«Теперь матери придется признать его успех, придется сдаться, поздравить его, рукоплескать ему, о, да! Теперь я смогу уйти от него! Забыть о ребенке! Невинная крошка заслуживает лучшего отца, чем Гай! Я утру матери нос! Она признает Гая победителем, а я брошу его! Тогда она поймет, что значит для меня ее мнение! Собственно, я и ее брошу! Это будет мигом моего триумфа, и этот миг будет не менее ярким, чем сегодняшний для Гая!»

Но все эти мечты рассыпались в прах, когда Кассандра вместо поздравлений скривила губы в надменной улыбке и заявила:

— Вульгарный приз, вульгарному мужчине, занимающемуся вульгарным ремеслом. — Она лишь однажды удосужилась посмотреть фильм из этой серии, и то, как она заявила, лишь для того, чтобы убедиться, в чем и так не сомневалась. Теперь Кэсси знала наверняка — требуется нечто большее, чтобы оставить вмятину на доспехах матери.

В этот вечер она привезла с собой домой некоторые рождественские украшения и решила украсить ими свой небольшой мирок — гирлянду она повесит на входную дверь, падуб прикрепит на двустворчатую дверь своей комнаты, цветные огни повесит на облицовку камина. Она закрепила один конец провода от гирлянды на стене у камина, пропустила лампочки вдоль мраморной каминной плиты, закрепила второй конец на стене с другой стороны, воткнула вилку в розетку и стала любоваться мерцающими красными, голубыми и зелеными огоньками.

Падуб она решила прикрепить в последнюю очередь — ей не хотелось пропустить мгновение, когда в розовом доме вспыхнет свет. Но когда это произошло, сердце ее ушло в пятки. Одна из комнат дома осталась неосвещенной. Из месяца в месяц лампочки перегорали и гасли, оставляя то одно, то другое окно неосвещенным. И когда чья-нибудь заботливая рука заменит их? А может, вообще никто не придет? Что будет, когда дом погрузится в полный мрак? Бедный дом!..

Она снова вспомнила о проеме между воротами и стеной. Она не могла войти в дом, чтобы заменить лампочки, но моглабы повесить гирлянду на его входной двери… Если быей удалось пролезть в эту щель. Никто этой гирлянды не увидит. Даже ей самой она не будет видна в окно ее комнаты. Зато она будет знатьо ее существовании, любуясь домом из своего убежища. Гирлянду не придется снимать, даже когда праздники закончатся.

Она надела вязаное пальто, взяла молоток, положила в карман несколько гвоздей и, держа в руке зажженный фонарь, сняла гирлянду со своей двери. Сердце ее учащенно билось. Она прошла пешком всю дорогу до своих ворот и вверх по склону, кутаясь в пальто — вечер был холодным, но в эту ночь она наконец сможет увидеть розовый дом так близко!

Стемнело довольно быстро, но при помощи фонарика она без труда нашла проем в каменной стене. Она с ужасом подумала, что переоценила его размеры. Сколько бы ни пыталась она протиснуться в него, острые обломки камней впивались в ее одежду, царапали кожу и не пускали внутрь. На глаза навернулись слезы — она подумала, что следовало бы надеть брюки и теннисные тапочки. Но казалось, что даже это не помогло бы. Она стала царапать руками камень, пытаясь расширить отверстие в стене. Затем достала из кармана молоток и принялась долбить стену, пока окончательно не выбилась из сил. Струи пота текли по ее лицу и заливали глаза. Все тело ломило от усталости. Наконец она оставила свои попытки. Завтра вечером она снова придет сюда и принесет зубило.

С третьей попытки ей все же удалось проникнуть сквозь отверстие в стене. Она сидела на сырой земле и плакала. Теперь, по прошествии трех дней, она почувствовала страх. Страх от того, что проделав весь этот путь к двери дома, она никогда уже не захочет возвращаться назад.

Она направила свет фонарика на часы. Было около одиннадцати. Она долбила стену почти четыре часа. Теперь она пойдет домой. Сюда она вернется утром, вместо того чтобы идти на работу в музей. Придет пораньше и быстро проникнет внутрь, так что никто не успеет ее заметить. А за стеной ее уже невозможно будет увидеть в густых зарослях. Бегом она доберется до входа в этот розовый с зелеными украшениями замок.

Это было разбитое драгоценное украшение — коралл в изумрудном обрамлении над высокой террасой, окруженной каменной балюстрадой с обелисками и разбитыми статуями на высоких пьедесталах. Ей хотелось осмотреть все сразу — окрашенные в розовый цвет резные каменные украшения, двухэтажные балконы, терракотовые розетки и барельефы, двустворчатые окна с полукруглым верхом, красную черепичную крышу, колокольню, состоявшую из звонниц, выполненных в стиле испанского ренессанса. Спереди располагалась запущенная лужайка. Она повесила рождественскую гирлянду на массивную парадную дверь, использовав в качестве крюка огромную дверную ручку, и отправилась бродить вокруг дома.

Слева располагался теннисный корт, полностью завоеванный сорняками; справа было то, что осталось от сада: извилистая прогулочная дорожка, ведущая к чайному домику с решетчатой крышей; пустой полуразрушенный бассейн, облицованный плиткой; развалины казино — когда-то все это выглядело очень элегантно — выложенный плиткой пол, каменные херувимы, мраморные колонны. Повсюду росли пальмы, вековые дубы, гибискусы и дикие олеандры. На заднем склоне располагались террасы, лежавшие на каменных колоннах.

Она прохаживалась от чайного домика к теннисному корту и обратно, изредка присаживаясь, чтобы отдохнуть на сварной железный стул, окрашенный белой краской с проступившей ржавчиной. Она представляла, что сидит и пьет чай в компании Дженни Эльман. Затем шла в казино и щупала пальцами розовые колонны из мрамора. В углу павильона она нашла игрушечную пожарную машину. На ее красной металлической поверхности была ржавчина, след от которой остался у нее на пальцах. У Дженни Эльман был ребенок…

На задней террасе стоял плетеный стул, с которого почти слезла краска. Она уселась на него и стала рассматривать двухэтажное здание, соединенное с основным узким коридором. Видимо, это здание предназначалось для прислуги. У него был отдельный вход, отгороженный деревянной дверью со стеклянными окошками. Если выбить одно из стекол, и без того треснувшее, то без труда можно будет открыть замок, просто засунув внутрь руку! Она ведь видела, как это делается в кино.

Она не спеша подошла к двери и заглянула внутрь. Должно получиться. Правда, на двери был еще и висячий замок, но он совершенно проржавел, и одного-двух ударов камнем или молотком будет вполне достаточно, чтобы сбить его.

Завтра, пообещала она себе, на сегодня достаточно. Завтра она захватит с собой лампочки, войдет в дом и заменит все перегоревшие.

Наконец нам с Тоддом удалось загнать Митча в постель, и мы стали вместе с Меган репетировать роль для школьной постановки. Лужайка перед домом была едва покрыта снежком, но согласно прогнозам, надвигался первый в новом году снежный буран. Я молила Бога, чтобы он задержался. Спектакль был запланирован на пятницу, а буран мог серьезно повлиять на число зрителей. Мне так хотелось, чтобы у Меган все прошло хорошо. После Рождества она не могла думать ни о чем, кроме этой пьесы.

Тодд произносил реплики Счастливого Великана, а Меган — свои. Было заметно, что Тодду это нравится: он делал соответствующие жесты, поднимал брови, разводил руками и говорил густым басом, так, что Меган не могла удержаться от смеха.

Зазвонил телефон, и я попросила Тодда снять трубку в библиотеке.

— Я сама побуду пока Счастливым Великаном, — предложила я Меган, но она воспротивилась:

— Не думаю, что у тебя получится, как у папы.

Я вздохнула. Конечно, она была права.

Вскоре вернулся Тодд. Увидев, что он расстроен, я велела Меган отправляться наверх, в спальню, и готовиться ко сну, пообещав, что мы скоро придем и еще раз повторим текст, когда она будет уже под одеялом. Она стала возражать, но Тодд велел ей отправляться немедленно, и она ушла.