Перенести огонь нет приказа. Иван оглянулся. Двое красноармейцев противотанкового расчета лежали неподвижно. Один — без каски, с покрытым кровью затылком, второй — откинувшись на бок и свесив голову в сторону, третий корчился, откатившись в сторону от второго орудия, и возле него рассыпались игральные карты. Другие бойцы из лощинки не были видны Ивану. Ему представилось, что вся рота погибла, что никто уже не может подать команду и он остался один оборонять этот мост, пока те, внизу, подготовят взрыв.

«Все равно не пущу! Не пройдут!» — яростно сказал он себе. Он заложил полный диск с черными головками, бронебойных, наблюдая и поджидая врага. Двое фашистских автоматчиков попробовали вырваться вперед, вскочили, но Иван их обоих срезал. Вслед за этим над его головой свистнули пули, зато где-то тут, рядом с ним, вдруг ожил и в поддержку ему застрочил второй пулемет…

— No pasaran! — закричал Иван, вспомнив героев Испании и уроки испанского языка в школьном кружке, еще тогда, когда шли бои на подступах к Мадриду и все московские комсомольцы чувствовали себя испанскими патриотами. Эта река перед ним стала его Мансанарес. Пока он жив, фашисты здесь по мосту не пройдут. Отсюда он защищает Москву. Фашисты, которых он здесь уложит, уже не пойдут в наступление к востоку. — No pasaran! Снова лезете, сволочи?! — И короткой очередью он сковырнул еще одного гитлеровца.

Это было началом его войны. Вот так будут падать под его пулеметом фашисты на всем его победном пути до Берлина.

— No pasaran! — кричал он, чтобы услыхали его призыв все живые защитники моста.

Немецкие автоматчики хотели прижать Ивана и поднялись целым отделением, осыпая его смертельным огнем.

— No pasaran! — И он брызнул ответной очередью.

Танки ударили выстрелами из пушек по берегу.

Разрывы шрапнели и свист раздались над головой Ивана. Фашистский танк мчался на мост, изрыгая бурю. И тут Иван услыхал внизу, под собою, как прежде спокойный, внятный голос политрука Климова:

— Готово? Огонь!

Иван успел увидать Климова возле противотанковой пушки, увидал вспышку выстрела. Но грохот взрыва вырвался из-под земли. Ивана ударило звоном в уши, он ослеп, и сознание его растворилось в бездонном багровом тумане…

Балашов и Чалый готовили к ночи удар на прорыв. Но с утра начались яростные атаки на ополченскую дивизию, и с помощью массового авианалета фашистские танки прорвали с севера круговую оборону на том берегу, за рекой. И вот там случилось худшее из того, что может быть на войне, — началась паника.

«Мост!» — первое, что мелькнуло в голове Балашова, как только ему доложили о панике.

— Мост! — первое, что выкрикнул Чебрецову по телефону Чалый. — Уничтожьте мост!

А в это время командир левофлангового полка дивизии Чебрецова майор Царевич уже выслал к мосту батальон стрелков, усиленный артиллерией. Взрыв ударил из-под моста на глазах подходившего батальона.

Фашисты бесились по левобережью реки Вязьмы. Осатанелые, они, прорвав оборону ополченцев, давили, давили ее, зайдя с тыла; дорвались до асфальтовой магистрали, пересекли ее, налетели на «штаб прорыва» и расправлялись, расстреливая и бросая под гусеницы танков всех, на чьих рукавах видели нашивки политсостава. Они выжгли прилегающие деревни, истребили оставшихся жителей, перекололи штыками и перевешали вяземских беженцев, добивали раненых мстя им за многодневное сопротивление…

И все-таки круговая оборона была восстановлена — части левого фланга Чебрецова создали новый рубеж по берегу, смыкаясь с растянутым и загнутым флангом Зубова. Попытки фашистов навести переправы подавлялись пушками, пулеметами, минами…

Штаб армии продолжал держать управление. И в сохранивших боеспособность частях по-прежнему живо было стремление к координации действий. Танковые атаки повсюду пока еще были отражены.

Как только чуть стих боевой натиск, Варакина вызвали в штаб Чебрецова, вблизи которого расположился теперь и армейский КП и где сосредоточился центр управления вместе с остатками телефонной связи и связными частей.

Штаб дивизии уже два дня как покинул бывшую кухню больницы и перебрался в блиндажи, искусно устроенные в крутосклоне заросшего кустами оврага за маленькой деревенькой. Сюда-то и направлялся пешком Варакин из расположения эвакогоспиталя, который тоже готовился к выходу из окружения.

Наступивший вечер кишел движением. В лесу тут и там раздавались командные возгласы, урчали моторы машин, куда-то перевозили орудия, и под колесами их, ломаясь, хрустели толстые сучья. Поспешно двигались пехотные части.

— Подтянись! Шире шаг! — слышалась команда.

Варакин впервые был так близко от переднего края, впервые ощутил он сдержанное, несуетливое и размеренное напряжение надвигающейся грозы.

«Какая же все-таки тут огромная сила осталась!» — подумал он, пропуская бойцов по дороге.

Осторожно откинув у входа маскировочную палатку, Варакин вошел в блиндаж, где Бурнин, склонившись над картой, без слов напевал какой-то мажорный мотив, почти касаясь огня коптилки своими пышными волосами.

— Анатолька, космы спалишь! — предупредил Варакин. — Что это там у тебя такое веселое? — спросил он.

— Вот молодец, что быстро явился, Миша! — сказал Бурнин. — Видал, что творится в лесу?

— Сила идет! — сказал Варакин. — Я посмотрел и подумал: какая же прорва народу тут с нами…

— Здорово ты подумал — «прорва». Этой ночью мы совершим прорыв! — торжественно объявил Анатолий. — К ночи заварится каша…

— Так, значит, эти все части готовятся для удара? Сила, брат! Уверенно, хорошо идут! — сказал Варакин. — Ну, а я для чего тебе нужен? Каков мне приказ?

— Твоя задача — выводить весь сводный санитарный обоз. Спасать наших раненых. Ты ведь эти окрестности здорово знаешь?

— Прежде знал… Знаю все-таки… Ну и что?

— Вам откроют проходы, дадут прикрытие, и ты поведешь санобоз. Фашисты боятся лесов, оврагов, поросших кустами и мелколесьем. Значит, ты можешь двигаться всюду, кроме удобных для танков мест, можешь маскироваться в лесах… Санобоз будет укрыт в самой середке общего порядка наших частей. Но это совсем не значит, что все будет гладко, — могут быть внезапные нападения, стычки, засады. Однако лучше санчасти от них уберечься. Вот тут-то твоя задача и есть. Смотри-ка на карту. По карте ты разберешься в местности?

— Разобраться-то я разберусь… — с сомнением пробормотал Варакин.

Он все-таки был только врач. Лечить, оперировать, отстаивать до последней секунды в схватке со смертью жизнь человека — это было его профессией. Но водить санобозы в лесах, командовать, распоряжаться движением?! Что это вздумалось Анатолию возложить на него такое задание?!

Бурнин заметил колебания друга.

— Ты же сам говорил, что охотник, хвалился, что ты кум волчихи и правнук бабы-яги. Собери-ка охотничий нюх!

— Да я соберу… — опять-таки неуверенно бормотнул Варакин.

— Вот и отлично. Бери эту карту и просмотри намеченный путь… Смотри, вот линия нашего фронта. Вот тут сейчас расположен санобоз, который тебе предстоит выводить. Вот отсюда вам откроют проход… А дальше по краю оврага, по просеке. Так?

И Бурнин увидел и понял, что в Варакине уже откликнулся врач, человек, отвечающий за беспомощных раненых. Михаил внимательно и деловито рассматривал карту.

— На случай встречи с фашистами, вам дадут надежное охранение с артиллерией, минометами, — продолжал Бурнин.

— Чуть ли не с танками! — усмехнулся Варакин.

— Возможно, и пару броневиков, — подтвердил совершенно серьезно Бурнин.

Варакин придвинул к себе размеченный условными знаками лист и, внимательно изучая его, вспоминал когда-то знакомую местность.

Бурнина отозвали к телефону. Варакин не слушал его разговора. Он был занят решением своей нежданной задачи.

— Ну как? — спросил Бурнин, возвратясь через три-четыре минуты.

— Да что же, дорогу я понял, — ответил Варакин. — Вот только тут, примерно вот тут… на дороге, — указал он на карте, — я взорвал бы заранее — тут есть такой каменный мост… И выставил бы надежный заслон. А вот здесь, да, вот здесь, я навалил бы лесной завал. В лесу я поставил бы тоже сильный заслон по краю оврага. А тут, — Варакин уже отмечал по карте, — а вот тут ведь болото! Наверное, придется вымостить гать не меньше чем в километр… Самое трудное, я считаю, вот здесь, у моста, и тут, по болоту…