В качестве врача к «выздоравливающим» прикрепили Маслова, старшим же каменного барака, куда их разместили, назначили Цыгана — Сеню Бровкина. Из форлагеря отозвали туда же Пимена Трудникова.

Отобранные в генезенде-команду люди настроились по-боевому. Борьба так борьба! Им уже представлялись крушения поездов и вывод из строя заводов и линий высокого напряжения. Многие были просто разочарованы, когда их послали на разгрузку картошки и угля на станции да на уборку территории немецкого лазарета.

— Напили для нас «боевое» местечко — за немцем дерьмо убирать! — издевались они.

— Не тот пошел фриц, не тот! — зубоскалили, возвращаясь из немецкого лазарета рабочие. — Фронта не любит, хочет сидеть в лазарете, в тылу… И они рассказывали о том, как раненые немецкие солдаты отдают им тайком свой обед.

— Сожрешь котелок за него, а он тебе: «Данке, камрад!» — смеялись пленные. — Не больно хотят они на поправку, чтобы за фюрера своего воевать!

Переводчик команды, набивавшей матрацы бумагой, и прежде просматривал макулатуру, которую присылали как сырье для матрацев. На этот раз кроме нередко встречавшихся карт Германии он получил удивительный «улов»: в макулатуре попалась фашистская брошюра «Военнопленные в Германии в войну 1914–1918 годов». На обложке стояло: «Секретно. Только для членов партии». В этом закрытом геббельсовском издании рассказывалось о том, как в первую мировую войну вредили Германии пленные французы и англичане. Книжечка призывала гитлеровцев быть бдительными в отношении пленных.

— Видали, товарищи, какое шикарное руководство по диверсиям и саботажу состряпал сам Геббельс! — похвалилсл Трудников, выложив уже готовый перевод этой книжечки перед Муравьевым и Емельяном. Оба, читая книжечку, потирали руки. Тут были описаны способы, какими пленные французы губили урожай картофеля, как англичане и французы выводили из строя электрический двигатель, как итальянцы обеспечили быструю порчу двигателя внутреннего сгорания, каким способом без улик взорвали пленные паровой котел, как незаметно нарушили телефонную связь. Чего только не было в этой полезной книжонке, на которую обратили внимание лишь из-за необычного грифа «секретно»!

— Вот так научный труд! — одобрил Баграмов.

И без всяких приписок «ученый исторический труд» геббельсовского ведомства был пущен в размножение и в первую, очередь, разумеется, поступил в генезенде-команду, из которой ожидались отправки на работы.

Они могли ждать отправки куда-нибудь в любой день, не зная, отправят их малыми командами или всех вместе, отправят их на завод или в сельское хозяйство. И они заучивали наизусть устав антифашистских групп, изучали геббельсовское «универсальное руководство по диверсиям и саботажу», делились опытом рабочих команд, в которых каждому приходилось раньше где-нибудь поработать…

В генезенде-команде пленных действительно стали кормить лучше, чем в лазарете, и люди начали быстро крепнуть, исчезали голодные отёки.

— Чует сердце — на шахты куда-нибудь нас готовят! — сказал Трудников, сидя как-то в команде грузчиков.

— Если в Бельгию, то драпанем. Бельгийцы помогут. Там есть шахтеры — бесстрашный народ, немало повывели наших к себе в партизаны, — рассказывал, сам тоже шахтер, Федот Андриянович Задорожный. — Земляк у меня был. Месяца два как помер. Его из Бельгии привезли. Говорит, что с их шахты ушло человек пятьдесят.

— А что же он сам не ушел? — спросил кто-то.

— Захворал. Не хотел для других быть обузой, а бельгийцы-то звали, — сказал Задорожный.

— В партизаны — вот это да! — мечтательно шептались вокруг.

А пока всю генезенде-команду по-прежнему ежедневно посылали на всякие мелкие работы близ лагеря.

Но вот однажды в обеденный перерыв разнесся слух, что в форлагерь прибыли какие-то посторонние немцы, вероятнее всего — за рабочими. Еще минут десять спустя уже стало откуда-то точно известно, что приехали вовсе не немцы, а власовские агитаторы.

— Чего-то они пожаловали в ТБЦ? Не с кладбища ли вербовать себе воинов?! — сказал Пимен Трудников.

— Да кабы поднялись из могил мертвецы, то дали бы они этой стерве, — говорили в бараках и в лагере и в лазарете.

— Может, нас вербовать хотят? Из «генезов» в «освободители» перекрещивать! — высказал кто-то предположение в разгрузочной железнодорожной команде.

— Где сунутся, там и окунутся! — разудало откликнулся самый молоденький из команды, «пацан» Еремка Шалыгин.

В каменном лагере после обеда заверещали свистки к построению. Но вместо того, чтобы вести людей на работы, всех собрали на лагерной магистрали. Генезенде-команду, сапожников, портных, рабочих со склада и даже свободных людей с кухни.

Их собрали широким кругом на площади возле кухонь.

Мартенс явился с четырьмя немецкими офицерами, которые отличались от прочих немцев нашивками на рукавах с русскими буквами «РОА».

— С вами хотят говорить офицеры русской освободительной армии, — сказал зондерфюрер, обращаясь к собранным пленным. — По этому поводу господин комендант лагеря приказал лагерные рабочие команды освободить для беседы, на работы не направлять.

— С праздничком — Николиным днем! — выкрикнул кто-то.

— В нашем селе престольный! — поддержал другой голос.

— Слово передаю господину капитану Петру Семеновичу Кошкину! — объявил Мартенс.

— А вы, господин унтер, не забыли, как собрания в колхозе ведутся?! — задорно крикнули из толпы.

Все уже знали, что Мартенс бывший колхозный конюх. Раздался смех.

Мартенс козырнул власовцу, уступил ему свое место и отошел.

Власовцы вышли на середину круга все вчетвером. Один из них, покряжистее и постарше возрастом, в капитанских погонах, торжественно поднял руку.

— Товарищи! — произнес капитан-власовец.

В ответ грянул неудержимый хохот в полтысячи голосов.

Тот растерянно оглянулся, недоуменно пожал плечами, развел руками, показывая, что не понял причину общей веселости.

— Какие же мы с тобой, сука, товарищи! — крикнул кто-то из собранных на «беседу».

— Вы же русские люди? — спросил капитан.

— Советские! — выкрикнули из толпы.

— И я советский! — отозвался власовец.

— Немецкий, — возразили ему.

— Товарищи, слушайте, что я скажу! — стараясь перекричать гул, надрывался оратор.

запел кто-то звонко и тоненько.

подхватили несколько голосов. И вот загремели всем хором:

— Я вам хочу сказать… — в паузе выкрикнул власовец.

грянули снова все разом.

— Сволочь! — во всю глотку закричал власовский лейтенант, вступаясь за капитана. — К командирскому званию нет у вас уважения!

Но «канареечка» продолжала заливаться по-прежнему беспечно и весело. Никто никогда не мог бы представить себе, до чего издевательски презрительно, уничтожающе, как пощечина, убийственно может звучать простая, всем знакомая и бессмысленная солдатская песенка.

Власовский капитан плюнул и вышел из круга, за ним остальные его компаньоны.

— Дешево отступился! Я бы гнал такого фиговского агитатора! — ядовито заметил кто-то вослед.

— Со скотами беседовать! — задержавшись, со злостью повернулся власовец.

оглушительно зазвенел хор голосов.

Они стояли, не нарушая круга, и пели все время, пока Мартенс и разъяренные власовцы шагали к воротам лагеря

Пленные чувствовали сейчас себя победителями, и наплевать им было на кары, которые могут на них обрушиться. Да и что могут сделать? В карцер всех не упрячешь. Лишат на сегодня ужина? К голоду уж давно привыкли, а водичка под громким названием «кофе», которую наливают на ужин, никого не порадует.