— А те дивизии что? Откуда выходят? — хмуро спросил генерал, разумея отрезанные части правого фланга.

— Обозначились отдельные «выходцы», изволите видеть, в бригаде товарища Смолина из частей Мушегянца, Лопатина и Дубравы. Говорят, дивизии раздроблены, единого управления нет. Отбивают атаки малыми очагами сопротивления… Про Ермишина и Острогорова, изволите видеть, нет сведений.

«Значит, Логин кинулся вывозить раненого командарма, — подумал Балашов. — Как бы он там и сам не пропал с Ермишиным! Ведь ишь что творится там, на западе, в этом районе!..»

— Сегодня, значит, будут атаки с запада, — вслух предупредил Балашов Чалого.

— Так точно, наши части готовятся. Только что установлены связи штаба с капитаном Юлисом. Я его знаю. Изволите видеть, отличный латыш! Юденича отбивал, под Гатчиной был в восемнадцатом, с первой красноармейской победой. Направили сейчас ему два стрелковых батальона прикрытия. Орудия у него подготовлены ко взаимодействию с правым и левым соседями.

— Ну, а с нашими танками что там слышно? Где танковая бригада? — нетерпеливо перебил Балашов.

— Полотно разрушено. По железной дороге нет сообщения. Может быть, своим ходом… Нам ничего не известно, — сказал Чалый.

Пока наштарм обрисовывал обстановку, из дивизии Чебрецова сообщили о новом появлении фашистских танков, которые вышли прямо с юга и атакуют.

Но серьезного наступления, которого ожидал Балашов, там пока не было. Гитлеровцы пошли в бой слишком беспечно, видимо считая, что быстро и просто прорвутся к железной дороге и к асфальтовой магистрали. Ведь они продвинулись километров на сорок от фронта, не встретив серьезного сопротивления, легко могли захватывать сотни пленных, однако не делали этого, чтобы не снизить темпов наступления. Им, очевидно, поставили задачей прорваться к Дорогобужскому тракту всего батальоном танков, батальоном мотоциклистов да двумя батальонами автоматчиков. Встреченные плотным огнем артиллерии и противотанковыми засадами, они потеряли почти все танки на расстоянии каких-то десятков метров от переднего края Чебрецова, а уцелевшие автоматчики залегли и не могли шевельнуться.

Эту атаку танков с пехотой отражали бутылками и гранатами бойцы из недавнего пополнения Чебрецова, за которых так волновался комдив.

— Вот черти! Вот молодцы! Как на учебных занятиях держатся! — ласково усмехался Чебрецов, через стереотрубу артиллерийского НП следя за ходом боя с высокого пригорка.

— А ты говорил — профессора, дамские парикмахеры! — укорил Бурнин, случившийся рядом, когда приехал проверить в действии выбор позиций противотанковой артиллерии.

Им было видно залегших у переднего края немцев-автоматчиков.

— Видишь? — спросил Чебрецов, указав на них Бурнину в стереотрубу.

— Лежат, — подтвердил Бурнин. — Чем их лучше — шрапнелью или минометами?

— Близко лежат. В своих бы не угодить шрапнелью. Сосредоточить минный огонь, а пулеметы в поддержку иметь наготове. Так будет ладно, — заключил Чебрецов и передал свой приказ начопероду дивизии.

Но их разговор был прерван сигналами воздушной тревоги, командой «воздух».

С тяжелым, давящим гулом на большой высоте с запада появились, сверкая под солнцем, грузные стаи фашистских тяжелых самолетов в сопровождении истребителей. Такой массой они шли в первый раз.

Грянули издалека первые удары зениток.

Все в дивизии Чебрецова, как и в штабе армии, уже ожидали, какой страшной силы бомбовый груз обрушится сейчас с неба на передний край Чебрецова — на тот боевой рубеж, через который дважды за это утро не смогли пройти танки. Передний край Чебрецова затаился и замер.

Сотни машин ринулись от дорог маскироваться в лесах и кустарниках, ожидая бомбежки.

— Вслед за налетами авиации и бомбежкой переднего края надо ждать танковых атак. Приготовиться к отражению танков, — памятуя вчерашнюю тактику немцев, приказывал Балашов предмостной дивизии Смолина и Чебрецову, оборонявшим выходы на дорожные магистрали.

Этот его приказ моментально передавался по противотанковым батареям и по пехотным заслонам противотанковой обороны. Командиры рот и взводов проверяли наличие гранат и бутылок в окопах…

Взгляды тысяч бойцов следили за самолетами, от тяжелого гула которых подрагивала земля. Командиры наблюдали за ними в бинокли. Артиллерийские разведчики, расположенные на высотках, прильнули к окулярам стереотруб, силясь приметить скопления фашистских танков на скрытых исходных рубежах.

Но фашистская авиация обманула все их ожидания и предположения: она миновала рубеж предмостной Днепровской обороны и, не развернувшись на левый фланг, на крайнюю южную дивизию Чебрецова, не обращая внимания на скопления боевой техники, презирая зенитный обстрел, невозмутимо несла свой губительный груз, направляясь дальше к востоку.

«Такая огромная армада может иметь своей целью только столицу», — подумалось Балашову, наблюдавшему из-под дерева возле штабного блиндажа эти десятки бомбардировщиков, стремительно несшихся над его головой.

«Что же такое произошло новое в обстановке, что они пошли днем на Москв, у, которую до сих пор бомбили только по вечерам?!» — недоумевал командарм.

«Делают круг над Вязьмой. Пошли на снижение… Зенитные батареи из Вязьмы обстреливают самолеты. Один самолет загорелся. Бомбят город», — последовали сообщения в штаб армии из службы воздушного наблюдения.

«Парашютисты над Вязьмой! — сообщили оттуда же еще две минуты спустя. — В городе начался бой».

«Десант! Если Вязьму возьмут, мы отрезаны!» — мгновенно подумал Балашов.

Ближе других армейских частей к окраинам Вязьмы располагался теперь левый фланг Чебрецова. Его составляли те два батальона, которые тогда, перед прорывом фронта, были выделены для выполнения дорожных работ. Именно вот отсюда, с чебрецовского левого фланга, немедленно нужно было начать действовать.

Балашов лично вызвал к телефону Чебрецова.

— Немедленно установите прочную связь с гарнизоном Вязьмы. Организовать поддержку и взаимодействие, — приказал Балашов.

— Слушаюсь, товарищ командующий, — отозвался Чебрецов. — Высылаю роту с хорошей поддержкой.

— Не мало роту? — осторожно спросил Балашов.

— Пока, для связи, я думаю. А там будет видно, — сказал Чебрецов. — Я думаю, товарищ командующий, что их и без нас истребят. Там такая пальба идет. От нас слышно.

— Ну хорошо, хорошо! Выполняйте, — согласился Балашов.

— Виноват, товарищ командующий, майор Бурнин просит разрешения к вам обратиться, — сказал Чебрецов. — Мы с ним уже обсуждали немного этот вопрос перед вашим вызовом.

И Бурнин попросил разрешения остаться пока при дивизии Чебрецова, ввиду того, что сосредоточить сейчас внимание командира дивизии на одном левом фланге опасно — вдруг снова начнутся танковые атаки на центр дивизии.

— Возможная вариация! Да, вы правы. Могут возобновиться атаки. Спасибо за дельное предложение.

— А я возьму под контроль разведочную операцию роты на левом фланге, разберусь в обстановке и доложу, — предложил Бурнин.

— Выполняйте, — приказал Балашов.

Он вышел из своего блиндажа и невооруженным глазом из тех же кустов, где располагался штаб армии, наблюдал высокое пламя пожаров и дым, который клубился над городом.

«Как же так получилось?! — размышлял Балашов. — Конечно, воздушный десант не бог весть какая сила, и, может быть, его истребит просто вяземский гарнизон, но все-таки, все-таки беспокойно…»

Балашов решил, что сейчас Вязьма — самое важное место в решении всей задачи; спустившись в блиндаж, он выслушал последние сообщения изо всех подчиненных частей и, по совету с Чалым, направился лично к новому центру событий, в дивизию Чебрецова.

— На левый фланг, дальше, дальше, под самую Вязьму! — настойчиво приказывал он водителю броневика.

Вскоре регулировщик махнул им из-под деревьев флажком. Ехать дальше было опасно.

Оставив машину, Балашов с адъютантом и автоматчиком стали пробираться между кустами на наблюдательный пункт левого фланга, где находился Бурнин.