-одинешенек. Я часто вспоминаю о ней, о бедной Дженни Эльман. Наверное, это невыносимо. Собственными руками застрелить любимого человека. — Она посмотрела на меня — улыбка сошла с ее лица. — Еслиона, конечно, любила его.

Я с ужасом посмотрела на дом, явственно представляя себе красавицу Дженни, стоящую посреди темной комнаты с ружьем в руках и целящуюся прямо в сердце незваному гостю. Действительно ли она хотела убить его? Хотела ли Кэсси смерти Гая, а Гай — смерти ее матери? Мне стало страшно за Кэсси, больше, чем когда-либо.

Я посмотрела на Кэсси, она стояла неподвижно и все еще смотрела на дом. Мне захотелось взять ее за руку и увести с собой, подальше от розового дома на склоне, подальше от сумасшедшей Лотосовой Страны, назад в Акрон — и пусть солнце там светит не всегда, зато там живут такие люди, как Сьюэллен и Говард. Но я знала, что она уже все для себя решила и никуда со мной не пойдет… По крайней мере сейчас.

— Пожалуйста, не покупай себе никаких ружей, — сказала я с легкой усмешкой.

Ее зрачки расширились.

— Но Гай уже купил. В последнее время в нашей округе появилось столько грабителей. Вообще-то у нас нечего красть, но Гай… Гаю все время чудится, что каждый хочет его ограбить.

Настало время уходить. Тодд, должно быть, уже вернулся в отель.

— Кэсси… — неуверенно начала я, — мне кажется, тебе стоит поговорить с кем-нибудь…

— Ты имеешь в виду врача? Психиатра? Думаешь, я больна? Ненормальна?

— Нет. Конечно же нет! Просто я считаю, что сейчас у тебя не самые лучшие времена, и ты можешь себе же навредить. Я тебе уже говорила об этом. Тебе обязательно надо с кем-то поговорить, привести в порядок свои мысли. Твои поступки — это не то, что ты думаешь. А если тебе нужны деньги… я… мы с радостью тебе одолжим.

— Спасибо тебе за заботу, но все не так уж запутано, как тебе кажется. И в голове у меня полная ясность. Все предельно просто — мне нужны три вещи: первое — ребенок, второе успех Гая, и третье — чтобы мать сказала: «Да, ты была права, Кэсси, а я заблуждалась». И тогда, вот увидишь, я стану свободна.

Вот только одна неувязочка, Кэсси. Как определить, в чем заключается успех? Может, твоя мать никогда не признает его. Может, она станет воротить нос от твоего ребенка. Может, она скажет: «Твой ребенок так же не достоин любви, как и ты. Достаточно вспомнить, кто его отец…» И что, Кэсси, ты собираешься делать тогда?

По случаю вечерних торжеств я надела платье, купленное в нашем акронском пассаже, в отделе «Же Ревьен», на что Тодд заметил:

— Хоть платье и из Огайо, ты все равно будешь там самой красивой.

— Не забывай, что там будет Сюзанна, — напомнила я.

— Она тебе в подметки не годится.

«Хорошо бы, чтобы ты всегда так считал».

Войдя в дом Клео, я сразу же увидела Кэсси. Здорово, что она нашла в себе силы собраться и прийти на этот прием. По ее виду нельзя было даже заподозрить, что что-то не так. На ней были темные очки, но она была не единственной, кого украшал этот атрибут. Ну, и потом Голливуд ведь был страной чудес, в которой образ, спроецированный на экран, всегда казался больше и лучше, чем в жизни. А Кэсси была верной дочерью Голливуда, рожденной и вскормленной всего лишь за полверсты от него. Кожа ее лица была гладкой и покрытой загаром да и возможно ли представить себе жителя таких солнечных краев без загара? Ее роскошные волосы, вымытые и завитые, отливали бледно-лимонной желтизной и спадали на спину. А ее чрезмерная худоба? Разве может она быть чрезмерной здесь, на земле Голливуда, где богачи, движимые нарциссовым комплексом, изнуряют себя бесконечными диетами, массажами и физическими упражнениями? Что же касается ее платья, то хоть оно и не было произведением высокой моды или шедевром от «Родео», его фиолетово-голубой цвет прекрасно сочетался с ее глазами, такими же фиолетовыми, как у кинозвезды Лиз Тейлор. Единственное, чего ей недоставало, чтобы самой походить на звезду — это блеска белоснежных зубов. Не было улыбки не было и блеска. В отличие от своего мужа, она не умела улыбаться. Может, благодаря этому дару, ему и была уготована судьба звезды? Он знал, как и когда улыбаться. Особенно, как улыбаться, когда смотришь на человека, наделенного властью. Властью в киноиндустрии.

Сегодняшний прием не исключение. Хоть он и устроен в честь Тодда и меня, среди присутствующих одни киношники, и поэтому Гай Саварез начеку. Он дарит улыбки направо и налево — совсем не так, как накануне вечером. Прекрасно оформленная гостиная и сверкающая толпа заставили меня восхититься организаторским талантом Клео. Список ее гостей был сенсационным многих из них я частенько видела на телеэкране.

Сюзанна подбежала ко мне и обняла. На ней был серебряный комбинезон с глубоким вырезом. Не удержавшись, я поделилась с ней своими восторгами по поводу работы, проделанной Клео. Но будущая невеста замотала головой и сказала:

— А, одни телевизионщики! Большинство из них пойдет даже на открытие похоронной конторы, если пригласят. Им лишь бы покрутиться на виду, людей посмотреть и себя показать. Не говоря уже о бесплатной еде и выпивке. У Клео по этой части все в порядке. Кстати, о выпивке: не махнуть ли нам по бокальчику?