На моих глазах прошла вся жизнь Клео Пулитцер Мэйсон, и теперешний ее период мне не очень нравился. Но я надеялась, что все-таки скоро ему на смену придет новый, более счастливый.

— А твоя мать? — спросила я. — Как она относится ко всему этому? Или ты ей ничего не говорила?

У Клео весело заискрились глаза в предвкушении того, какое впечатление произведет на меня ее ответ:

— А что, я разве не рассказывала тебе о маме? С некоторых пор моя жизнь ее мало волнует. У нее появился друг. Парень что надо! Один из моих даласских юристов. Ему что-то около шестидесяти пяти, но он очень симпатичный. И богатый. Он совершенно очаровал мою маму. Он говорит, что устал от потаскушек, это его слово, и уважает женщину, которая пленяет зрелой красотой и может содержать себя сама. Кроме того, в былые времена, как выражаются мои дети, мама работала юристом, так что у них общие интересы. У Дюка (так его зовут) есть собственный самолет и ранчо неподалеку от Далласа (прямо как у героя телесериала), и они с мамой летают туда-сюда. Но самое удивительное, что мама действительно влюблена в него без памяти. По ее словам, она не хочет, чтобы он и дальше питался грубой ковбойской пищей, и собирается кормить его полезными калифорнийскими салатами. Мне кажется, мама намеревается стать непревзойденной домохозяйкой на этом Ранчо Гранде и уже прикидывает, как его перестроить. Их теперешняя жизнь будет напоминать старые добрые времена в Тинафлайе — такой же большой дом, те же почтенные занятия, все вокруг дышит успехом, — только на этот раз дело будет происходить в Техасе. И знаешь, что она мне заявила? «Видишь, Клео? Видишь, что может произойти, если женщина продолжает следить за собой, не опускается, не впадает в депрессию и настроена на лучшее?» — Клео закашлялась и хрипло добавила: — Горячая, страстная и настроена на…

Мы обе покатились со смеху, и я подумала: «Боже мой! Ведь жизнь — это кино! Хотя нет, не кино. Мыльная опера!»

Я редко виделась с Кэсси и уже не спрашивала о том, как же закончилась ее история. Я столько времени возилась с ней и тщетно пыталась дать какой-нибудь толковый совет. Но теперь сама попала в историю и была переполнена собственными переживаниями. Она ни словом не упомянула об Уине, и я решила, что она, наверное, совсем не встречается с ним. Также она ни словом не упомянула о Гае, и мне стало ясно, что и его она не слишком часто видит. А еще я знала, что онвсе еще очень занят, потому что они торопятся доснять все сцены, в которых не участвует Сюзанна, до сих пор не покинувшая стены санатория в Палм Спрингс.

Сюзанна апатично сидела в своей уютной палате и ждала Бена, который должен сегодня забрать ее. Ей уже не хотелось ни кокаина, ни алкоголя, ни сигареты. Она не хотела ничего, даже известности и славы. У нее было только одно отчаянное желание — жить подальше от Бена и его «дула». И единственное, что она сейчас чувствовала, — это ужас.

Бен ни разу не навещал Сюзанну с того самого дня, когда он отвез ее в Институт Перси, чтобы из его жены снова сделали совершенство, если и не по-настоящему, то хотя бы с виду. И она мечтала собраться с духом и уничтожить собственную красоту, чтобы он уже никогда не вернулся и не заявил свои права на нее. Только об этом она и думала.

И однажды ночью, когда няня Берри принесла ей снотворное и стакан воды, чтобы запить его (в Институте Перси не пользовались маленькими бумажными стаканчиками), Сюзанна разбила стакан о металлическую этажерку и подняла руку, держащую осколок, к щеке, готовая разрезать ее от уха до подбородка, но на какой-то момент замерла в нерешительности… и упустила шанс. Няня Берри схватила ее за запястье и сжимала его, пока Сюзанна не выпустила из пальцев стекло и не разревелась, бормоча что-то о каком-то дуле.

Доктор Генри Перси как психиатр прекрасно понимал, что Сюзанна не выздоровела полностью. Но, будучи владельцем такого престижного дорогого института, он с трудом мог совмещать функции врача с обязанностями директора. Если тот, кто платил по счету, полагался на мнение специалиста Хэнка Перси, тогда никаких проблем не возникало. Если же человеком, оплачивающим счета, был какой-нибудь Бен Гардения, который точно знал, что ему, Бену, надо, тогда могла сложиться неловкая ситуация.

Хэнк Перси изложил Бену Гардении свой взгляд на состояние пациентки. Она избавилась от вредных привычек, и у нее уже нет ни физической, ни психологической потребности в инородных веществах. Но что касается ее общего душевного состояния…

Бен оборвал его на полуфразе:

— Вы что, док, занимаетесь благотворительностью?

И тем самым сразу поставил Перси на место. Конечно, он не станет больше задерживать Сюзанну. Теперь ее судьба уже не в его руках.

Когда няня вошла к Сюзанне, чтобы помочь ей надеть то, что привез муж — шелковую кружевную комбинацию персикового цвета, изысканный французский шелковый костюм, лакированные туфли из чудесной итальянской кожи, ей почудилось, что перед ней сидит большая красивая кукла и смотрит на нее огромными глазами, расширенными от… Няня никак не могла подобрать нужное слово. Может быть, от ужаса?

Пока Сюзанна была в санатории, Бен нанял декораторов для отделки комнат. И ей показалось, что она приехала в совершенно чужой дом. Они с Хайни много разговаривали о том, какой у них будет дом — настоящие апартаменты кинозвезды: все в белом атласе и белом бархате, белые ворсистые ковры, большие задрапированные диваны и кушетки, типичная обитель кинозвезды, утопающая в цветах.

А Бен и его декораторы сотворили нечто вроде музея Медичи. Ионические колонны и столбы, стены из черного мрамора, мраморные урны, пьедесталы, статуи. Покрытые бархатом троны, фламандские гобелены, неподъемные стулья из полированной бронзы, громадные греческие урны. Картины и скульптуры, римские саркофаги из желтого мрамора. Обшитый панелями итальянский буфет четырнадцатого века. Все такое странное и чуждое. В спальне хозяина в качестве украшения были собраны церковные произведения искусства. А религиозная утварь и испанская кровать эпохи Возрождения словно были завернуты в тяжелые гобелены. У Сюзанны возникло ощущение, что она очутилась в роскошном гробу.

Хотя какая разница. Она опустилась на кровать, которая больше годилась для Клеопатры или Марии Антуанетты, чем для современной кинозвезды. Но актриса ли она на самом деле? Может быть, она как раз та самая Клеопатра или даже Мария Антуанетта? Они обе рано умерли. А что, если и она уже мертва? Правда, не совсем. Бен в это время переодевался в туалетной комнате, предвкушая удовольствие, которое сейчас получит, играя со своей добычей. Что ж, это его право. Она была его собственностью. Так или иначе, он купил ее. А она даже не знала, что предназначалась для продажи и не представляла, сколько стоит.

И никого из тех, кто мог бы спасти ее, не было рядом: ни Поли, ни Хайни, ни даже Баффи и Тодда. Они ни разу не навестили ее в санатории. Они злились на нее. Злились за то, что она вышла замуж за Бена, поэтому не станут спасать ее. Она не могла винить их за это. Они трое были друзьями, а она привнесла новую мелодию в их дружный хор — переливчатую мелодию холодной голубой стали. Нет, они не станут ее спасать.

Сюзанна просунула руку под подушку. Да, он там, справа. Все еще там. Револьвер Бена. А Бен приближается к ней. Может быть, сегодняшней ночью эта холодная голубая сталь войдет в нее и взорвется внутри, а ее прах развеется по ветру?

Я собралась пойти на съемки в тот день, когда Сюзанна должна была наконец вернуться к работе. Не то чтобы мне очень хотелось принять участие во всеобщем ликовании по поводу ее возвращения. Просто я не видела ее с того рокового дня, когда отправилась к своему врачу. Для меня казалось важным установить сегодня те отношения, которые отныне будут существовать между нами, — вежливого знакомства.

Когда Сюзанна появилась, я подумала, что она стала еще привлекательнее, чем раньше. Это уже не была та ослепительная восемнадцатилетняя дева, с которой я когда-то познакомилась. Не походила она и на яркую дешевую красотку, какой была, работая в Лас-Вегасе. Она сияла настоящей классической зрелой красотой, ужасно похудела и оттого казалась еще более беззащитной. Она была необычайно бледна, но эта бледность придавала ей особую утонченность. Лицо ее осунулось, но это только подчеркивало прелестные ямочки на щеках и изящные скулы. Ее странные янтарные глаза казались глубже, и их будто заволокло темной дымкой. Что ж, такие глаза обычно принадлежали не раскрашенным прелестницам, а легендарным красавицам. Но несмотря на все ее очарование, было заметно, что она лишилась чего-то очень важного. Однако я никак не могла определить, чего именно.