…История с часами не кончилась на их исчезновении. Среднего размера золотые часы с монограммой из мелких и малоценных алмазиков приобрели в рассказах необычайные размеры и баснословную ценность.

Переводчик «форлагеря» принес Балашову новую гимнастерку, брюки и крепкие сапоги, уверяя, что делает это не из корысти…

Но в тот момент, когда Иван собрался переодеть свою рвань, в барак опять ворвался подчиненный Бронислава, чтобы изгнать незваного гостя.

И вдруг в барак явился стройный красавец с безукоризненной военной выправкой, в щегольской фуражке пограничника, с двумя лейтенантскими «кубарями» на петлицах новенькой диагоналевой гимнастерки, в высоких хромовых сапогах и с охотничьим арапником, оправленным в козью ножку.

— А ну-ка, где тут у вас Балашов? — громко и весело спросил он с порога.

— Я Балашов, — отозвался тот сверху.

— Я не сорока — порхать под крышу. Слезай.

Иван спустился, еще не зная, кто его новый гость.

— Во-он ты какой!.. Ну, давай познакомимся. Дмитрий Шиков, — сказал гость, подав тонкую крепкую руку. — Слыхал?

— Нет, не слышал.

— Напрасно! — задетый, ответил Шиков. — А в армии фамилию командира дивизии знал?

— Еще бы!

— И в плену должен знать старшего русского коменданта деревянных и каменных. Подо мной, брат, четыре отдельных лагеря ходят, и всем хозяин! У меня вас не меньше корпуса… Шутишь! — хвастливо сказал он. — Ну как жизнь? — Он присел на скамейку.

— Ничего… спасибо, — бормотнул Иван, уже догадываясь, что означает появление нового гостя…

Шиков усмехнулся, ловко сбивая кончиком арапника налипшую грязь с сапога.

— Обули, одели и кормят?! Хвалю! С таким характером не пропадешь, братишка! — сказал он, подняв густые собольи брови.

Как и ждал Балашов, на пороге возник Бронислав, но на этот раз весь его вид выражал радушие:

— Дмитрий Андреич, почтение! К земляку?!

— Кой он черт мне земляк! — не вставая, воскликнул Шиков. — Ты из Ростова разве? — спросил он Ивана.

— Я из Москвы…

— Ну, все равно… Все нашей, советской земли! — сказал Шиков и подмигнул живым карим глазом.

— Дмитрий Андреич, вы бы ко мне в барак. Мы и его туда же позвали бы… Что вам тут! — хлопотал Бронислав непривычно приветливым тоном.

— А тут что, не люди разве?! Мы все одинаково пленные! — возразил Шиков. — Как, ребята, вас тут Бронислав обижает? — вдруг спросил он громко, обращаясь разом ко всем в секции.

— Да ни! Вин добрый пан: батожить и мордуе усих, а кого и насмерть забивае, — послышался голос откуда-то с верхних нар.

— Ни плетей, ни палок на нас не жалеет! — крикнул второй.

— Небось ты и сам не лучше! Что спрашивать зря!

Шиков, видно, не ждал такого отпора.

— А вы, сукины дети, затем в плен сдавались, чтобы спокойно да сытно жить?! Кто случайно живой воротится, тот и детям и внукам закажет! — внезапно обрушился Шиков. — Думали, вам в фашистском плену будет рай?!

— Ну, ты небось не закажешь детишкам! Тебе-то, пожалуй, рай! — раздался голос часовщика. Он только теперь повернулся от своего верстачка, вытащив лупу из глаза, потер пальцем веко и прямо взглянул в лицо коменданта.

Шиков грозно шагнул к смельчаку, но вдруг удивленно замер и разразился раскатистым хохотом.

— Генька! — воскликнул он. — Вот так встреча! — Он крепко тряс руку часовщика. — Гора с горой не сходятся!.. Что же ты молчал?! Ты должен был сразу, как прибыл, так мне о себе доложить.

— Я слышал, ты дюже зазнался, стал шишкой. Вдруг не признал бы, я бы обиделся на тебя, — усмехнулся часовщик. — А я не люблю на людей обижаться. Да мне и не плохо: заказчики есть — и наши и немцы приносят, — он кивнул на часы, лежавшие на верстаке.

— А как с Брониславом живете? Не ссоритесь с ним? — спросил Шиков, видимо желая подчеркнуть свою власть и над этим царьком.

— А мне что с ним делить! — пренебрежительно сказал часовщик.

— Я все собираюсь его тут старшим назначить, — угодливо вставил свое Бронислав.

— Чего же не назначил, а долго сбираешься? — засмеялся Шиков и подмигнул Геньке.

— Да вот сейчас назначаю: будешь с этого часа старшим! — обратился Бронислав к часовщику. — Идемте ко мне, Дмитрий Андреич! — настойчиво позвал он.

— Ну, пошли, — согласился тот. — Айда, Генька, с нами, — позвал он часовщика.

— А меня-то куда же, Бронислав Николаич?! Ведь я был старшим. Куда же меня-то?! — заюлил перед Брониславом внезапно отставленный бывший старшой секции.

— Тут немцы в одну команду нынче людей велели набрать, я теби туда за старшого поставлю, — обещал ему Бронислав. — Ну, новый старшой, пойдем ко мне, что ли! — позвал он часовщика.

— Пошли, пошли, Генька! — настойчиво повторил Шиков.

— А ну вac! Работы гора, — независимо отозвался тот. — И без меня налижетесь в стельку!

«Начальство» вышло.

— Мы с Митькой Шиковым из одной дивизии; вместе и в плен попали, — пояснил часовщик. — Митька бежал из лагеря из-под Гатчины. Немцы его за побег избили, да сразу в Германию. Он тут, видишь, паном стал, сукин сын, а ведь был командир хоть куда, и смелый и ловкий… Батька-то у него, говорят, генерал!

— Ну, теперь тебе сытно будет! Митька прокормит! — завистливо отозвался кто-то.

— Меня кормят глаз, да башка, да руки! От немцев сыт да от русской сволочи! — возразил часовщик. — А Митька мне — Митька, да все! Я к нему в подручные не пойду!

Дня через три после посещения Шикова Бронислав с утра вызвал к себе Балашова.

— Надумал? — спросил он в упор, уже без всяких подходов и угощений.

— Что надумал?

— Ты мне дурака не валяй! — зарычал Бронислав. — Где часы?

— Украли, — сказал Иван, понимая, что комендант ему не поверит.

— Слыхал, — навалившись на стол так, что скрипнули доски, сказал Бронислав. — Плевал я на эти басни!

— Ей-богу, украли! — уверял Балашов. — В самом деле украли!

— Ну, думай! Где хочешь возьми, а чтоб были! Не то нынче немцы людей набирают в каменоломни. Часов не найдешь — и поедешь!

— Да говорю же — украли!

— Ступай. Я сказал, — заключил Бронислав, опершись о стол сжатыми кулаками.

В это утро по лагерю все говорили об отправке в каменоломни. Немцы не входили в вопрос о том, кого посылать. Это решалось русской полицией. Шиков давал разверстку по всем трем лагерям, кроме лазарета. Коменданты лагерей разверстывали по блокам, а блоковые коменданты полиции составляли поименные списки. Никто не знал, на кого падет жребий.

Слово «каменоломни» внушало всем ужас. Там работало около тысячи человек, но каждые две недели везли туда пятьсот новых; ранее взятые не возвращались назад — их просто закапывали на месте. Каменоломни — это было одно из многочисленных предприятий, организованных специально для планомерного уничтожения советских людей, согласно общему фашистско-немецкому плану истребления «низших рас». Угоняемым не говорили, куда их везут, но пленные всегда как-то узнавали о наборе команды в это страшное место. Туда брали без особого выбора. Всякий, кто мог продержаться хотя бы четыре-пять дней, считался пригодным в каменоломни. Это было место скорой и торжествующей смерти.

Балашов возвратился от коменданта в барак, силясь держаться спокойно, но на его лице уже был написан приговор.

— Балашов, ты что? — окликнул его часовщик.

— Запишите адрес. Если вернетесь, то сообщите, что я погиб.

Узнав, в чем дело, Генька бросился к Брониславу похлопотать за Ивана. Но коменданта каменного лагеря в это время вызвали к Шикову.

Часовщик был искренне озабочен.

— Попробовал к Митьке пробраться. Он мне помог бы, да немец не пропускает в «форлагерь», — растерянно сказал Генька.

В это время в барак вошел переводчик кухни.

— Старшой! — гаркнул он от порога. — Десять рабочих на рубку брюквы!

Барак оживился. Пленные лезли с нар, торопливо натягивая шинели, всем видом изображая бодрость и готовность к работе: наряд на кухню означал хотя и тяжелый труд, но кормежку в течение целого дня.