— Обязательно, — кивнул Эдди. — Поедем все вместе.

Честно говоря, ее радостная реакция изрядно его удивила. Не всякая женщина бросила бы с готовностью насиженное место, чтобы ехать неведомо куда. Наверно, все дело в том, что Валери склонна к авантюризму. В свое время это ее качество и понравилось Эдди. Правда, квартира все равно принадлежала не им, а все имущество семьи запросто поместилось бы в паре пластиковых пакетов.

— Ты у меня умница, — сказал Эдди, заглядывая в крошечную детскую.

Жена поспешно набивала тряпье в старый, видавший виды чемодан. Мужа она одарила ослепительной улыбкой, и он не выдержал — отвел глаза. Малыш гудел, изображая самолет, и путался у матери под ногами, мешая ей упаковывать его игрушки.

Эдди подхватил свою сумку и спустился по узкой лестнице на первый этаж. На полу, где было разостлано одеяло, лежал младенец, суча ручонками и ножонками.

— Счастливо тебе, пискун, — прошептал Эдди и нырнул за дверь.

Он огляделся по сторонам и быстро юркнул в переулок, начинавшийся сразу за углом. Так оно и лучше, думал он. Валери не сразу сообразит — а пока начнет его разыскивать, будет уже поздно. Путешествовать всем табором слишком опасно. Эдди думал об этом весь день и понял — другого выхода нет. Нужно уносить ноги, и чем быстрее, тем лучше. Подробного плана действий он не составил. Денег почти не было, но это не проблема. Сразу за домом проходила железная дорога, и это натолкнуло его на отличную мысль: можно залезть в пустой товарный вагон. Когда-то в прежние времена подобным манером путешествовали бродяги. Тогда их было еще не очень много. Когда же бродяги расплодились, их стали называть «бездомными». По мнению Эдди, слово «бродяга» звучало куда лучше. Но, как ни назови, сам он отныне становился членом этого бесприютного племени. А все из-за чего? Понадобилось же ему подглядывать за этой чертовой Линдой Эмери!

Оказавшись за домом, Эдди перебросил сумку через деревянную изгородь, перелез сам и спрыгнул на пологий склон, под которым проходила железная дорога. Лучше всего, наверное, запрыгнуть на товарняк, когда он замедлит ход перед станцией. Это только в кино бравые парни на ходу вскакивают на подножку. Эдди рисковать не собирался — еще шею свернешь. Нет, он спокойненько пройдет вдоль путей до станции (это примерно с милю), а перед самым семафором, где поезда сбавляют ход, залезет на подножку, и дело в шляпе. Главное — не попасться на глаза обходчику.

Издалека донесся гудок электровоза, и Эдди ускорил шаг. «Нет, на этот мне не успеть», — подумал он. До станции еще далеко. И все же гудок словно подтолкнул его. Нужно поторапливаться. Вдруг все-таки успеешь? Эдди оглянулся назад и увидел далеко-далеко, на горизонте маленькое пятнышко света. Может, это вообще не товарняк, а пассажирский, подумал он. Конечно, в пассажирском удобнее, но там придется все время прятаться от кондукторов.

Он зашагал еще быстрее. В поездах он разбирался плохо, понятия не имел, на каком расстоянии от семафора машинист начинает притормаживать. Под ногой хрустнул целлофановый пакет из-под картофельных хлопьев, а штанина зацепилась за кусок проволоки.

Снова раздался гудок, и Эдди оглянулся назад. Пятно света стало гораздо крупнее. «Ничего, — сказал себе он, — пропущу этот — поспею на следующий». Поезда ходили так часто, что их квартирка постоянно ходуном ходила, то и дело приходилось орать друг другу — конечно, если хочешь, чтобы тебя услышали. Эдди вскинул сумку на плечо и отправился дальше.

Внезапно сзади донесся хруст целлофанового пакета. У Эдди происходило что-то странное со слухом: грохот электровоза, мчавшегося по железной дороге, казался ему едва слышным, а шелест какого-то несчастного целлофана чуть не оглушил его. Сзади кто-то шел. Эдди даже не стал оборачиваться — он и так догадался, кто это.

— Я пойду прогуляюсь, — крикнула Карен.

— Ладно, — отозвалась Дженни сверху.

С сильно бьющимся сердцем Карен сунула фотографию Линды в конверт, а конверт спрятала под свитер. Потом вышла на улицу, села в машину.

Почти сразу же зажглись фары полицейского автомобиля. Карен медленно ехала в сгущающихся сумерках, ее мокрые от пота ладони крепко сжимали руль. У выезда к пляжу она свернула, остановилась на стоянке.

С берега возвращался мужчина с собакой — пес носился взад и вперед, пыхтел, обнюхивал все подряд. Карен машинально улыбнулась встречному, мысленно приказав себе: веди себя естественнее. Ты просто вышла прогуляться на закате вдоль моря. В этом нет ничего странного, никто не обратит на тебя внимания.

Ее спортивные туфли утопали в мягком песке. Карен подошла к самой кромке прибоя, где песок был мокрым и плотным — там идти стало легче. Ей навстречу изредка попадались другие люди, выбравшиеся к морю полюбоваться заходящим солнцем. На камнях за дюнами сидела стайка подростков, отчаянно дымя сигаретами. Потом Карен встретила пожилую пару, мирно гулявшую рука об руку. Карен ссутулилась, засунула руки поглубже в карманы. Острые углы конверта больно упирались в живот.

Карен вспомнила, как девчонкой бегала сюда на свидание с Грегом. Кажется, это было не двадцать лет назад, а совсем недавно, на прошлой неделе. Всякий раз она долго наводила красоту, выбирала, что надеть. Что-нибудь джинсовое, а сверху что-нибудь с кружевами, и тогда он увидит ее и ахнет.

И она и он врали родителям, выдумывали всякие несусветные предлоги, только бы выбраться из дому и быть вместе. Даже сейчас, много лет спустя, Карен раскраснелась, вспомнив, как замирало у нее сердце в первый миг свидания. Оба держались скованно, застенчиво, но зато всякое прикосновение казалось сладостнейшей из пыток. Тогда в моде была поговорка: «Если очень хочется, значит, скоро кончится». Да, им обоим очень хотелось, но дело было не только в физическом желании. Они испытывали друг к другу нежность, им было весело вместе, и еще, встречаясь, оба испытывали странное умиротворение. Карен и не подозревала, что на свете бывает столько счастья.

— Добрый вечер, — поздоровалась с ней прогуливавшаяся пожилая пара.

— Здравствуйте, — тихо ответила Карен, не поднимая глаз.

Она всегда думала, что они с Грегом состарятся вместе и будут вот так же гулять по пляжу рука об руку. Это стало бы самым лучшим доказательством их правоты. Когда они были совсем юными, никто вокруг не верил в продолжительность их любви, в подлинность их чувства. Раньше Карен думала, что утрет всем сомневающимся нос, а теперь выходило, что циники были правы.

Она дошла до последнего из пирсов и оглянулась. Знакомая беседка была совсем недалеко отсюда, на коньке подрагивал под ветром флюгер. Собственное поведение показалось Карен абсурдным. Опять она идет у него на поводу, пытается ему помочь — и это после всего, что произошло! Она остановилась, готовая повернуть обратно, вернуться к стоянке, сесть в машину, уехать домой.

Ладно, пусть забирает фотографию, пусть показывает ее каждому встречному-поперечному. Его обязательно схватят. Так ему и надо. Карен снова вспомнила усталое, изможденное лицо Грега, освещенное лунным светом, и ей стало страшно. И все же как он посмел обратиться к ней за помощью? После вранья, после предательства. Но в глубине души Карен знала, что Грег доверяет ей больше, чем кому бы то ни было. Как же несправедливо, неправильно устроен мир!

Двигаясь как заторможенная, Карен приблизилась к беседке и увидела, что там сидят двое — женщина и ребенок. Ее охватила паника. Раз беседка занята, войти туда не удастся, это вызовет подозрение. Полицейский наверняка следит за каждым ее шагом — затаился где-нибудь в кустах и смотрит. Ничего не поделаешь, придется возвращаться несолоно хлебавши.

Но в ту самую минуту, когда Карен проходила мимо беседки, женщина вдруг сказала:

— Сара, пора ужинать.

Девочка недовольно заверещала, но женщина взяла ее за руку и вывела из беседки.

Последние сомнения оставили Карен. Она сделала вид, что споткнулась, потом поднялась по ступенькам в беседку и села на скамью. Развязала шнурок, завязала снова, потом откинулась на спинку и стала смотреть на море, окрашенное в золотистые цвета заката. Горизонт сочился оранжевым, пурпурным, кровавым.