Вот события этого лета. Людвиг распекает подчиненных, дает интервью, — о, тогда он был в замечательном гневе!

А хотелось бы знать, кто сделал вот этот снимок: Людвиг нос к носу со своим хвостатым тезкой, котом Вернера! Причем выражение… гм… физиономий у обоих совершенно одинаковое — настороженное и любопытное одновременно…

А последняя фотография — та, которую в последний момент прилепил Эмиль, в самом деле была лучшей. И неважно, что хронологический порядок оказался нарушен — сделан снимок был довольно давно. Все равно фотография была лучшей, потому что на ней Людвиг смеялся. Неизвестно, что или кто мог до слез рассмешить такого Блонди, как Людвиг, но факт оставался фактом — на фотографии Людвиг смеялся, искренне и, как показалось Кристиану, счастливо…

— Ну… — откашлялся Кристиан, поскольку Людвиг не спешил возвращаться к коллегам, а так и стоял, разглядывая стенгазету. Признаться, он боялся, как бы Людвиг не выдал что-нибудь вроде «это возмутительно!». — Людвиг?…

Людвиг обернулся, и Кристиан невольно вздрогнул, до того его удивила произошедшая с главным «рубильником» Амои перемена. Обычная чуть отстраненная невозмутимость исчезла с лица Людвига, будто он снял привычную маску, а под ней обнаружилось совсем другое лицо — приятнее и даже, кажется, моложе… Людвиг улыбался растерянной и неуверенной какой-то улыбкой, будто разучился это делать, и Кристиану на мгновение показалось, что глаза у него подозрительно сильно блестят.

— Спасибо… — произнес Людвиг дрогнувшим голосом. — Я не мог предположить, что вы… после всего…

Он замолчал, но все и так поняли, что он хотел сказать: «после всего, что было, после серьезных конфликтов, по поводу того же злосчастного финансирования, вы, с кем я никогда не был близок, кого держал на расстоянии, вы сделали для меня — это?…»

А Кристиана в очередной раз удивили. На сей раз это был Рауль — неожиданно он подошел к Людвигу и положил руку тому на плечо, будто это было в порядке вещей.

— Не стоит, Людвиг, — сказал он. — Мы же друзья, разве нет? А какие могут быть счеты между друзьями! Кажется, так всегда говорил Марвин?

— Да… — Людвиг посмотрел на Рауля с изумлением. — Именно так он всегда и говорил. Ты… помнишь?

— А ты думал, я все забыл? — вскинул брови Рауль, а по лицу Людвига было видно, что именно так он и думал, кроме того, очень рад обнаружить, что ошибался…

Кристиану, да и остальным (за исключением, пожалуй, Алана, который, тем не менее, делиться сведениями не собирался) происходящее было непонятно. Измаявшийся Вернер выпалил:

— Ну что, так и будем в коридоре стоять?

— А какие есть предложения? — повернулся к нему Людвиг.

— Ну, можно поехать в Мидас, там есть отличное местечко… — ляпнул Вернер и тут же умолк, в ужасе ожидая очередной нотации из уст Людвига.

— А почему бы и нет? — раздумчиво произнес Людвиг. — В конце концов, день рожденья бывает только раз в году!

И рассмеялся, увидев ошарашенные лица коллег.

Какая, в сущности, смешная вышла жизнь…

Из песни

…— Я не понимаю, зачем было сюда ехать. — Мужчина средних лет, весьма солидный с виду, в дорогом сером пальто и очках в тонкой золотой оправе, коротко взглянул на собеседника. — Неужели ты не мог…

— Не мог. — Его собеседник, одетый столь же стильно, дорого и солидно, на мгновение поднял глаза от глянцевого журнала, который изучал с несколько преувеличенным интересом. — Дэвид, мы обсуждали это уже сотню раз, не меньше. И каждый раз я объяснял тебе, что упускать такой шанс просто глупо. А кроме того… ты же в курсе моих обстоятельств.

Дэвид сокрушенно покачал головой.

— Хорошо, — произнес он, наконец. — Ты приехал сюда сам, я могу это понять, раз ты владелец бизнеса, ты хочешь контролировать все сам. Ты притащил сюда меня, это я тоже понимаю, я твой деловой партнер и друг к тому же. Но для чего ты взял с собой ее?… Неужели не проще было оставить ее дома?

— Я хочу, чтобы она была у меня на глазах, — коротко ответил второй мужчина. — Наш дом слишком далеко отсюда, чтобы я мог часто ее навещать, а оставлять ее одну надолго мне не хочется. Кроме того…

Он умолк, не желая произносить вслух истинной причины, по которой прибыл на эту планету. Ему отчего-то казалось, что, сказав эти заветные слова вслух, он может сглазить свою мечту. Впрочем, Дэвид, старинный его друг, понял все и без слов, еще раз вздохнул и уныло уставился на табло.

— Кстати, а где она? — спросил он вдруг.

— Пошла в дамскую комнату, — не отрываясь от журнала, ответил его спутник. — Не волнуйся, нам еще долго ждать.

Очередь на таможенный контроль и регистрацию в самом деле была катастрофической. В чем дело, понять было трудно, во всяком случае, Дэвид не мог представить, зачем такое количество людей прилетает на Амои, да еще в самое неподходящее время года…

…На лоб упала тяжелая капля машинного масла, и Мартин беззлобно выругался. Утереться не было никакой возможности, поскольку руки у Мартина были угвазданы по самый локоть, поэтому оставалось только терпеть. Спрашивается, зачем ему понадобилось самолично лежать под забарахлившим транспортером? Что, в космопорте не было механиков? Были, конечно, и во вполне достаточном количестве, и транспортер починили бы в мгновение ока… Но Мартину просто нравилось этим заниматься. Трудно сказать, откуда взялось столь оригинальное хобби у юного Блонди, однако Мартин предавался ему всякий раз, как выдавалась свободная минута (а случалось это нечасто). Служащие космопорта даже шутили иногда, что содержать технику в идеальном порядке просто не имеет смысла — ведь тогда Мартин зачахнет без дела! Мартин об этих шуточках знал и сам охотно над собой посмеивался, но, поскольку никакого вреда от его увлечения не было, а была одна сплошная польза, то продолжал заниматься ремонтом разнообразнейшей техники. Руки у него были золотые, это признавал даже лучший механик космопорта, гений-самоучка Питер, а его мнение дорогого стоило.

С транспортером пришлось повозиться — упрямая железяка никак не желала возвращаться к жизни. Мартин дважды перебрал мотор и в конце концов все же нашел, в чем кроется причина капризного поведения механизма. Довольный собой, он завинчивал последний болт, когда вдруг услышал чьи-то шаги. В этом не было ничего удивительного, в ангаре частенько кто-нибудь появлялся, но обычно это оказывался кто-то из рабочих, которые отчаянно топали и ничуточки не таились, или Себастьян, который хотя и передвигался почти бесшумно, но, тем не менее, поступь у него была весьма уверенной, как и полагается хозяину. А услышанные Мартином шаги принадлежали явно кому-то постороннему, и этот кто-то изо всех сил старался идти как можно тише, почти крадучись, очевидно, опасаясь, как бы его не заметили.

Мартин прекратил работу и прислушался внимательнее. Так и есть, легкие, мягкие и сторожкие шаги. Неуверенные. Стало быть, и в самом деле чужак. А откуда взяться чужаку в служебном помещении? Либо забрался специально, либо заблудился (а это вовсе не было редкостью в запутанных коридорах космопорта — отправившись искать таможенный терминал, запросто можно было выйти куда-нибудь на автостоянку). «Если забрался специально — следует выяснить, с какой целью, если заблудился — объяснить, как выбраться обратно», — так решил Мартин. Повернув голову, он увидел рядом с транспортером чьи-то ноги в аккуратных ботиночках. Очень маленькие ноги, кстати сказать, скорее всего, детские. Значит, кто-то из пассажиров заплутал, с детьми это сплошь и рядом случается (о том, что самому ему еще нет четырнадцати, Мартин благополучно забывал).

С этой мыслью Мартин и выбрался из-под транспортера, пытаясь относительно чистым сгибом локтя отбросить со лба волосы и при этом не размазать по физиономии машинное масло. Не то чтобы его сильно волновала чистота собственного лица, но людей-то зачем пугать?