«О чем думала Линда в эти минуты?»

Филлис вышла из ванной и положила диктофон на туалетный столик, а сама стала выдвигать ящики и заглядывать внутрь.

«Какие эмоции переполняли ее душу, пока она дожидалась своего былого возлюбленного Грегори Ньюхолла? — Филлис вытащила каждый ящик, перевернула, потрясла, пошарила рукой внутри тумбочки. Ничего. — Может быть, она готовилась к скандалу? Собиралась оправдываться? Не исключено также, — тут Филлис выдержала драматическую паузу, — что в ее душе еще теплилась романтическая искра, готовая воспламениться вновь память о былой любви».

Надо будет заглянуть в стенной шкаф, подумала Филлис. Вдруг там что-нибудь отыщется? Она резко обернулась, шагнула к шкафу и распахнула дверцу. Прямо перед ней стоял незнакомый мужчина. Вид у него был ошарашенный.

Филлис заверещала и инстинктивно присела, чтобы хоть как-то прикрыть наготу. Мужчина развернулся и нырнул куда-то в глубь шкафа. Филлис увидела приоткрытую дверь, сумрачный свет, проникавший из соседнего номера.

— Ах ты, сукин сын! — заорала журналистка и, забыв о приличиях, кинулась в погоню за неизвестным.

Карен разогрела консервированный суп, поставила на стол две тарелки, вынула из холодильника вчерашние булочки. Завтра, хочешь — не хочешь, придется идти в магазин. Продукты кончаются. Карен с ужасом думала о том, что придется у всех на глазах идти по супермаркету, ощущая вокруг себя тяжесть осуждающего внимания. Но выбора не было.

Обед прошел в полной тишине. Внезапно Дженни сказала:

— Я должна сегодня вечером быть в школе. Ты меня отвезешь?

— Это еще зачем? — нахмурилась Карен.

— Как зачем? Сегодня четверг, у нас репетиция хора, — подчеркнуто терпеливо объяснила Дженни. — Если я пропущу, мне не разрешат участвовать в концерте.

Карен встала, налила себе холодного чаю. Она тянула время — не знала, что ответить. У Карен было ощущение, что Дженни нарочно устраивает ей эту проверку.

— Что за глупости! Придумали тоже — концерт в честь выпускного вечера. Довольно глупо устраивать выпускной вечер после каждого класса, — жалобным тоном произнесла она.

Но Дженни была не из тех, кого можно сбить с толку.

— Так ты отвезешь меня или нет?

— Но ты ведь даже на уроки сегодня не ходила, — напомнила девочке Карен.

— Это из-за похорон.

— Раз ты не ходила в школу, совершенно естественно, что ты и на репетицию не пойдешь.

— Это ты мне запретила в школу идти. И на похороны тоже не пустила.

— Я хотела тебя защитить.

— Ну, допустим, ты была права, — снисходительно признала Дженни. — Но репетицию пропустить я не могу. Я позвонила учителю музыки, он сказал, что они меня ждут. И потом, завтра мне ведь все равно идти в школу.

Лицо девочки приняло упрямое выражение, так хорошо знакомое Карен. Делать нечего — придется поделиться своими страхами.

— Понимаешь, если ты пойдешь туда, все будут пялиться на тебя, шушукаться.

— Я знаю. Но папа велел держать голову высоко и не обращать внимания на то, что говорят другие…

— Если бы не твой папа, — оборвала ее Карен, — нам вообще нечего было бы стыдиться. Мы не превратились бы в мишень для сплетен.

— А я не стыжусь своего папы, — вызывающе объявила Дженни.

— Браво, — саркастически откликнулась Карен. — Я за тебя просто счастлива.

Дженни встала, громко поставила пустую тарелку в раковину:

— А ты просто трусишь и сваливаешь все на него! Я не собираюсь прятаться в четырех стенах, а люди пусть болтают, что хотят. Неизвестно, сколько времени это будет продолжаться — придется привыкнуть. Я думала об этом целый день и решила: я их не боюсь, а ты как хочешь. Так отвезешь ты меня в школу или нет?

Карен ощутила прилив смертельной усталости. Ей хотелось повернуться и уйти, но в то же время позиция, занятая дочерью, ее поразила. Карен думала, что девочка будет в отчаянии, что эмоциональные потрясения последних дней сломят ее. Однако неожиданно выяснилось, что Дженни обладает куда большим запасом прочности, чем сама Карен. В сущности, девочка абсолютно права — Карен действительно трусила. Она чувствовала, что внутри нее поселился страх, и не было смысла притворяться, что речь здесь идет о чем-то ином. Если уж ребенок не боится трудностей, то как же отступать матери?

— Ладно, если это для тебя так важно…

— Еще бы! Мы несколько месяцев репетировали. Я обязательно хочу участвовать в концерте.

Карен со вздохом отодвинула тарелку.

— Хорошо, я тебя отвезу.

У нее едва хватило сил, чтобы причесаться и кое-как подкраситься. В кои-то веки Дженни собралась быстрее, чем мать.

Когда Карен спустилась по лестнице вниз, девочка уже нетерпеливо топталась в прихожей. Карен взяла со столика ключи от машины.

— Поехали.

Всю дорогу до школы Карен нервно поглядывала в зеркало заднего вида, видя, что за ними все время следует полицейский автомобиль. Ощущение было препакостное, словно она какая-нибудь преступница.

На стоянке Дженни спросила:

— Хочешь, я позвоню, когда закончится репетиция?

Обычно во время репетиции Карен ждала в зале. Во-первых, ездить туда-сюда было утомительно, а во-вторых, наблюдать за поющими детьми доставляло ей удовольствие. Многие родители поступали так же — кто читал, кто вязал. Многие места в просторном зале были заняты. Время летело быстро под звуки детских голосов. Сегодня Карен предпочла бы не появляться в школе, но стало стыдно перед дочерью за малодушие.

— Нет, я подожду тебя, — сказала Карен.

В вестибюле школы горело дневное освещение, отчего лица людей приобретали болезненно-бледный оттенок. Под высокими потолками гулко отдавался звук шагов. Какой-то мальчишка, опередивший их у входа в зал, обернулся и ошарашенно уставился на Дженни. Полицейский из службы наружного наблюдения — его звали Тед Экерман — топтался здесь же, неподалеку.

— Привет, Дейв, — громко сказала Дженни, обращаясь к мальчишке.

— Привет, Дженни, — откликнулся тот и пропустил Дженни и ее мать вперед, пожирая их взглядом. Место у открытой двери тут же занял массивный полицейский.

Школьники собрались на сцене — кто-то тро гал клавиши рояля, остальные болтали и хихикали.

— Я сяду вон там, — шепотом сказала Карен, показывая на один из задних рядов.

Дженни кивнула и одна, на виду у всех, зашагала по длинному проходу к сцене.

Остальные участники хора замолчали и во все глаза смотрели на Дженни. От этого зрелища у Карен разрывалось сердце: плечи ее дочери были напряжены, на лице застыла улыбка. Дженни громко поздоровалась, несколько человек ей ответили, и голоса снова слились в нестройный гул.

Другие родители, расположившиеся в зале, стали оглядываться на Карен. Сзади в дверях по-прежнему торчал Тед Экерман. Карен едва удержалась, чтобы не крикнуть: «Перестаньте на меня пялиться! Что во мне такого интересного?» Но вести себя подобным образом в присутствии дочери было бы непозволительно. Поэтому Карен лишь вжалась в спинку кресла, стараясь ни с кем не встретиться глазами.

На сцену, помахивая листками с нотами, вошел учитель музыки.

— Всем занять места!

Зашуршали несколько десятков кроссовок и ботинок. Школьники заняли свои места на деревянных скамьях, выстроившись по росту. Карен заставила себя сесть поудобнее, любопытствующие один за другим перенесли свое внимание на сцену.

Учитель подал знак аккомпаниатору, и чистые детские голоса начали распевать гамму.

Затем хор запел «Милость небесную», простой и наивный гимн, с которого должна была начаться концертная программа. Карен почувствовала, что в горле у нее образовался ком — искренние голоса проникали ей в самую душу. Дети в последние годы стали гораздо более зрелыми и взрослыми, чем прежде, чем в ее времена. Но чистое звучание их голосов было самым лучшим свидетельством того, что все дети вступают в жизнь с невинным сердцем и верой в добро, а уже потом невзгоды и удары судьбы лишают их иллюзий. Карен смотрела на лицо своей дочери, внимательно следившей за каждым жестом дирижера. Дженни всецело отдавалась музыке. Несмотря на страшные события последних дней, сердце девочки не ожесточилось.