«Если они там немедленно не истребят воздушный десант, то возможность прорыва к востоку будет для армии с каждым часом тяжеле», — думал Балашов.

В это время на большой высоте послышался гул новой немецкой воздушной армады, мчавшейся с запада.

На НП левого фланга чебрецовской дивизии командарма встретил Бурнин, который доложил ему на основе показаний жителей, бежавших из города, что настоящего, боеспособного гарнизона в Вязьме сегодня уже не оказалось и нет никаких частей, кроме нескольких зенитных батарей, комендантской роты, роты железнодорожной охраны да интендантских складов. А в северо-западном направлении от Вязьмы, уже за пределами города, стоят только части Московского ополчения, занятые на постройке укрепрайона.

Получалось, что дивизии Чебрецова взаимодействовать в городе фактически не с кем.

— Не может быть! Как же так?! Как же так?! Товарищ Бурнин, вы что-нибудь понимаете, что происходит? Как же так — вывести все войска, обезоружить город, а нам ничего об этом даже не сообщить?! Где это слыхано?! — со злостью сказал Балашов.

— Так точно, не слыхано и не может быть, а все-таки это так, товарищ командующий, — сказал Бурнин.

Рота, которую Бурнин с командиром батальона успели выдвинуть, перерезав сообщение между городом и разрушенным раньше вокзалом, отсекла в районе вокзала небольшую группу фашистских парашютистов, которая вела перестрелку с бойцами-железнодорожниками.

Пока Бурнин докладывал Балашову обстановку, на НП батальона прибыл и Чебрецов.

— Что же, товарищ полковник, наглецов надо выбить с вокзала и взять его в свои руки. Действуйте, — приказал командарм. — Уничтожить десант в Вязьме необходимо. Вокзал послужит опорой для нашего наступления. Теперь они будут стараться в поддержку десанту пробиться на Вязьму танковой силой. Надо на вашем участке выставить стену артиллерийского огня, — заключил Балашов и, связавшись со штабом армии, отдал об этом приказ Чалому.

Ивакин примчался сюда же из соседней дивизии Волынского, которая отражала танковые атаки, и сразу направился в левофланговый батальон, где повел беседы с политсоставом и рядовыми бойцами-коммунистами.

Бойцы дивизии Чебрецова, как и все бойцы, стоявшие здесь, на плацдарме западней Вязьмы, понимали, что ведут бои за Москву. А раз это бои за Москву, то фашист будет зло и напористо наступать. Значит, будут тяжелые битвы, но в этих-то битвах, вот именно здесь, под Вязьмой, фашисты и будут разбиты: ведь нельзя же им, в самом деле, отдать Москву! Значит, Москва сюда бросит и свежее стрелковое пополнение, и танки, и «катюши», и самолеты — все то, чего так остро не хватало в последнее время

Слух о том, что танки из Москвы уже двигаются к Вязьме, передавался бойцами друг другу. Две танковые бригады превратились в «несколько танковых дивизий», которых ждали с радостною надеждой. Десант стал преградой ожидаемым из Москвы танкам…

У бойцов Чебрецова, которые с левого фланга дивизии своими глазами наблюдали парашютистов, загорелось единодушное яростное желание немедленно двинуться в город и истребить их раньше, чем они успели бы закрепиться. Уничтожить их всех до единого.

Приказ командарма, который Ивакин принес в левофланговый батальон капитана Трошина, немедленно двинуться в наступление на вокзал, был тот самый приказ, которого все с нетерпением ждали уже в течение часа.

Батальон пошел в наступление на станцию под прикрытием артиллерии, при поддержке плотного огня минометов, при фланговой выручке со стороны той роты, которая вышла первой и перерезала сообщение немцев между вокзалом и городом.

Небольшая кучка немецких парашютистов была легко отброшена прочь от станции и почти полностью истреблена.

Балашов, Ивакин, Бурнин, Чебрецов — все наблюдали бой этого батальона. Операция обещала дальнейшую удачу. Даже потери пока были меньше, чем можно было ожидать.

— Ну что ж, полковник, давайте теперь успех закреплять, — приказал Балашов Чебрецову. — Веди от станции наступление к северу.

Чебрецов прикинул на взгляд обстановку предстоящего боя. Развалины вокзала, конечно, могли послужить опорой для наступающих. Но между вокзалом и городом строения были разбиты и сожжены еще раньше, и лежало довольно большое открытое поле, на котором Трошин мог положить половину своего батальона.

Чебрецов предложил командарму — не лучше ли выждать до темноты?

— Нет, невозможно. Веди наступление, не давай противнику закрепляться, — неумолимо приказал Балашов.

Чебрецов передал на вокзал, Трошину, приказ командарма.

— Плана города нет — так ты в каждое подразделение придай местных жителей или железнодорожных бойцов, кто город знает! — кричал Чебрецов в телефонную трубку. — Без промедления надо фашистов к чертовой матери уничтожить! Получишь поддержку.

Балашов одобрительно кивал головой.

Утихшая было стрельба в районе станции тотчас же возобновилась. Балашов под густым ельником, который хорошо маскировал наблюдательный пункт, стоя в окопчике, видел в бинокль, как начались перебежки бойцов от вокзала к северу, вдоль сгоревшей и разрушенной окраины Вязьмы. Из города их встретили немецкие пулеметы, ударили мины. Было видно, как наступающие красноармейцы падают, но не встают. Наступление угасало.

— Надо им помочь артиллерией. Вызывайте комбата, пусть доложит, — приказал Балашов.

— «Вятка»! «Вятка»! Я «Кама». «Вятка»! Зовите первого! — вызывал связист.

— Трошин у телефона! — отозвался комбат с вокзала. — Засветло не пройти — лупят прицельно, а мы перед ними как на тарелочке. Откуда-то сверху бьют…

— «Откуда-то» ты мне не докладывай, Трошин, — раздраженно сказал Чебрецов. — Что ты, дитятко?! Вызывай огонь, разберись, откуда тебя обижают. Мы заступимся. Ты большую задачу решаешь, да вдруг отказаться! Если боишься, я тебе смену пришлю!.. Ну вот и правильно! Жду доклада!.. А это не обязательно, чтобы ты сам туда лазил. Так лейтенант в двадцать лет на приказ отвечает, а ты уже взрослый!.. Жду!

Две-три минуты спустя от станции вновь начались перебежки к городу, встреченные, как прежде, пулеметным и минометным фашистским огнем.

— Красное кирпичное здание! На втором этаже пулеметы. Белое разбитое — минометы! — сообщили с вокзала спустя минут пять.

— Ориентиры семь и одиннадцать, пристрелка! — передал командир артиллерии.

С тыла ударили выстрелы. Над НП прошумели снаряды.

— Я «Кама», я «Кама», слушаю. Перелет — красное здание тридцать метров, белое здание — перелет пятьдесят, — повторил связист донесение разведки.

Следующий удар артиллерии нанесен был точно.

— «Вятка», «Вятка»! Начинаю артподготовку, за подготовкой броском врывайся на окраины города! — приказывал Чебрецов.

— Тот же прицел. Каждый ориентир батарей, фугасные и бронебойные по четыре снаряда, чтобы пыль пошла! — залихватски скомандовал в телефон артиллерист.

Балашов с досадою на него покосился и подумал, что он неумно рисуется удалью в присутствии командарма.

Снаряды уже шумели над наблюдательным пунктом, врезались в город, рвались в заданном районе. Дым и пыль действительно застилали там все, взметались в воздух земля и обломки строений…

Видно было, как от станции и с дороги вскочило с каждой стороны разом не менее роты бойцов, но навстречу ударил удвоенный минометный огонь немцев, а из улиц города раздался жестокий пулеметный треск. Наступающих резало, будто траву косою, а расстояние между атакующими и городом почти не уменьшилось.

— Какие же ты, к чертям, цели нам дал?! И людей и снаряды зря губишь. Отставить твое наступление! — в бешенстве кричал Чебрецов комбату.

Но уже было видно, как бойцы без приказа, сами, спешат укрыться в развалинах вокзала, возвращаются на исходный рубеж или падают, не добравшись, под взрывами мин и под пулями.

Командарм наблюдал это все с потемневшим лицом, со сдвинутыми бровями, закусив губу от досады и боли…

Новая эскадрилья фашистских транспортных самолетов под обстрелом зениток шла к городу, развернулась и стала сбрасывать парашютистов. Золотистые зонтики парашютов развернулись в свете закатного солнца. Кто-то обстреливал их с севера из пулеметов и из зенитных орудий.