Линда кивнула и вновь затеребила замочек на сумочке.

— Надеюсь, ваша встреча с матерью пройдет хорошо, — сказала Карен, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно теплее.

— Для нее это тоже будет шоком, — нервно хихикнула Линда. — Она не знает, что я вернулась.

— Вы ее об этом не предупредили? — поразилась Карен.

Линда пожала плечами.

— Да, я вообще большая любительница сюрпризов, — голос ее звучал безрадостно. — Я считаю, что есть вещи, которые лучше говорить в глаза.

В это время вниз спустилась Дженни, прижимая к груди какой-то сверток.

— Поздравляю с Днем матери! — выпалила она, вручая сверток Линде.

Та смущенно приняла подарок и пробормотала:

— Но, Дженни…

— Откройте, — потребовала девочка.

Линда зашуршала бумагой, а Карен подумала, что Дженни никак не могла знать заранее о появлении своей родной матери. Стало быть, подарок предназначался вовсе не ей…

Линда развернула бумагу, и в руках у нее оказался серо-голубой кожаный бумажник, который Дженни и Карен видели на прошлой неделе в супермаркете. Помнится, Карен еще сказала тогда, что очень хотела бы такой иметь. Вот почему из ее уст чуть не вырвался стон.

— Надеюсь, он вам пригодится, — сказала Дженни.

— Конечно, пригодится, — произнесла Линда. — Мой бумажник совсем развалился.

Девочка просияла.

— Огромное тебе спасибо. — Внезапно до Линды, кажется, дошло, кому этот подарок предназначался. — То есть я, конечно, очень тронута, но… Знаешь, мне как-то неловко его принимать.

— Нет-нет, — настойчиво сказала Дженни. — Сегодня День матери, а ведь вы, в конце концов, и есть моя мама.

Карен резко развернулась и вышла из прихожей.

— Я позвоню завтра, да? — поспешно крикнула Линда ей вслед, прижимая к груди подарок.

Дженни проводила ее до двери и остановилась на крыльце, глядя, как Линда садится в машину. Когда девочка вернулась в прихожую, ее приемных родителей там не было. Дженни заглянула в гостиную. Карен сидела в кресле, Грег расхаживал по комнате взад-вперед.

— Мам, ты знаешь, я собиралась этот бумажник подарить тебе.

— Знаю, — мертвым голосом откликнулась Карен.

— Ничего, я подарю тебе что-нибудь другое, еще лучше. Понимаешь, она привезла мне подарок, и мне захотелось тоже ей что-нибудь подарить.

Карен не отвечала, глотая слезы.

— Я вовсе не хотела тебя обидеть, — уверила ее Дженни.

— Честно говоря, не представляю, чем ты могла обидеть свою мать сильнее, — яростно процедил Грег.

— Но ведь я не знала, что она придет именно сегодня. Я всего лишь пыталась быть вежливой! — воскликнула Дженни.

— Ну да, а нас можно послать к черту! — тоже перешел на крик Грег.

— Должен же был хоть кто-то из нас проявить вежливость, — огрызнулась Дженни. — Вы оба вели себя по отношению к ней просто кошмарно.

— Ей вообще незачем было сюда являться! — парировал Грег.

— Как это незачем? Ведь она моя настоящая мать. Что бы вы там ни говорили, я рада, что она пришла. Я всю свою жизнь молилась, чтобы настал этот день.

Голос Дженни дрогнул, она развернулась и выбежала из комнаты.

— Черт побери!

Грег с размаху ударил кулаком по дверному косяку и беспомощно поглядел на жену, неподвижно сидевшую в кресле. Подошел к ней, опустился рядом на колени, погладил холодную, вялую руку.

— Дорогая, с тобой все в порядке?

Карен повернула голову в его сторону, в ее глазах застыло выражение крайнего недоумения.

— Ведь ее мать — я, — прошептала она.

Но слова эти прозвучали не как утверждение, а как вопрос.

— Конечно, ты, кто же еще? — сердито воскликнул Грег.

Карен взяла со столика музыкальную шкатулку и открыла крышку. Затренькала мелодия «Прекрасной мечтательницы». Карен с минуту послушала, потом захлопнула крышку и медленно начала раскачиваться в кресле, словно хотела успокоить испуганного ребенка.

Элис Эмери достала из серванта праздничные серебряные канделябры, вставила в них бледно-розовые свечи и водрузила посередине стола. Шагнула назад, полюбовалась сервировкой. Стол был накрыт на пятерых, и Элис все никак не могла к этому привыкнуть. Первое семейное торжество после того, как умер Джек, ее муж. После долгих колебаний она решила усадить сына, Билла, в отцовское кресло. Джек не обиделся бы, а Билл теперь как-никак является главой семьи.

Элис расправила салфетку возле прибора, предназначавшегося для ее невестки Гленды. На стуле, где будет сидеть трехлетний внук, было установлено детское сиденье. Кроме того, для обоих внуков Элис приготовила детские ложки и вилки, которые держала именно для этой цели.

Всякий раз, когда Элис вспоминала о Джеке, на глаза у нее наворачивались слезы. Джек так любил сидеть в кругу семьи, посадив на одно колено внука, на другое — внучку. В такие минуты его изборожденный морщинами лоб разглаживался, и муж начисто забывал о всех бедах и неприятностях. Джек всегда был тих и немногословен, даже в период ухаживания, но дети действовали на него размягчающе. Многие считали Джека человеком грубоватым и замкнутым, но Элис знала, что на самом деле это не так — просто муж не любил тратить слова попусту. Зато с детьми он преображался. Казалось, их щебет ему куда больше по сердцу, чем любые взрослые разговоры. Джек мог сидеть с малышами до бесконечности, от души хохоча над их проказами. Так было, когда подрастали Билл и Линда, и все началось сызнова, когда появились внуки.

Элис прошла в гостиную и села на стул, готовая к приходу гостей. Надо было закончить вышивку на занавеске, которую Элис собиралась подарить Гленде для кухни. Вышивка крестом — дело кропотливое. Элис начала работу еще в январе, надеясь закончить как раз ко Дню матери, но она не могла предвидеть, что в марте не станет Джека. Элис вспомнила ту роковую субботу, когда старый друг дома предложил Джеку свою лодку, и Элис сама уговорила мужа отправиться на рыбалку. Она думала, что это будет полезно для его здоровья… Элис тяжело вздохнула. Какой смысл предаваться бесполезным сожалениям? Налетел внезапный шквал, на берег выбросило разбитую в щепки лодку. Люди говорили: не теряйте надежды, может быть, Джек выплыл. Главное — не отчаиваться, говорили они, не терять веры. Что ж, Элис верила — верила в то, что ее муж, человек порядочный и достойный, отправился на небеса, где она с ним рано или поздно встретится. Но на то, что шестидесятилетний старик может выжить в бурном море, она не надеялась. Когда пробил час, остается лишь покориться судьбе, хныкать и хитрить бесполезно. Ложная надежда отнимает слишком много сил — Элис знала это по собственному опыту.

Итак, теперь она вдова. Одна из тех женщин, кто разогревает в духовке замороженные полуфабрикаты и кого больше не приглашают на вечеринки для семейных пар. Слава богу, хоть не нужно просить чужих мужей починить ставни или сделать мелкий ремонт по дому — сын Билл отлично с этим справляется. Он регулярно звонит раз в неделю и спрашивает, не нужно ли чем-нибудь помочь. Надежный у нее сын, ответственный — лучшего и не пожелаешь.

В дверь позвонили, и Элис с некоторым удивлением взглянула на каминные часы. Для Билла и его выводка рановато. Кроме того, они никогда не звонят — просто вламываются в дверь, а дети орут во все горло еще с порога.

Элис с некоторым трудом — проклятый артрит — поднялась со стула и побрела к двери. Билл много раз говорил ей, что нужно пользоваться дверной цепочкой, но Элис не собиралась менять свой стиль жизни, хоть и жила теперь в доме одна. Бейланд все еще оставался городом тихим и безопасным, именно поэтому они с Джеком и обосновались здесь когда-то.

Элис открыла дверь и увидела на пороге молодую женщину, смотревшую на нее с улыбкой на губах и слезами на глазах. Прошла целая минута, прежде чем Элис поняла, кто это.

— Здравствуй, мама.

Элис лишь хлопала глазами.

— Ты что, не узнаешь меня?

Тут сердце Элис забилось, как рыба на крючке. Лицо застыло в неподвижной маске. Линда! Ее Линда, которую она не видела — сколько же лет?