— Но это неправда! — крикнула Дженни. — Вы оба ее ненавидели!

— Этот вопрос не обсуждается! — взорвался Грег. — Ты сделаешь так, как я сказал. Или ты намерена устроить нам неприятности с полицией только из-за того, что ты, видишь ли, обижена? К нам эта история не имеет никакого отношения. Ясно?

По голосу отца Дженни поняла, что дальнейшее обсуждение исключается. Потрясенная столь непривычным тоном, она замолчала, всхлипывая.

— Думаю, тебе лучше никуда не уходить сегодня из дома, — мягко сказала Карен.

— Неужели ты думала, что я пойду в школу в день, когда убили мою маму? — зарыдала в голос Дженни. — Я буду наверху.

Вытирая глаза, она выбежала из кухни. Сердце Карен разрывалось от жалости.

Грег вздохнул и снова опустился на табурет.

— Зачем ты это сделал? — набросилась на него жена.

— Что «это»? — тусклым голосом переспросил он.

— Ты что, не видишь, в каком она состоянии? Зачем ты заставляешь ее лгать? Да, нам не нравилась эта женщина, мы не пришли в восторг из-за ее появления, но ведь это само по себе еще не преступление. Полиция не проявит к нам никакого интереса.

Грег устало посмотрел на жену:

— Ее убили. Полиция будет выяснять, чем она занималась с момента появления у нас в городе. С точки зрения следствия, у нас с тобой отличный мотив для убийства. Мы могли пойти на все, чтобы только избавиться от нее.

— Это просто смешно, — фыркнула Карен. — Бред какой-то!

— Ты так считаешь? Она поставила под угрозу наше семейное счастье. Людям свойственно реагировать на подобные вещи самым резким образом.

Карен была поражена:

— Но ведь не доходить же до убийства!

— А почему бы и нет?

— Ради бога, Грег! Полиция наверняка разыскивает сейчас какого-нибудь маньяка.

— Может, да. А может, и нет. Я знаю одно. Когда полиция выяснит, что эта женщина приехала в наш город, чтобы предъявить свои права на ребенка, воспитывавшегося в другой семье, а на следующий день ее загадочным образом убили… Что бы ты подумала на месте следователя? Сама знаешь, что такое материнский инстинкт. Помнишь, как хрупкая женщина подняла передок грузовика, придавившего ее ребенка? Матери и отцы, когда их родительское чувство под угрозой, способны на любые поступки. А тут еще наша Дженни начнет разглагольствовать о том, как мы с тобой возненавидели ее с первого взгляда, как ужасно ее встретили.

Карен прищурилась:

— Ты говоришь обо мне, да? Ты об этом подумал? Ты считаешь, что они могут меня заподозрить?

— Послушай, я всего лишь говорю, что мы должны подготовиться.

— Но это… это просто чушь какая-то. Ее наверняка убил мужчина. Скорее всего, это сексуальное преступление.

— Об этом ничего сказано не было, — возразил Грег.

— А что же еще? — голос Карен дрогнул. — Нет, никому не может прийти в голову подобное. Это просто невозможно! — Она взглянула на мужа. — Или возможно?

Грег подошел к ней, утешающе обнял за плечи:

— Я не знаю, кто там что подумает. И я вовсе не призываю тебя врать. Повторю лишь то, что уже сказал дочери. Мы не обязаны выставлять перед полицией напоказ свои чувства. Зачем полиции знать о наших семейных проблемах? Мы ведь не виноваты в том, что эта женщина приехала в наш город и нашла здесь свой конец. Нас это не касается. Я хочу только одного — чтобы мы держались подальше от этого скандала.

Карен рассеянно кивнула:

— Все это звучит так…

— Как?

— Ну, не знаю. Как-то бессердечно. — Она передернула плечами.

— Зато разумно.

— Может быть, ты и прав, — согласилась Карен, все еще потрясенная скрытым смыслом его слов. Если на нее и в самом деле может лечь тень подозрения… — Да, наверно, так будет лучше.

— Мама, тут полиция пришла.

Билл Эмери остановился в дверях комнаты. На стене висело распятие, Элис лежала в кровати, закрывшись одеялом по самый подбородок. После кошмарной ночной поездки в морг она потребовала, чтобы сын отвез ее домой. Доктор Мартин Нолте, лечивший семью Эмери много лет, только что сделал Элис успокоительный укол.

— Билл, тебе лучше самому поговорить с ними. Или скажи, пусть придут попозже. Твоя мать не в состоянии сейчас с ними разговаривать, — сказал доктор.

Билл немного поколебался и кивнул:

— Ладно, я с ними разберусь.

— Вот и умница, — похвалил его доктор Нолте, словно Билл по-прежнему был ребенком.

— Мартин, — слабым голосом сказала Элис.

— Что, милая?

— Дай мне фотографию. Она стоит на столике.

Врач подал ей фотографию, и Элис стала смотреть на снимок. По ее вискам, там, где остались следы от дужек очков, стекали слезы. Фотографию сделали, когда Линде было лет пять, а Биллу лет восемь. Джек не захотел позировать перед объективом — он вообще терпеть не мог фотографироваться. Элис никогда не понимала его отвращения к фотоаппаратам. Ей казалось, что Джек очень красивый. Она вспомнила тот день, когда увидела его впервые. Джек Эмери только что приехал в Бейланд. Подруга матери сказала, что он человек честный и работящий, а тут как раз понадобилось чинить крыльцо. Помнится, Элис выглянула из окна и увидела, как Джек чинит ступеньки. В сердце у нее что-то дрогнуло. Она никогда не отличалась застенчивостью, однако разговорить Джека оказалось совсем не просто. Зато, когда он наконец открыл перед ней душу, все ее усилия окупились сторицей.

Элис смотрела на детские лица, улыбавшиеся ей с фотографии.

— Теперь ты вместе с папочкой, — сказала она, обращаясь к маленькой девочке.

— Я тебе дал успокоительное. Должно помочь, — мягко сказал доктор Нолте.

— Она вернулась ко мне, но теперь я потеряла ее навсегда.

Под воздействием укола мысли Элис начинали путаться.

— Попробуй уснуть, — сказал доктор, закрывая свой чемоданчик. — Я оставлю Биллу рецепт. Если что-нибудь будет нужно, он позвонит мне.

— Хорошо, — прошептала Элис.

Наркотик разливался по ее телу, пальцы ослабели, и фотография в рамке бесшумно упала на покрытый ковром пол. Мысли Элис устремились через время и пространство, в сладко-горькую бездну воспоминаний.

Билл Эмери открыл входную дверь и увидел на пороге женщину с блокнотом в руках. На вид ей было лет двадцать пять, одета в юбку, блузку, туфли без каблуков. Пепельно-светлые волосы коротко подстрижены, сразу видно, что за прической их обладательница особенно не следит. Кожа чистая, гладкая, но без малейших признаков косметики. Тон весьма деловой.

— Меня зовут Филлис Ходжес. Я работаю в «Бейландской газете».

Пока Билл изучал ее журналистское удостоверение, Филлис заглянула ему через плечо и увидела, что в гостиной сидят лейтенант Ференс и Ларри Тиллман. Филлис помахала Уолтеру рукой, и тот кивнул в ответ.

— Мне жаль, но разговора не получится, — сказал Билл.

— Вы родственник убитой? — скороговоркой спросила Филлис, едва удержавшись, чтобы не вставить ногу в дверной проем.

— Она моя сестра. А теперь извините, но…

— Я вижу, у вас полиция. Ничего, я подожду.

Уходить Филлис не собиралась.

— Ради бога, оставьте нас в покое!

Невзирая на ее протесты, Билл захлопнул дверь и обернулся к Уолтеру Ференсу, терпеливо ожидавшему на стуле. Ларри Тиллман стоял возле окна, разглядывая толпу любопытствующих, собравшуюся возле дома.

— Эти чертовы репортеры вечно суют свой нос куда не надо, — буркнул Билл.

Уолтер сочувственно покивал головой:

— А теперь, мистер Эмери, мы хотели бы выяснить еще несколько моментов. Насчет вашей сестры. Вы сказали, что она сама решила снять комнату в мотеле.

Билл нервно снял с каминной полки фарфоровую статуэтку пастушки и тут же поставил ее на место.

— Да, она говорила что-то такое про деловую поездку. Мол, расходы на гостиницу будут вычтены из ее налогов.

Уолтер снова кивнул.

— Гленда! — позвал Билл, и из соседней комнаты высунула голову его жена. — Сделай-ка нам кофе.

— Мне не нужно, — твердо отказался лейтенант. — А чем вы занимались прошлой ночью?